Чтение 4–й страницы книги ~Принц Галлии~

Однако с марта прошлого года длится перемирие, так что в распоряжении дона
Фелипе было достаточно времени, чтобы наведаться в Толедо.

- С прошлого года, - задумчиво повторил падре. - Как раз в прошлом
году, милостивый государь, все и пошло кувырком. Год назад... Да, да,
скоро исполнится ровно год, как умерла донья Луиза, и с тех пор дон Фелипе
никак не придет в себя.

- Вот как? - осторожно произнес дон Альфонсо и решил выражаться по
возможности мягче и деликатнее, чтобы случайно не задеть старика, который,
судя по всему, был привязан к Филиппу, как к родному сыну. - А при дворе
говорят совсем другое.

Утверждают... я, конечно, прошу прощения, но при дворе говорят, что
потеря жены не очень огорчила господина графа. И хотя госпожа графиня была
не слишком знатного рода, и этот брак никто не одобрял, все же образ
жизни, который начал вести дон Фелипе вскоре после ее смерти... э-э,
вызывает недоумение, а кое-кого... надеюсь, вы понимаете, кого я имею в
виду в первую очередь?.. Так вот, кое-кого поведение дона Фелипе просто
шокирует.

Преподобный отец снова вздохнул:

- Еще бы! Я с самого начала опасался, что многие, в том числе и король
дон Фернандо, чья щепетильность в этих вопросах общеизвестна, превратно
истолкуют поведение дона Фелипе. Вижу, мои опасения были не напрасны.

Горечь, прозвучавшая в голосе падре, тронула дона Альфонсо. Он вовсе не
был толстокожим и черствым человеком; к тому же он ни в коей мере не
разделял ханжеских воззрений своего отца, короля Фернандо IV, прозванного
современниками Святошей.

- Боюсь, вы преувеличиваете, дон Антонио, - с удвоенной осторожностью
заметил он. - Его величество далёк от того, чтобы считать дона Фелипе
порочным и распущенным юношей. Он более склонен полагать, что его
безответственное поведение проистекает из легкомыслия, которое в той или
иной мере присуще всем молодым людям.

Падре угрюмо покачал головой:

- Увы, не от легкомыслия это, дон Альфонсо, но скорее от отчаяния.
Когда умерла донья Луиза, дону Фелипе еще не исполнилось пятнадцати лет,
он был сущим ребенком... да и сейчас он еще мальчишка - и на него
свалилось такое горе, которое способно сломить и взрослого человека... Гм.
По сути дела, так ведь и случилось с его отцом. И вот ирония судьбы: мать
дона Фелипе умерла при его родах, а его жена - при родах его ребенка. В
этом я усматриваю нечто большее, чем простое совпадение. Дон Фелипе тоже
так считает, он убежден, что на него и его бедную жену с их не родившимся
ребенком обрушилась кара Божья за грехи отца.

Это постоянно гнетет его, не дает ему покоя. А тут еще родители доньи
Луизы...

Я, конечно, понимаю их горе - они потеряли дочь. Но даже в горе не
следует забывать о сострадании и чисто человеческом участии. Аморально
причинять боль другим только потому, что самому больно. Господин герцог
всю жизнь смотрел на дона Фелипе, как на убийцу своей жены, а отец доньи
Луизы напрямую обвинил его в смерти дочери. К счастью, у дона Фелипе
хватило мужества не возненавидеть в ответ весь мир. - Падре печально
взглянул на гостя. - Знаете, дон Альфонсо, хоть я ни в коей мере не
одобряю поведение дона Фелипе, постоянно пытаюсь образумить его, убеждаю,
что пора уж остепениться, но... Да простит меня Бог, но я предпочитаю,
чтобы он и дальше предавался греху распутства, чем пошел по стопам своего
отца.

Дон Альфонсо понимающе кивнул:

- Да, я слышал эту историю.

- То-то и оно. Господин герцог отравил жизнь не только себе, но и
окружающим.

Дон Фелипе пострадал больше всех остальных, однако и другим приходилось
несладко. Я не отрицаю, что среди владык земных мало найдется таких
мудрых, справедливых и рассудительных мужей, как нынешний герцог
Аквитанский, и тем не менее в частной жизни, не в обиду ему будет сказано,
он человек тяжелый, порой невыносимый... Я, дон Альфонсо, лишь рядовой
священнослужитель. Возможно, это дерзость с моей стороны - по-своему
толковать Священное Писание, и все же я склонен ставить заповедь Господню
"Возлюби ближнего своего" гораздо выше, чем "Не прелюбодействуй". Вы
можете не согласиться со мной, но я искренне убежден, что коль скоро перед
доном Фелипе возникла прискорбная необходимость выбирать между нарушением
одной из этих заповедей, то он, в отличие от своего отца, сделал далеко не
самый худший выбор.

- Я всецело разделяю ваше мнение, дон Антонио, - сказал дон Альфонсо, и
не только из одной лишь вежливости: рассуждения преподобного отца явно
пришлись ему по душе. - Среди прочих грехов грех сладострастия самый
простительный, ибо это наиболее распространенный человеческий порок, и мы
должны относиться к нему со снисхождением и христианской терпимостью,
которой учил нас Господь наш Иисус.

