течение полугода этот плакат висел по всему Союзу, и никто не откликнулся.
При обыске у него обнаружили мешочек сухарей, немного крупной серой соли и
деревянную ложку со странным устройством на ручке в виде бельевой прищепки.
Хлебу и соли не придали значения, однако про ложку спрашивали очень
настойчиво, но Авега объяснял, что это штуковина на ручке служит для того,
чтобы во время еды не пачкать усов, приподнимая их нажатием "прищепки". Это
лишний раз доказывало его невменяемость, однако милицейские начальники на
всякий случай посадили его в камеру к платному агенту-камернику для
оперативной разработки. При всей внешней скрытности, при всем пафосе,
касаемом собственного имени и личности, Авега один на один с агентом вдруг
проявил доверчивость и сообщил, что он знает все дороги мира и теперь идет
на реку Ганг по заданию то ли какой-то организации, то ли религиозной
общины. Конечно, для нормального человека это был полный абсурд, но
обстоятельство, что река Ганг протекает в Индии, за границей, все-таки
насторожило начальство спецприемника, и Авегу с удовольствием передали в
местный КГБ.
основательно и умело. Во-первых, толковый врач определил его примерный
возраст - девяносто пять - сто лет. Кроме того, после медицинского
обследования установили, что все внутренние органы по степени жизненной силы
едва тянут на половину его реального возраста, хотя все суставы поражены
отложением солей. Вместе с тем выяснилось, что черепная кость у этого
человека невероятной толщины - до двух с половиной сантиметров, а лобная- до
трех! Такой головой можно было прошибать стены. Врачей поражала острота его
зрения, великолепный слух и тончайшее обоняние, которое редко бывает даже у
профессиональных "нюхачей" - дегустаторов парфюмерии. Впрочем, нюх у
Таганрогского КГБ был не хуже, и все феноменальные качества Авеги отнесли к
его особой подготовленности, а значит, и к какой-то особой миссии, которую
он выполнял, направляясь в Индию. Сам Авега по-прежнему отвечал, что ничего
из своего прошлого не помнит и знает лишь единственное- куда идет. Его не
относили к шпионам, но подозревали, что он принадлежит к некоей глубоко
законспирированной религиозной секте, и пытались теперь самыми разными
способами вытащить информацию. Авега же не жаловался, не делал никаких
заявлений и единственный раз обратился с просьбой, чтобы ему вернули
деревянную ложку с приспособлением, дабы во время еды не пачкать усов. Эту
ложку досконально исследовали, поискали аналоги в мировой практике и, к
удивлению, обнаружили подобное изобретение в Англии. Тут же возникла новая
версия, ориентированная на всевозможные секты Великобритании, однако и эта
нить ни к чему не привела.
сектам и несколько недель работал с Авегой, стараясь косвенным путем
вытянуть хотя бы, географическую информацию о постоянном местопребывании
загадочного сектанта. После скрупулезных, ненастойчивых расспросов и уловок
удалось узнать, что Авега жил длительное время в какой-то пещере либо шахте,
имеющей единственный выход на поверхность, а затем в деревянном доме в
некоей долине, окруженной не очень высокими гора-ми и, как ни странно,
водой, но при этом отрицал, что жил на острове. Он великолепно знал
крестьянский труд, по-видимому, очень любил леса, рыбную ловлю, ел всякую
пищу, предпочитая растительную, и абсолютно не употреблял соли. Специалиста
из Москвы этот факт заинтересовал, тем более в протоколе задержания
значилось, что у Авеги была с собой сумочка с крупной серой солью весом
около трехсот граммов. Однако соль затерялась еще где-то в спецприемнике,
поскольку на нее не обратили внимания, и, скорее всего, ее выбросили.
Тщательные поиски ни к чему не привели. Еще в Таганроге к нему применили
несколько сеансов гипноза, дабы расслабить психику, и Авега с удовольствием
засыпал и даже улыбался во сне, однако становился глухонемым и ни на какие
вопросы не отвечал, на голос гипнотизера не реагировал. За исключением
единственного: когда спрашивали имя, Авега мгновенно просыпался и
провозглашал:
либо в дом престарелых, если бы московскому специалисту неожиданно не
удалось подсмотреть сквозь специальный окуляр, установленный в стене камеры,
как Авега встречал солнце. Окно в камере полуподвального этажа было забрано
решеткой и выходило во внутренний колодезообразный двор в северо-восточном
направлении, и потому солнце появлялось над крышей здания лишь к одиннадцати
часам дня. Так вот, Авега вставал лишь в десять - для него это был восход,-
тщательно умывался, расчесывал волосы и бороду, в чем ощущалась некая
ритуальность, затем становился к окну в позу, которая могла означать
ожидание радости и торжества. Он напоминая стоящую на задних лапах собаку,
ждущую от хозяина лакомства. Когда же первые лучи вырывались из-за крыши
здания, Авега вскидывал руки, до этого висевшие безвольно, на уровень плеч,
и восклицал:
солнцепоклонник. Подобные секты кое-где еще существовали на Земле - в
Африке, Малайзии, Индии, но каких-либо сведений о том, что они есть в СССР,
не имелось. С Авегой был проведен опыт, когда его после долгого блуждания по
коридорам в полной темноте поместили в камеру без окон и электрического
света. Около десяти утра он встал, смело и очень уверенно умылся в полном
мраке- наблюдали за ним в прибор ночного видения,- затем расчесался и в
положенное время точно встал лицом к солнцу и, едва лучи скользнули над
крышей, благоговейно произнес:
приветствовал солнце, не молился ему, а лишь желал здравствовать.
