непростительно. Понимаю, Коляй - балбес, а ты... - он сделал значительную
паузу.
утекло...
слово...
неуместном при его большом и красивом теле. - Ну, давай, неси скорей, это
совсем не больно...
внутрь и стал шарить.
порошком и связанный узлом у горловины. Помедлив, он взвесил его на руке,
потом лениво размахнулся и бросил. Валька поймал.
три, - и толкнув хилую дверку плечиком, исчез.
схватил ружье и вылетел в коридор. Но там уже никого не было, даже шаги
стихли, как будто Валька и его дружки мгновенно испарились...
исчезновением, а следом камнем навалилось бессилие.
сдохну, но отдам..." - "Не отдашь, - усмехнулся тут же второй, ехидный и
склизкий голос. - Потому что в самом деле сдохнешь тогда..." - "Сбегу! -
хотел крикнуть Рем. - Уеду домой или вообще - куда глаза глядят... Валька
не найдет..." - "Ерунда, этот где угодно достанет, хоть здесь, в общаге,
хоть со дна озера... И дом не спасет".
мысль о воде - чистой, прозрачной, такой, какая бывает в воротниках у
страшасиков. Ее можно видеть, когда везут в прозрачных герметичных бутылях
с дойки... Тысяча литров ежедневно в экологическую комиссию. А ему для
Сашеньки надо литр в день и тогда пройдут эти страшные мешки под глазами и
отеки на ногах. Ну и для матери немного, Вальке отдать, ему, Рему вдосталь
напиться. Одного бы страшасика за глаза хватило... А он, скотина, утонул
вместе с водой - ни себе, ни людям, как говорится... Рем затряс головой.
Завтра он такого не допустит, завтра он приволочет целехонькую тушу к
берегу... Нет, две, нет, три... Сознание начало мутиться и тут он услышал
рев страшасиков. Сначала ему представилось, что он на озере с ружьем
гонится за добычей и лодка летит над чернотою мертвой "воды", разрезая
вялую волну и гребень разваливается, как жидкий недопеченный хлеб и
дрожит... Потом Рем понял, что кричат страшасики на ферме во время
вечерней дойки...
позубоскалить...
Она по-прежнему была в одной футболке и руки ее обгорели до красноты
сырого мяса. А сверток в руках чем-то напоминал укутанного ребенка...
Неужели? Рем и сам понимал, что догадка нелепа и пути Сашеньки и Женьки
никак пересечься не могли, но... Рем отступил, пропуская Женьку в комнату.
У нее было зареванное опухшее лицо. Она прошла, будто не видя Рема,
огляделась, но без любопытства, мельком, и положила сверток на диван
поверх серого ветхого белья, сбитого в кучу...
отбросила полу штормовки. Только теперь Рем заметил, что зеленая ткань
измазана бурым...
в бородавках бок вздымался от трудного дыхания. Но вокруг шеи теперь
топорщились не один, а два воротника с пурпурными неровными краями - кровь
свернулась черными блестящими комочками, тянулась алыми тягучими нитями...
Кто-то вспорол воротник по периметру в бессильной злобе, не найдя воды...
по-старушечьи подперла кулачком щеку и попросила: - Сделай что-нибудь...
всему миру: к черной туше озера, к истекающему кровью страшасику и
кровавому закатному солнцу. - Я же не врач, не ветеринар... Я специалист
по оборудованию...
только гарантий никаких... - Женька с готовностью привстала. - Забирай
своего поросенка и за мной, только тихо.
черный срез сухостоя и мир очень медленно неохотно угасал. Здание
биостанции с двумя массивными, похожими на крепостные, башнями,
безмолвствовало: все сотрудники, которым положено дежурить и работать
сейчас, сбежались смотреть на вечернюю дойку. Со стороны "коровника"
доносился рев страшасиков, человечьих голосов и злобное урчание техники.
боковому входу - широкой, обитой железом двери, на которой краской в двух
местах было написано: "Виварий". Они вошли, и в темноте, на ощупь,
двинулись по коридору. В бетонном мешке, разрезанном полосками тусклого
света, стоял тяжелых запах, который всегда царит в зверинцах, где,
предназначенное для свободы, держат в неволе зверье. Впрочем, запах почти
не беспокоил людей, за высокими загородками, кто-то ворочался и тяжело
дышал.
теплая струйка страшасиковой крови течет по животу...
стен была прозрачной и там, за стеной, еще неосвещенная, находилась
мастерская с множеством приборов, крашенных белой с синевой краской, и
диковинным агрегатом, висящем на массивном кронштейне, чей длинный хобот
был оплетен прозрачными трубками и гибкими металлическими лентами.
белья: простыню, шапочку в бурых пятнах и такой же замызганный клеенчатый
фартук. Женька невольно покосилась в угол, в сторону раковины. Порыжелый
фаянс, а над ним кран с открученной головкой - даже технически пригодной
воды здесь давно не было и не скоро будет.
разорванных вдоль бинтов. - Не бойся, все стерильно, знаешь как теперь
дезинфицируют? Несут наверх, на крышу, и в полдень ультрафиолет все
сжигает... - Рем то ли кашлянул, то ли рассмеялся, и включил свет в
операционной.
прожженным в нескольких местах пластиком.
желтой, остро пахнувшей жидкостью, принялся протирать стол, затем обтер
перчатки и, поколебавшись, - заодно кнопки на пульте управления агрегатом.
краю стола и прикрыла тельце простыней, оставив лишь воротник и голову
открытыми.
его действий разит чудовищным дилетантизмом, но старался принять вид
уверенный и ученый. - Но лизолом нельзя... кажется. Там, в предбаннике
есть перекись... Принеси... - приказал Женьке.
что слово в слово повторяет Валькину фразу с той же интонацией и ухмылкой.
запекшимся краям страшасикова воротника.
решительно ткнул в кнопку "включение". Внутри хобота что-то взвыло, а на
лицевой панели загорелись два зеленых индикатора, как два хищных глаза.
Рем снял сшиватель с кронштейна и тот повис на упругом держателе. В
собственных руках прибор был вовсе не так послушен, каким казался в руках
хирурга - упругий держатель все время тянул вверх. Наконец Рем приблизил
конец хобота к страшасикову воротнику и нажал кнопку "импульс". Красный
луч выскользнул и уколол край распоротой плоти.
на лбу от напряжения заливал глаза. Со злобой Рем провел перчаткой по
лицу... Тут же сшиватель выскользнул из рук и подскочил наверх, а Рем
буквально взвыл от боли, - где-то в складках старых задубевших перчаток
сохранилась капля дезинфицирующей жидкости.
Махров Алексей
Корнев Павел
Прозоров Александр
Корнев Павел
Перумов Ник
Распопов Дмитрий