Нельзя же сидеть на одной манной каше.
вдруг обрело прелесть и душу, тем более что как раз исполняли танго
"Ноктюрн": "... и теперь, что ни ночь, я его сердцем слышу, вижу белые
клавиши, дорогое лицо. Я готова отдать жизнь свою без остатка, чтоб тебя
увидать пусть один только раз"...
просто хорошо - и все. Гжегож держал меня в объятиях... Банально до
омерзения, а тем не менее правда! Впрочем, все банальности порождены
реальностью. Наша бедная, несчастная, обездоленная молодежь вообще не
представляет, что значит танцевать в нужных объятиях. О ненужных я не
говорю. Мне, например, самой не приходили в голову никакие банальности,
когда меня вертел в танце тот толстый американец, хотя антураж был
неимоверно романтический, светила золотая луна размером с хороший таз, и
хоть бы хны...
двадцати пяти не стукнуло, и, хотя целый день вкалывали, оба в упоении
танцевали без устали. Спиртного на ужин заказали кот наплакал: два раза по
пятьдесят к селедочке и бутылку вина на весь вечер. Можно было еще к кофе и
коньяк заказать, но я коньяка никогда не любила, а Гжегож предпочитал
хорошее шампанское. В гостиничном ресторане хорошего не оказалось.
коньяка. Я была шокирована,
комнату одноместную или будут соседки, я на всякий случай захватила с собой
самую роскошную из своих ночных рубашек. В пижамах я никогда не спала.
Рубашка, можно сказать, на все случаи жизни: сверху красивые кружева, талия
туго перехвачена, а далее до полу ниспадает широчайший кринолин из
кошмарного количества метров какой-то дорогой ткани. Снять с себя это
громоздкое одеяние - намучаешься, и я заснула блаженным беззаботным сном на
плече любимого. У Гжегожа никогда не было склонностей насильника, он
примирился с обстоятельствами и тоже вскоре заснул блаженным и, возможно,
философским сном. Вот так мы и проспали вместе, как два невинных ангелочка.
преисполнился ко мне глубокой нежностью.
реальную подоплеку. Он и в самом деле говорил на служебные темы, да только с
женщиной, которая стала его второй женой. Они работали вместе. Я глубоко
раскаялась в своей идиотской верности и готова была извиниться перед
Гжегожем, да он уже успел уехать куда-то на несколько месяцев. А когда
вернулся, я уже была разведена. К этому времени я похудела на несколько
килограммов и, говорили, на моем лице появилось эдакое интересное выражение.
Развод я пережила отнюдь не безболезненно.
никак не могу вспомнить...
Гжегож убедительно доказал, что я женщина красивая и желанная, а мысли о
том, что меня никто не любит и уже никогда не полюбит, побивают все мировые
рекорды кретинизма. Напротив, и жизнь, и вся мужская половина человечества
поданы мне на блюде, достаточно только руку протянуть. Отчаяние после потери
мужа как-то само по себе пошло на убыль.
приходилось ходить на работу. Жены Гжегожа не было в Варшаве. Она уехала в
отпуск. Через упомянутые три дня Гжегож должен был поехать к ней на
недельку. Принимая во внимание данный факт, я еще кое-как держалась.
вернешься, дрогнет ли у меня сердце?
отсутствие ты решишься и позволишь приласкать себя кому другому... рука
другого принесет тебе утешение... ну рука не рука... в общем, я не буду в
претензии.
жены. Я своего мужа из сердца с корнем вырвала, он же свою жену совсем
наоборот. И все равно была ему благодарна за то, что воскресил меня, помог
выпрямиться после пережитого. Факт - и жизнь, и ее радости еще не кончены
для меня.
шампанским, но я уже твердо решила взять себя в руки. Лучшим средством была
работа. Свою специальность я любила. Я не кинулась в вихрь развлечений и
поклонников, как-то меня это не привлекало, здоровый инстинкт подсказал
другой выход. Вот когда я осознала, каким страшным несчастьем может стать
нелюбимая работа, исполнение обязанностей, которых не выносишь. Изо дня в
день заниматься тем, чего не терпишь, от чего просто с души воротит, -
считай, жизнь пропащая.