переправили в Москву, где поместили в специальном блоке при психиатрической
больнице, хотя он по-прежнему оставался в ведении Госбезопасности. Здесь ему
создали нормальные жизненные условия и даже вернули деревянную ложку,
которой он очень обрадовался. Московских специалистов сразу же поразила
манера держаться и то невероятное спокойствие, с каким он переносил неволю.
У него была выдержка абсолютно уверенного в себе человека; его ничем
невозможно было смутить либо повергнуть в недоумение: он ничему не
удивлялся, не раздражался, не проявлял резких чувств обиды, любви,
ненависти. В нем одновременно как бы жили и находились в идеальном
равновесии все человеческие чувства. Невиданный самоконтроль напрочь
отвергал всякие подозрения психического заболевания. После нового
обследования на самом высоком уровне его физического здоровья приступили к
выяснению его умственных и интеллектуальных способностей. И тут
обнаружилось, что его беспамятство неожиданным образом сочетается с
необыкновенной подвижностью ума и стройностью логики. Авега оставался
неразговорчивым, и потому тестирование начали с показа ему репродукций
известных картин. Делалось все это осторожно, невзначай, скрытым
наблюдением, и психологи мгновенно отмечали, какие полотна он видел раньше и
какие видит впервые. Получалось так, что Авеге известна почти вся
классическая живопись! Но картины художников, созданные с начала двадцатых
годов, он никогда не видел и рассматривал с особым интересом. Когда у него в
палате "случайно" оказалась книга по живописи и скульптуре периода
гитлеровской Германии, выпущенная в ФРГ, Авега проявил к некоторым полотнам
и монументам неожиданно живое любопытство, чего раньше не замечалось, и даже
попробовал читать по-немецки, но молча, глазами. И после этого наблюдения
отметили необычное для пациента состояние размышлений. Обыкновенно Авега,
будучи в одиночестве, мог часами спать или лежать в расслабленной позе с
остановившимся, "остекленевшим" взглядом, а потом т
расческу и вдруг средь бела дня ни с того ни с сего стал расчесывать волосы
и бороду. Делал это плавными движениями, аккуратно, словно прикосновения к
волосам у него вызывали боль.
"горячо", требовалось найти новый, более мощный возбудитель. Дело это было
экспериментальное, творческое, и специалисты ломали головы в поисках
средства, способного потрясти сознание подопытного, что бы, по расчетам,
привело к раскрытию феномена. Авеге подсовывали альбомы Босха, иконы,
картины с изображением "Страшного Суда" и мирные пейзажи, космические
фотографии Земли и обратной стороны Луны,- его тонус упал, и стало
"холодно". Удалось на какое-то время зажечь любопытство, показывая пациенту
монументальное искусство сороковых и пятидесятых годов. Авега будто бы вновь
задумался, как бы проводя параллель с искусством фашистской Германии, и
скоро вновь охладел.
подозревал, что в этом же здании, в закрытом боксе, находится столь
интересный пациент. И так бы никогда не узнал, если бы не был объявлен
полусерьезный тест-конкурс: найти логические связи и психологическое
продолжение изобразительного искусства Германии и СССР периода сороковых
годов в современном искусстве, которые бы были прямо противоположны по форме
и значению, но вбирали бы в себя гипертрофированную силу внутреннего
воздействия на воображение человека. Тестировали таким образом молодых
врачей и одновременно убивали второго зайца - искали ключ к сознанию Авеги.
И вот тогда Русинов очень скромно принес недавно вышедший в свет набор
открыток- картины Константина Васильева. На открытки не обратили внимания,
приз получил совсем другой молодой специалист, представивший альбом с
картинами Марка Шагала и блестяще доказавший предлагаемую теорему. Однако
открытки- полотна малоизвестного тогда художника Васильева - все-таки попали
в палату Авеги.
пациента. У спокойного, титанически выдержанного человека вдруг затряслись
руки. Он стал ози-раться, просматривая открытки, изредка выкрикивая
Акунин Борис
Шилова Юлия
Гюго Виктор
Марко Джон
Володихин Дмитрий
Орлов Алекс