вагонеткой, а?
имеем полного плана этих подземных сооружений. Не знаем, что взорвано, а что
осталось. Даже мы! А русские - тем более. Даже не знали, что вход в штольни
находится в овощехранилище. А ваша часть тут уже двадцать лет стоит, и до
нее тут ваши были. Ну, пропал ты без вести - и все. Родителей у тебя нет,
похоронку посылать некуда. Несчастный случай! Погиб по собственной дури. Мог
ты там угробиться сам по себе? Мог! Вот и угробился...
компьютер записали. Полицаи ваши меня видели...
нападения неизвестных лиц.
хреново? - спросил я. - Думаете, это у нас никто не знает или во всем мире?
местожительство на лучшее не хочешь? Знаешь, сколько пареньков хотят сюда? У
вас, у ГДР, у поляков? Миллионы!
лет не знаю, только "хенде хох!". И что я у вас делать буду? Мусор убирать?
С турками на пару?
ухмыльнулся Курт. - Начинали с мусора, а сейчас очень богатые.
веселой улыбкой, вроде бы по-английски. Этот язык я учил в школе, но знал на
слабый-преслабый трояк.
нашей "Примы" или "Секунды", которыми пытаются тараканов или мух морить...
Только это было покрепче, потому что я потерял сознание.
всему, не от ударов. Наручников не было, но ни рукой, ни ногой я пошевелить
не мог. Все накрепко зафиксировано, даже голова. Повернуть ее было нельзя, я
мог смотреть только вверх и чуть-чуть скашивать глаза вправо и влево. Пахло
какой-то медициной. Пиликали компьютеры и приборы. Изредка в поле зрения
попадали люди в белых, голубых и зеленых халатах, с масками на лицах. Они
перебрасывались короткими фразами на английском, но ни одной я понять не мог
- трояк не позволял.
врачи удаляли мне аппендицит без наркоза. То есть не совсем без наркоза, а с
одним новокаином. Это было очень больно. Но тогда я, хотя мне и было лет
четырнадцать, все-таки понимал, что если не отрезать, то будет еще хуже.
Сейчас я как раз наоборот догадывался, что резать меня вовсе не обязательно.
У меня, тьфу-тьфу, ничего не болело. Операции я не заказывал, жалоб ни на
что не делал. Какого хрена эти штатники за меня взялись? Неужели они и
впрямь такие суки, как утверждал наш замполит?
подсказало мне, что это он плеснул мне в морду газом.
что я доктор Менгеле?
слышал.
вообще, никакой хирургии не будет. Мы будем изучать твои сны. Что ты увидишь
во сне, то нам и расскажешь, понял?
цэрэушникам, а те с помощью всякой химии будут из меня вытаскивать секретную
информацию. Такое я в кино видел. В общем, это было ничего. Никакой
секретной информации я не знал. Я даже не знал точно, сколько народу у нас в
части. Самым секретным, наверное, было то, что я уже рассказал Курту - о
том, что к нам на кухню из ФРГ можно пролезть через подвал.
А потом расскажешь, что видел во сне. Вот и все.
со мной все, что угодно, а мне останется только подчиняться...
ничего не почувствовал, а потом ощутил, что становлюсь каким-то вялым и
квелым, ленивым и успокоенным. Глаза сами собой закрылись, и хотя еще
некоторое время я не совсем спал, а даже слышал голоса и пиликанье приборов,
это продолжалось недолго... Правда, засыпая, я все время думал о том, что
увижу во сне, точнее, пытался представить себе, какую пакость они мне
приготовили. Я почему-то подумал, что они будут стараться, чтобы во сне я
увидел свою казарму, часть, офицеров или что-то еще. Потому что ничего
другого интересного для них я не знал. Навряд ли цэрэушников могли
заинтересовать детдом, школа или спортивные секции, где я занимался.
Больше-то я ничего в жизни не видел, если по большому счету!
А я был очень маленький, потому что рядом со мной шла собака, голова которой
была выше моей. И еще шла высокая-превысокая женщина, и ветер раздувал подол
ее платья. Мне было страшно, потому что собака была большая. Но женщина,
державшая меня за руку, меня не пугала. Это была моя мама. Я чувствовал ее
запах, запах духов и, кажется, сирени. Собака повернула ко мне свою огромную
морду и высунула страшный красный язык. Я испытал ужас, хотя, наверное, она
всего лишь хотела меня лизнуть. Но я заорал, заверещал, а мама взяла меня на
руки и стала гладить, шепча:
она говорила:
но вовсе не удивлялся тому, что говорю с мамой по-английски.
тут что-то щелкнуло и я проснулся. Это было необычно быстрое пробуждение.
Впечатление было такое, будто я сидел в кино и смотрел фильм, но вдруг экран
стал белым и зажегся свет.
пожалуйста. Вроде бы во сне я Родину не предавал, не говорил, что Брежнев -
дурак, а Андропов - кто-нибудь еще...
корки. - Продолжаем! Спать!
подействовало, будто выключатель.
которого сидел крепкий мужчина в шляпе с широкими полями, в синем
комбинезоне и клетчатой рубахе с закатанными рукавами. И я знал - это па. То
есть папа, мой отец. Он вел машину по извилистой, неасфальтированной дороге,
машину трясло и ворочало.
"Нот coy фаст, Бен". Но опять же я даже не задумался над этим. И все фразы,
которые потом говорились, мною понимались без труда, как будто я знал их
всегда.
меня считали подонком.
уже знаю, да, знаю, что будет потом, в конце поездки. Я помню это!
лежал седой, бледный старик, с синими пятнами на лице и лиловыми губами.
Вокруг него стояли люди, грустные, понурые. Женщины утирали лица платочками.
Почти все были одеты в черное. Только мой отец был одет не так. Я сидел на
руках у матери и водил глазами из стороны в сторону.
Покажите мне малыша. Подойди сюда, Милли.
она нагнулась над ним и его страшная, желтая, с зеленоватыми тонкими венами
рука медленно потянулась ко мне.
страшно, и я заревел.
что я орал как резаный. - Но все же это Браун...