успела познакомиться с двумя молодыми казахами, которые учились в Тур-
ции, а летом подрабатывали точно так же, как она, в магазинах. Один - в
ювелирном, другой - в меховом. Это были веселые бойкие парни, не стес-
нявшиеся своей работы и, казалось, не чувствовавшие себя униженными. Они
объяснили Любе ее первоначальную ошибку: не нужно было соглашаться на
оплату работы помесячно, нужно было требовать, чтобы владелец отеля пла-
тил за каждый день работы. Здесь это принято.
лючила договор с Казахстаном о взаимном обмене студентами, и казахские
ребята, приехавшие в рамках этого соглашения учиться в Стамбул и Анкару,
летом работали в курортной зоне. Все они прилично говорили по-турецки,
потому что первый год обучения считался подготовительным и был посвящен
полностью изучению языка и литературы. Со знанием языка им было, конеч-
но, намного проще, да и друзьями они здесь обзаводились. Казахские парни
и помогли Любе найти другую работу, не такую унизительную и дававшую
хоть какую-то перспективу рано или поздно уехать. Это была работа менед-
жера в ресторане "Дюпон" в Кемере.
вающим все ту же работу зазывалой и переводчиком. Ресторан находился на
территории комплекса "Марина", что означало "Приморский", и был располо-
жен между огромным пятизвездным отелем "Тюркиз" и пляжем. Хозяин ресто-
рана, окидывая Любу с ног до головы плотоядным взглядом, поставил свои
условия. За каждого русского посетителя ей будет начисляться доллар.
Кормить ее будут на пятнадцать долларов в день. Плата за жилье - тоже
пятнадцать долларов в сутки. Таким образом, чтобы оправдать свое пребы-
вание в "Дюпоне", она должна обеспечить как минимум тридцать клиентов.
Все, что получится сверх этого, будет накапливаться до тех пор, пока не
хватит на билет до Москвы и на дополнительный визовый взнос. А это без
малого пятьсот долларов. Рабочий день с двенадцати дня до полуночи. Она
должна привлекать посетителей в ресторан, помогать им с меню, объяснять,
что из чего приготовлено, быть милой и любезной и всеми силами стараться
сделать так, чтобы они почувствовали себя в "Дюпоне" уютно и комфортно и
обязательно пришли еще раз и привели с собой друзей. И чтобы заказывали
много.
го апельсинового сока - еще дороже. Если питаться на пятнадцать долларов
в сутки, ожирение тебе не грозит. Порция рыбы с гарниром - двенадцать
долларов, мясо, конечно, дешевле, еще два доллара - простой овощной са-
лат из помидоров, огурцов и лука с оливковым маслом.
просохших после купания плавках и купальниках. Такие же москвичи, как и
сама Люба, они казались ей существами с другой планеты. Она бросалась к
ним, приглашая посетить ресторан, предлагая свою помощь в выборе и зака-
зе блюд, но частенько наталкивалась на высокомерный взгляд и произноси-
мое холодно:
вимо похожие на Милу. Они не хотели быть русскими в этом курортном раю,
они хотели быть иностранками, отдыхающими в международном отеле и сво-
бодно пользующимися международным английским языком. Как немцы, англича-
не, датчане, итальянцы и австралийцы, которые в сентябре - октябре пона-
ехали в Кемер.
способом было много, но Люба не смогла себя переломить, хотя случались
минуты, когда она всерьез пыталась это сделать. Уговаривала себя, убеж-
дала, что это вынужденная мера, а не блядство, но при мысли о том, что
будет делать с ней потный волосатый турок с масляными глазками и кривыми
ногами, к горлу подкатывала тошнота. Ну почему к ней пристают именно та-
кие? Ведь есть же красивые молодые турецкие парни, высокие, стройные, с
мускулистыми ногами и огромными сияющими глазами в обрамлении невероят-
ной длины ресниц. Если бы ее материальное благополучие было поставлено в
зависимость от такого вот красавца, ей легче было бы уговорить себя и
уступить. Всетаки не очень противно, можно перетерпеть.
дых красавцев она интереса не представляет. Молодые красивые турецкие
мальчики специализируются на дамочках средних лет и старше, желательно
состоятельных и с неутоленным сексуальным голодом. Дамочки ищут здесь
плотских утех вдали от скучных мужей и надоевших любовников (если тако-
вые вообще у них имеются) и готовы за это хорошо платить, а юные турец-
кие аполлоны-жиголо готовы пойти им навстречу и неплохо подзаработать.
