Чтение 4–й страницы книги ~На свободное место~

ну, и все прочее, что требуется.

Через час я уже мчусь в машине к Илье Захаровичу, по дороге лихорадочно
соображая, как себя там вести.
Врываюсь я в маленькую квартиру как буря, не то испуганный, не то
обозленный, это пусть уже Леха сам решает. И, едва успев поздороваться,
накидываюсь на него:
- Что ж ты, дурила, наделал? Ведь труп-то нашли.
Леха, опешив от моего напора, секунду смотрит молча на меня, потом
неуверенно говорит:
- Не...
- Вот тебе и "не". Приметы же сходятся!
- Какие такие приметы? - не понимает Леха.
- Да твои, дурья голова, твои!
- Ну да?
Леха пугается. Он даже меняется в лице. А маленькие черные глазки под
припухшими веками продолжают зло и недоверчиво буравить меня.
- Уж будь спокоен, - говорю я. - В Москву небось попал. Это тебе не под
алычой пузо греть... - И деловито спрашиваю: - Где ты его хоть завалил,
какой примерно район?
- А я знаю ваши районы? - пожимает широченными плечами Леха. - Почем я
знаю какой?
- Ну, ты хоть примету дай. Я Москву всю обегал.
- А тебе зачем?
- Во, доска! - призываю я в свидетели Илью Захаровича и снова обращаюсь к
Лехе: - Ты соображаешь, куда попал? Да если тебя ищут по мокрому делу, то
целый ты отсюда не выберешься, понял?
- Сам - нипочем, - подтверждает Илья Захарович. - Если только кто поможет.
- А что он, к примеру, сделать может? - довольно нервно спрашивает Леха,
торопливо закуривая и, словно на улице, прикрывая спичку ладонями, потом
откидывается на спинку стула и испытующе смотрит на меня.
- Что может сделать? - переспрашиваю я. - Да все, что потребуется. К
примеру, скажем, маслят добыть, как договорились. Не передумал?
- Ты что? - оживляется Леха. - А ну, давай.
- Нет, милый человек, - спокойно качаю я головой. - Связываться с тобой
таким делом я погожу. Мои маслята небось не в лесу растут. И мне еще
свобода не надоела. А за такие дела знаешь что отламывается?
- Чего же ты ждать собрался?
- А вот охота мне, понимаешь, знать, в самом деле тебя ищут или тут
ошибочка вышла.
- Ты же говоришь, ищут, - хмурится Леха. - Или брешешь?
- Брешет пес! - огрызаюсь я. - А твои приметы вроде бы те самые, что мне
шепнули. - Я вглядываюсь в Лехину круглую рожу. - Но все дело в трупе. Где
ты его завалил?
- Говорю, не знаю.
- Темнишь, Леха? - угрожающе говорю я. - Ну, гляди. Сам все равно теперь
из Москвы не выберешься. Захлопнуло тебя здесь.
И я энергично сжимаю перед его носом кулак.
Лехе становится явно не по себе, он нервно затягивается и яростно мнет
недокуренную сигарету в стеклянной пепельнице.
- Ладно, - решается он. - Сейчас вспомним.
Леха морщит лоб и энергично скребет затылок.
- Значит, так, - говорит он. - Здоровущая церковь там недалеко. Видно ее с
того двора даже. Потом, вокзалы рядом. Вот в том дворе мы его... вечером.
"Мы"! Леха впервые сказал "мы".
- Неужто пальнули? - пугается Илья Захарович.
- Еще чего, - самодовольно усмехается Леха. - Мы его - чик! И не кашляй. А
потом Чума камнем по лампочке. И тикать.
- Так, может, вы его не до смерти? - спрашиваю я и с трудом подавляю даже
малейшую нотку надежды в своем голосе.
- Все точно, - отвечает Леха. - Не дышал уже.
- Да ведь вы утекли, - настаиваю я.
- Вернулись потом. В сарай чей-то затащили. И за доски спрятали. Теперь до
весны, это точно, - словно сам себя успокаивая, говорит Леха.
- А сарай-то чей был? - продолжаю расспрашивать я.
- Хрен его знает. Мы петлю вывернули, а потом на место поставили. Так что
ничего они не нашли, брехня все, - убежденно заключает Леха.
И лениво тянется снова к сигаретам.
- А что, Леха, не страшно тебе было убивать, а? - спрашивает Илья
Захарович, и я вижу, как чуть заметно задрожали вдруг толстые Лехины
пальцы, в которых он уже зажал сигарету.
- Чего ж тут страшного? - храбрясь, отвечает он. - Чик и... готово.
- Много страшного, - вздыхает Илья Захарович. - Если в первый раз,
конечно. Человеческая жизнь, Леха, чего-нибудь стоит. Что твоя, что
другого. Как считаешь? Охота тебе, скажем, помереть?
- Кому ж охота?
- Ну вот. А ты говоришь, отнять ее нестрашно.
