Чтение 4–й страницы книги ~Гамма времени~

его адреса: занятный все-таки человек. Но я тут же забыл об этом: в кабине
было светло и жарко, быстрая езда убаюкивала, мысли путались. Я постарался
вспомнить, что произошло со мной до встречи с Жигой, и не мог. Кто-то
стрелял или где-то стреляли. Может быть, об этом рассказывал Лещицкий, а я
забыл? Кажется, он действительно о чем-то рассказывал. О чем? Что-то
случилось с памятью, какой-то провал, вакуум, муть. Я помню только
происшедшее четверть часа назад. Двух человек убил Жига из-за портьеры. У
меня на глазах. А я как ни в чем не бывало - даже сердце не дрогнуло -
перешагнул и ушел. Странно только то, что часы как показывали без пяти
десять, так и остановились. Да не остановились же, шли! Я посмотрел на
циферблат: десять. Неужели только пять минут прошло?

Я обратился к водителю:

- Сколько на ваших?

Спросил по рассеянности по-польски, но вместо естественного "что, что?"
услышал обрадованное: "Пся кошць! Земляк!" Усталое, потное лицо его сияло
доброй улыбкой. Она обнажала розовые десны и выбитые зубы, только по краям
торчали два гнилых корешка. Однако он был совсем не стар, этот
широкоскулый крепыш в рубашке-расписухе: лет тридцать семь - сорок, не
больше.

Мы уже подъезжали к моей гостинице, как он вдруг затормозил и подрулил
к тротуару:

- Надо же потрепаться, в кои-то веки земляка встретил. Тоже эмигрант?

- Нет, - сказал я, - недавно приехал.

- Откуда?

- Из Польши.

Он сразу остыл, улыбка погасла, и в ответ я услышал уже нечто совсем
неопределенное:

- Бывает, конечно.

- А ты почему не на родине? - в свою очередь, спросил я.

- Кому я там нужен без пользы?

- Шоферы везде нужны.

Он покрутил ладонями, широкими, как лопаты, и опять засиял:

- Я и в армии шофером был.

- В какой армии?

- "В какой, в какой"! - повторил он с вызовом. - В нашей. Из России до
Тегерана, туда-сюда, шатало-мотало, из-под Монтекассино сутки на брюхе
полз... "Червоны маки на Монтекассино..." - зло пропел он и сплюнул в
окошко. - А теперь опять баранку кручу. Маюсь по малости.

- Так подавай заявление, вернешься, - сказал я.

Он не спрашивал меня о нынешней Польше - это я сразу заметил. Либо он
был вполне удовлетворен тем, что знал о ней, либо это его просто не
интересовало.

- Кому я там нужен без пользы? - повторил он. - Вот найду кое-что. Так
и другая цена мне будет. Что здесь, что там. Только бы найти, а уж кто-то
из наших прячет определенно.

- Письма, что ли? - спросил я легкомысленно.

Он весь подобрался, как кошка перед прыжком.

- А что ты знаешь о письмах?

- Одни прячут их, другие ищут. Смешно, - сказал я и прибавил: - Кончай
треп, приехали. Давай к углу.

- Закурить есть? - спросил он хрипло.

Мы закурили.

- Так земляки не прощаются, - заметил он укоризненно. - Есть тут одно
местечко. Недалеко. Слетаем?

Я вспомнил насмешки Лещицкого над моей осторожностью и безрассудно
кивнул:

- Слетаем.

Он газанул. Рванулись навстречу темные массивы домов без реклам - на
окраине даже в таких городах темновато. Я закрыл глаза, не пытаясь
узнавать улиц. Не все ли равно, какое это "местечко", и не все ли равно
где.

В конце концов машина остановилась у бара с потухшей вывеской. "Почему
потухла? Не знаю. Перегорело что-нибудь, - равнодушно отмахнулся водитель,
вылезая из машины. - Внутри света хватит", - прибавил он. Внутри света
действительно хватало, потому что сквозь мутное, немытое стекло витрины
отчетливо виднелась высокая стойка с бутылками, электроплитой и
никелированным баком. На оконном стекле в углу было написано от руки
черной краской: "Мариам Жубер. Кава, хербата, домове частка" [кофе, чай,
домашние пирожные]. Бар был закрыт; мой шофер долго стучал в стекло двери,
и его кто-то долго разглядывал изнутри. Потом щелкнул замок, и дверь
открылась.