какую выбрать специальность, и выбрала занятие по душе. Благодарение
Господу, мои интересы были весьма широки...
услышала в коридоре голос Гжегожа. Кусок свежего хлеба с ветчинно-рубленой
колбасой застрял в горле.
графитом мягкого карандаша. - Дрогнуло?
застрявший кусок бутерброда.
просто не думать.
имела понятия, когда отыщется у него минутка свободы. Мы встречались часто и
почти всегда неожиданно, вот и приходилось вечно быть наготове, при полном
параде, а значит, и голова должна быть в порядке. Чертова прическа!
Остальное не вызывало особых забот, на остальное я практически не тратила
сил, мне не нужны были какие-то особые кремы, благовония и прочие изощрения
косметики. Немного пудры, капелька туши на ресницы. Морщины мне не
досаждали. И только волосы отравляли жизнь. Вот я и накручивала беспрерывно
эту пакость, спала на железяках (бигуди в те времена были металлическими),
нещадно отлеживая себе темя, затылок и уши. Ну почему так несправедлива ко
мне судьба? У других баб волосы от природы волнистые, а вот я должна
мучиться!
время отдыха в палатках одна из моих приятельниц разоткровенничалась. Это
была прелестная девушка лет на десять моложе меня, всегда с великолепной
шевелюрой. Сколько раз я завидовала ей черной завистью, восхищаясь ее
роскошными волосами! И что же оказалось? Никаких локонов от природы, все
приходилось создавать своими руками. Там, на биваке, она перестала
заботиться о прическе и волосики повисли прямыми стручками, ну прямо как
мои. Мне всегда, нравилась та девушка, а тут я просто-таки горячо полюбила
ее, бедняжку. И с тех пор всегда испытывала по отношению к ней какую-то
иррациональную признательность неизвестно за что.
заботиться о волосах прочно закодировалась в мозгу, а на черепе появились
мозоли. Мягкие, эластичные бигуди изобрели намного позже, да я и не уверена,
что стала бы пользоваться ими. Мои кретинские волосы были послушны только
металлу. Потом, когда я стала пользоваться пластмассовыми закрутками, за
ночь такая закрутка, придавленная головой, теряла круглую форму, и волосики
послушно загибались под прямым углом, да так и оставались, клянусь Богом! И
никакая сила не могла заставить их не торчать над ушами, а загнутъся изящной
волной. Правда, в ту пору Гжегожа уже не было...
чего мне это стоило. А поскольку я, чтобы выжить, продолжала принимать
лекарство в виде интенсивной работы, к ночи валилась без сил. Руки не
поднимались, сколько раз хотелось бросить ко всем чертям бигуди и хоть одну
ночь выспаться нормально, я не японка, в конце концов! Но нет, любовь
пересиливала, я заставляла себя мобилизоваться и подумать о внешности. Игра
стоила свеч...
безоглядно, сдержать себя, ведь мне не на что было надеяться. Мало того что
он не собирался разводиться с женой, так еще и намеревался навсегда покинуть
Польшу, давно мечтал об этом. Сначала контракт на Ближнем Востоке, затем
Европа. Так что мне никак нельзя влюбляться смертельно, потеряю его и опять
стану несчастной, а с меня достаточно. Разрыв с Гжегожем и разлуку с ним
надо перенести по возможности безболезненно. Вот так я рассуждала, очень
разумно, да что толку? Конечно, я влюбилась по уши, он для меня был
целительным бальзамом. И лучше человека я не встречала. Слова плохого от
него не услышала, все мои многочисленные недостатки он как-то незаметно
обходил, видел во мне лишь достоинства. И уверял, что я для него - тоже
бальзам, во мне, видите ли, кроются неисчерпаемые запасы силы духа. Еще бы,
я старалась заглушить в себе отчаяние, видя, что и его жизнь не балует,
помогала ему заключить тот самый контракт с фирмой на Ближнем Востоке, а
многие помнят, чего это в те годы стоило. Гжегож падал духом, а я уверяла,
что у него все получится, что он справится со всеми трудностями. Я не
сомневалась - контракт он заключит, ведь это было для меня несчастьем,
значит, получится.
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Емилина Ника
Никитин Юрий
Майер Стефани
Афанасьев Роман