- Пьяный я был, - хмуро говорит Леха, отводя глаза и стараясь не смотреть
на свои руки.
Нет, совсем не спокойно у него на душе, мутно там, тошно и страшно, я же
вижу. И это больше, чем любые его слова, свидетельствует о том, что Леха и
в самом деле замешан в таком жутком преступлении, как убийство. И замешан,
оказывается, не один. Но мы, однако, ничего об этом убийстве не слышали.
Неужели они на самом деле спрятали труп в каком-то сарае?
- Ну, кое-чего я вспоминаю в том районе. Ты меня поправь, если не так, -
медленно говорю я, словно в самом деле роясь в своей памяти. - Двор этот
проходняк... Оттуда как раз Елоховская церковь видна... Ворота железные,
на цепи, но пройти можно...
- Прямо в доме ворота, забора нет, - вставляет Леха.
- Точно, - соглашаюсь я. - Двор небольшой такой, тесный, - продолжаю как
бы вспоминать я. - Детская площадка посередине, а справа сараи, штук
шесть, так, что ли?
- Точно, - удивленно таращится на меня Леха. - Только сараи прямо будут,
за площадкой. А справа дом.
- Ага. Трехэтажный, кирпичный...
- Не. Пяти. А с третьего этажа тот шел, ну которого мы...
Леха вдруг запинается, решив, что сказал что-то лишнее, и, усмехаясь,
добавляет, надеясь, видимо, отвлечь мое внимание:
- Лопухи! Среди зимы надумали ворота красить зеленью какой-то.
- Да ладно, - небрежно машу я рукой, словно и думать мне надоело над всей
этой ерундой.
Что ж, теперь пожалуй, можно попробовать отыскать тот двор. Вполне можно
попробовать.
Мне, однако, не дает покоя пистолет. Я ни на минуту о нем не забываю, пока
веду разговор с Лехой. Это дело нешуточное. Если я этот пистолет не найду,
если он останется у кого-то из бандитов, страшно подумать, что может
случиться. И все, что случится, будет целиком на моей совести, чья-то
оборванная жизнь, например. С ума можно сойти от одной этой мысли.
Итак, следует перевести теперь разговор на пистолет, надо реализовать нашу
"домашнюю заготовку".
Я небрежно достаю из кармана патроны и рассыпаю их на столе перед Лехой.
Он недоверчиво, с любопытством рассматривает их, ни к одному, однако, не
притрагиваясь.
- Узнаешь? - насмешливо спрашиваю я.
- Чего ж тут не узнать, - в тон мне отвечает Леха.
- Эх, темнота, - уже с откровенной насмешкой говорю я. - Это же все разные
калибры, вон, на глаз видно, - и кладу рядом два патрона. - Вот "вальтер"
номер три, а это - наган. А вот этот, - я придвигаю ему третий патрон, -
от ТТ. Лавка к тебе приехала, дура. Выбирай чего требуется. Ну?
Леха озабоченно чешет затылок.
- Вроде "вальтер"...
- "Вроде!" - передразниваю, я. - А номер какой?
- Хрен его знает какой.
- Ну, тащи тогда, примерим, чего тебе требуется.
- Ишь ты, какой "примерщик", - недоверчиво усмехается Леха, наклоняясь над
столом и рассматривая патроны, по-прежнему не решаясь, кажется, к ним
прикоснуться, потом откидывается на спинку кресла и, сунув руки в карманы,
объявляет: - Вот я их отнесу, там и примерят.
- Там пусть свои примеривают, - зло отрезаю я. - А эти, милый человек, я
из рук не выпущу, понял? Не мои они.
- Так я тебе гроши оставлю.
Я знаю, что Лехе уже не выйти просто так из этого дома. Стоит ему
показаться на улице, как его возьмут под наблюдение и он сам приведет
наших ребят к месту, где спрятан пистолет, или к его истинному владельцу.
Может быть, он приведет нас к Чуме? Или к третьему, если он существует?
Однако отдавать Лехе патроны я все же не должен. Еще не хватает снабжать
этих гадов патронами, даже если подойдет только один. Это может стоить
одной человеческой жизни. Кроме того, такая подозрительная доверчивость -
отдать ему все, а главное разные патроны, большинство из которых ему не
подойдет, при их очевидном дефиците, способен только последний "лопух", и
это может насторожить Леху или того, другого, к кому он понесет патроны.
- Значит, так, - решительно говорю я, поворачиваясь к Лехе. - Хочешь
маслята примерить или нет? Давай сразу говори.
- Хочу, - не задумываясь, отвечает Леха.
- Тогда ноги в руки, и пошли, - все так же решительно заключаю я. - Так и
быть, гляну, что за пушка у вас.
- С тобой... ехать?
- Со мной. Чего вылупился? - усмехаюсь я. - Не бойся, не обижу.
- Ну зачем обижать, - неуверенно гудит Леха, все еще не придя в себя от
моего неожиданного решения. - Мы зазря тоже никого не обижаем.