Такие же, как Люба, светловолосые молодые славянки, представляют интерес
только для мужчин постарше, которые сами уже лишились внешней привлека-
тельности, но зато готовы платить за удовольствие.
наш ресторан, в нашем меню всегда свежая рыба, креветки, омары, другие
морепродукты, кебаб... Простите. Всего доброго. Надеюсь, вы все-таки к
нам зайдете..." Голос просительный, жалкий, униженный, и сама она жалкая
и униженная, а мимо проходят сияющие счастьем и здоровьем соотечествен-
ники, и самое большее, на что они способны, это удостоить Любу таким же
взглядом, каким смотрят на бездомную собаку, которую, конечно, жалко, но
никому в голову не придет взять к себе домой. Жара, духота, зной, отды-
хающие ходят в купальниках или в крайнем случае в майках и шортах, а она
должна целый день быть "при параде", в юбке и блузке, в босоножках на
каблуках, которые безжалостно натирают распухающие от жары ноги. От за-
пахов, доносящихся с кухни, кружится голова, потому что Люба постоянно
голодна. Но разве можно сказать об этом хозяину? Он, конечно, начнет
кормить ее лучше, но ведь за ее же счет. Будет отчислять не по пятнад-
цать долларов, а по двадцать. Зазвать в ресторан двадцать человек - это
только на пропитание. Нет уж, лучше потерпеть. В полночь "Дюпон" закры-
вался, и Люба плелась туда, где снимала угол. Это был именно угол, а не
целая комната. Четыре девушки - три студентки-турчанки и она сама - юти-
лись в тесной конуре без кондиционера и с единственным крошечным окошком
гдето под потолком. Дышать нечем, все тело покрыто липким потом, и зад-
ремать удается только ближе к рассвету, когда становится чуть прохлад-
нее. В семь утра студентки вставали - их рабочий день начинался в де-
вять, и хотя идти было недалеко, собираться они начинали заранее. В доме
был только один туалет, совмещенный с душем, и пользовались им все оби-
татели - без малого человек пятнадцать, включая и хозяев. Чтобы умыться,
приходилось стоять в очереди. После ухода студенток спать уже было не-
возможно, дом наполнялся голосами проснувшихся детишек, да и жарко ста-
новилось. К двенадцати - снова на работу. И до полуночи.
рассказывать подробно о своей жизни в Турции, чтобы снова не чувствовать
себя униженной и обманутой и не вызывать в собеседнике жалость. Однако
сейчас, рассказывая свою горестную эпопею Ларисе Томчак, она не чувство-
вала ни обиды, ни унижения. Только безразличие. Словно все это было не с
ней, и она просто пересказывает чью-то историю, прочитанную в книжке или
услышанную от случайного попутчика. Лариса слушала внимательно, не пере-
бивала. И только в самом конце спросила:
и бросила одну, без денег в чужой стране. То, что она сошлась со
Стрельниковым. То, что Стрельников Предал тебя. Неужели ты готова их
простить?
тала и что мне некуда идти. Я не могу явиться домой без денег и без по-
дарков. Эту проблему я должна решить в первую очередь.
Я обзвоню знакомых, сейчас все поголовно отдыхают в Турции, наверняка у
кого-то остались нераздаренные сувениры и непристроенные покупки. Пожи-
вешь пока у нас.
чак остался без работы. Переживает, страдает. В такие периоды он любит
побыть один.
Леонтьева. Бросил их, точно так же, как бросил тебя. Господи, - просто-
нала Лариса, обхватив голову руками, - если бы ты только знала, Любочка,
как я его ненавижу! Как я его ненавижу! Я его убить готова.
из Турции. Все это время она прожила у Томчаков. Сердобольная Лариса
полностью вошла в ее положение и заявила, что в таком виде показываться
на глаза родителям действительно нельзя. Люба, конечно, смотрела на себя
в зеркало каждый день на протяжении всех месяцев, проведенных за грани-
цей, но именно поэтому и не заметила тех разительных перемен, которые
сразу бросались в глаза тем, кто не видел ее все это время. Глаза ввали-
лись и потускнели, и в них появилось выражение жалкое и просительное.
Щеки запали, цвет лица оставлял желать много лучшего. И если отсутствие
загара можно было объяснить ежедневным пребыванием в офисе и работой без
выходных, то изможденное недоеданием и недосыпанием лицо нельзя было
объяснить ничем. А уж этот затравленный взгляд...