В крохотном пространстве перед стойкой стояло несколько пустых
столиков, должно быть никем не занимавшихся с прошлой недели, потому что
их черные пластмассовые доски от пыли стали серыми. Единственный
посетитель бара почти лежал животом на стойке и сосал что-то мутное из
бокала, болтая с буфетчицей. Сначала я не обратил на нее внимания:
обыкновенная девушка из кафетерия, с модной прической и подкрашенными
бровями и веками. Здесь их штампуют, наверно, на какой-нибудь фабрике. Но
уже минуту спустя меня заинтересовали ее глаза. Необыкновенные глаза.
Умные и насмешливые, они то вспыхивали, то погасали, и даже цвет их,
казалось, менялся по прихоти их владелицы. У ее собеседника то и дело
кривился рот, и от этого дергался шрам на левой щеке. Я уже пожалел, что
поехал.

- Поздно, Янек, - упрекнула девушка за стойкой, - мы уже не работаем.

Но мой водитель по-хозяйски кивнул мне на пыльный столик, что-то шепнул
красивой буфетчице, перенес ко мне бокалы с виски и сифон с содовой и,
взяв под руку криворотого, ушел с ним за стойку, где виднелся спуск в
освещенный подвал.

- Тоже поляк? - спросила девушка, равнодушно оглядев мой старый плащ и
мокрые волосы.

Я засмеялся.

- Сейчас вы спросите, давно ли я из Польши.

- Зачем? Мне это безразлично.

Она отвернулась. А ко мне уже подсели Янек со своим спутником: Янек -
рядом, криворотый - напротив.

- Янек сказал, что тебе известно что-то о письмах, - начал он. -
Выкладывай, что знаешь.

- Я пишу только в "Трибуна люду", - сказал я.

- Нашел чем пугать. Мы в сорок пятом из таких зразы делали.

Я озлился.

- Хотите, чтобы я позвал полицию?

- Не шуми. Это тебе не Таймс-сквер. Хоть свиньей визжи - никто не
услышит.

Я обернулся к Янеку:

- Подонок ты, а не земляк.

Криворотый мигнул, и ладони-лопаты Янека крепко прижали мои руки к
столу. Я рванулся, но без успеха - ладони не сдвинулись.

- Мы в гестапо не были, но кое-что умеем, - сказал криворотый,
попыхивая сигаретой. - Не хочешь, значит, выкладывать? Так.

И прижал мне к руке горящую сигарету повыше запястья. Я взвыл.

- Зря вы его, - лениво сказала буфетчица, - ничего он не знает.

Криворотый усмехнулся, отчего его рот еще более окривел. Я подумал,
что, если ему нахлобучить шляпу на лоб, это будет точь-в-точь двойник
автоматчика, убитого Жигой.

- Подбери губы, Эльжбета, пока не разбили, - огрызнулся он, даже не
взглянув в ее сторону. - Подержи его, Янек, а я кое-что снизу принесу.
Сразу язык развяжет.

Он пошел к лестнице в подвал, знакомо стуча подкованными ботинками. Но
не это заставило меня подскочить на стуле. Имя! Неужели и на этот раз
совпадение?

- Эльжбета! - закричал я. - Вы же знаете, что у меня нет никаких писем.
Ведь это я был у Жиги! Это мне он подарил медаль: "Жил для отчизны, умер
для славы!"

Хватка Янека сразу ослабла. Эльжбета - неужели я все-таки не ошибся? -
медленно вышла из-за стойки.

- Отпусти его, Янек.

Янек безропотно освободил мои руки.

- Вы умеете управлять машиной?

Я кивнул утвердительно, не понимая, зачем она это спрашивает.

- Дай сюда ключи от машины, Янек.

Он так же послушно протянул ей ключи на цепочке.

- Задержи Войцеха в подвале и не выходите оба, пока не позову.

Эльжбета говорила с непонятной властностью, принимая как нечто должное
солдатскую послушность Янека. На меня она не смотрела, просто вышла на
улицу, открыла одним ключом дверцу машины, другим зажигание и молча
указала мне на место водителя.

- До моста жмите на полную, - предупредила она. - Они попробуют
догнать, но у вас минут десять форы. Проскочите мост раньше, сверните
куда-нибудь, бросьте машину и добирайтесь пешком или на автобусе. У
Войцеха желтый "плимут", как и у вас, но мотор барахлит, и я не знаю,
хватит ли у него горючего. И не благодарите, - отстранилась она, -
некогда.

Я молча кивнул, выжал сцепление, включил первую скорость и на самом
малом газу повел машину. Я очень боялся, что забыл что-нибудь - давно не
практиковался, - но "плимут" двигался легко и послушно. Выйдя на простор
поливаемой дождем улицы, я совсем осмелел, дал полный газ, нагнал ревущую
впереди машину "скорой помощи" и пристроился в хвост. Решение пришло
сразу: если замечу позади желтый "плимут", обгоню "скорую помощь" и пойду
впереди. Тогда они, по крайней мере, стрелять не решатся.

Почему Янек заманил меня в этот бар? Чего они добивались? Откуда такое