Еле заметная улыбка тронула губы падре Антонио.

"Да уж, - подумал он, - Слыхал я, что вам, монсеньор, не грозит
унаследовать прозвище вашего царственного отца".

- Да, кстати, - вновь отозвался дон Альфонсо. - Если не секрет, где
сейчас господин граф?

Падре грустно усмехнулся:

- Какой уж там секрет! Ясно где... Где же ему еще быть.

Гость непринужденно рассмеялся. Глядя на веселое лицо дона Альфонсо,
слушая его жизнерадостный смех, падре улыбнулся по-настоящему, даже
морщины на его лбу чуть разгладились. Во всяком случае, подумал он, в
славившемся на всю Европу своим твердолобым ханжеством королевском доме
Кастилии и Леона у Филиппа нашелся один доброжелатель, если не союзник. И
не кто-нибудь, а сам наследник престола!

А в это же время к замку приближалась довольно странная процессия.
Впереди бешеным галопом неслась лошадь с всадником, на котором из одежды
были только штаны, сапожки и небрежно натянутая, причем наизнанку,
рубашка. Шагах в ста - ста пятидесяти позади его преследовала группа из
девяти человек возрастом от двенадцати до тридцати лет, в полном боевом
снаряжении, качество которого, впрочем, оставляло желать лучшего.
Немилосердно подгоняя лошадей, они грозно размахивали мечами и бросали
вдогонку беглецу угрозы и проклятия, а время от времени пускали стрелы,
которые, к счастью, не достигали своей цели.

Приближаясь к мосту, преследуемый громко крикнул:

- Педро, это я! Открывай!

Когда подковы застучали по дубовым доскам подъемного моста, ворота с
тугим скрипом начали отворяться. В образовавшуюся между створками щель,
едва не сбив с ног старого привратника, влетела покрытая пеной лошадь.
Всадник, молодой человек лет шестнадцати, резко остановил её и опрометью
спешился.

- Опускайте решетку! - отрывисто произнёс он. - Живо!

Но было уже поздно. Погоня ворвалась во двор, и старый Педро снова едва
успел отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта лошадей.

Тогда Филипп (а юношей в рубашке наизнанку был именно он) бросился к
ближайшему стражнику и выхватил из его ножен меч. Стражник никак не
отреагировал на действия своего господина и только тупо таращился на
людей, которые столь нагло и бесцеремонно вторглись в замок правителя
Кантабрии.

- Ну! - обратился Филипп к своим преследователям. - Кто первый? И
решайте скорее, не то мои люди соберутся.

Предупреждение было не лишним: как только часовой на башне (малый более
расторопный, чем стражник, у которого Филипп позаимствовал меч) дал сигнал
тревоги, весь замок наполнился разноголосым шумом, топотом ног, бряцанием
стали о сталь - воины гарнизона и слуги спешно вооружались.

- Негодяй! - гневно выкрикнул старший из непрошеных гостей. -
Развратник! Ты ответишь за все, паршивый ублюдок!

- Я жду, - спокойно произнес Филипп, с глубоким презрением глядя на
предводителя.

- Сейчас, сейчас, гнусная скотина! - рычал тот. - Час расплаты настал,
грязное, похотливое животное. Ты еще горько пожалеешь о том дне, когда
впервые увидел Терезу. Сукин ты сын! Да я тебя... Я размажу тебя по этой
стене!

- Сомневаюсь, - невозмутимо ответил Филипп. - Боюсь, это вам придется
горько пожалеть о той минуте, когда в ваши глупые головы пришла идиотская
мысль выслеживать меня. А с вами, Диего де Сан-Хуан, - обратился он
непосредственно к старшему, - у меня особые счеты. Если вы полагаете, что
я оставлю безнаказанными ваши гнусные оскорбления, то глубоко
заблуждаетесь. Мы с вами еще поговорим об этом - но в другое время и в
другом месте. А теперь убирайтесь вон, или я прикажу страже разоружить вас
и выпороть плетьми.

- Мы еще посмотрим, кто кого выпорет, - огрызнулся Диего де Сан-Хуан.

Ослепленный яростью, он совсем не учел того обстоятельства, что во
дворе уже собралось около трех десятков вооруженных людей Филиппа, и готов
был вместе со своими спутниками ввязаться в неравный бой.

Но тут, в самый критический момент внезапно прозвучал властный голос:

- Минуточку, господа! Поумерьте свой пыл. Что здесь происходит?

В свете факелов между противниками появился наш давешний знакомый,
молодой вельможа. Подбоченясь и гордо вскинув голову, он устремил на
вторгшихся пронзительный взгляд своих карих глаз.

- Черт тебя подери! - еще пуще разозлился Диего де Сан-Хуан.- А ты кто
такой?

- Вы невежа, сударь. Я Альфонсо Кастильский. Советую принять это к
сведению.

И взглядом, и осанкой, и голосом он разительно отличался от того дона
Альфонсо, который несколько минут назад вел вежливую, неторопливую беседу
с преподобным Антонио.