ощущалось ни глубины, ни простора. Можно было подумать, что учение Птолемея
вопреки всему восторжествовало и планету окружает не бесконечный космос, а
твердая хрустальная сфера, по неизвестной причине внезапно утратившая чистоту и
прозрачность (а заодно - и способность попеременно посылать на землю день и
ночь), да вдобавок еще и просевшая, как продавленный диван. Ни солнце, ни луна,
ни звезды уже не посещали эти ущербные небеса, и лишь иногда в разных местах
разгоралось далекое мутное зарево - то багровое, как вход в преисподнюю, а то
изжелта-зеленое, как желчь.
плавильного цеха, подставив лицо потоку раскаленного воздуха, а лопатками
ощущаешь ледяную стужу.
как человек с вырванным сердцем. Ютились в нем только самые распоследние люди,
уже не имевшие ни сил, ни желания бороться за более-менее пристойную жизнь,
кормившиеся со свалок, с не до конца разграбленных армейских складов да с
подвалов, хозяева которых или давно погибли, или сбежали, спасаясь от арапов,
варнаков, нехристей, киркопов, инквизиции, ангелов, своих собственных
соседей-налетчиков, жары, мора, радиации и еще черт знает чего.
климат не благоприятствовал) или с не менее чахлым сахарным тростником (почва
не подходила), но дикая цепкая поросль, являвшая собой невообразимую смесь
голарктической и палеотропической флоры, уже обвила стены нежилых зданий,
проточила асфальт, ковром покрыла тротуары, превратила уцелевшие электрические
провода в пышные гирлянды.
недокуренный чинарик Верке и отхаркался желтой тягучей слюной. - Ну чего зенки
пялишь, пропащая твоя душа? Такой верняк зевнули из-за тебя...
его не отвлек звук, родившийся, казалось, сразу во всем окружающем их
пространстве. Поначалу глухой и слитный, как раскаты далекого грома, он
постепенно распадался на отдельные аккорды: грозный рокот, идущий словно бы
из-под земли, натужный скрип, падающий с неба, свистящий шорох несуществующего
ветра. Небывалая, прямо-таки космическая мощь ощущалась в этом сдержанном
многоголосом гуле, как будто бы производимом сдвинувшимися с места материками.
такое?
проклятым...
сперли, и моря ложкой выхлебали, и ночь с днем перепутали. Да вот только где
они, те самые империалисты? От нашего брата, может, хоть один на тысячу
уцелел... А от них? Видел я однажды за Лимпопо - коробка бетонная из земли
торчит, этажа на полтора. На вид очень даже клевая. На крыше буквы аршинные:
"Галф энд..." Дальше не разобрать - срезало. Сунулся в окно, жрачки поискать
или барахла какого, да там уже до меня крепко пошуровали. Над лифтом, гляжу,
написано: "45 флор". Сорок пятый этаж, значит. Хотел по лестнице вниз
спуститься, да побоялся. Темно там и вода плещет, как в колодце... Вот, может,
и все, что от твоих империалистов осталось.
рассчитано. Вот скажите-ка мне...
загудел, подражая звуку мотора, и руками покрутил невидимую баранку - ехать,
мол, пора! Зяблик привычно забрался на водительское место, швырнул приятелю до
блеска отполированную ладонями заводную ручку: "Крути!" - а сам выжал
сцепление. (О всяких там стартерах, магнето, аккумуляторах и прочих хитрых
штучках в этом проклятом мире давно не вспоминали.) Спустя пару минут драндулет
уже трясся на холостом ходу, как алкоголик с похмелья, и чихал сизым дымом.
лесу. В любой момент колесо могло угодить в открытый канализационный люк или
просто в глубокую трещину, скрытую от глаз ползучей растительностью. Все время
приходилось маневрировать между ободранными остовами автомобилей,
проклюнувшимися сквозь мостовую молодыми деревцами неведомой породы (цветы,
колючки да крепкий узловатый ствол - больше ничего) и кирпичными завалами. У
давно не посещавших город людей эти завалы вызывали недоумение гораздо большее,
чем парочка страусов, высиживавшая яйца в песочнице детского парка, или жираф,
объедающий кроны конских каштанов. Большинство домов Талашевска хоть и имело
крайне неухоженный вид, тем не менее оставалось домами со всеми присущими им
внешними особенностями. Зато некоторые по неизвестной причине превратились
буквально в руины, навевая воспоминания об ужасах Герники, Ковентри и
Сталинграда. Одно блочное здание, словно извергнутый землей гроб грешника,
вообще встало вместе с фундаментом на попа и сейчас своей высотой уступало
только, пожалуй, трубе местной котельной.
родном языке, по версии Смыкова, главного полиглота ватаги, предназначенном для
общения с лошадьми и баранами, но никак не с людьми.
плохо здесь на колесах ездить. На конях, говорит, надо ездить. Конь сам дорогу
видит. Конь сам яму обойдет.
Слыхали. Да только коня твоего овсом полагается кормить, а машина осиновые
чурки жрет.
кумыс дает. Кумыс кушать можно. А что драндулет дает? Дым дает. Дым кушать
можно?
вернее, на то, что от него осталось после исчезновения большей части Европы,
Азии, Африки, да, наверное, и всех других частей света. Дорога была ухабиста,
колдобиста, но на всем своем протяжении почти безопасна, а Зяблик имел
необоримую привычку засыпать в любом безопасном месте. Эта его слабость была
понятна и простительна - в местах опасных он мог не спать сутки напролет.
буквами: "Зяблик, если не покаешься, с тобой будет то же самое". Еще недавно
красная, она уже успела побуреть, а в конце, вместо восклицательного знака,
болталась подвешенная за хвост псина с перерезанным горлом.
не то сейчас заведется...
- У аггелов (Аггелы - в церковном представлении ангелы-оборотни, отпавшие от
бога и принявшие сторону сатаны.) руки чешутся. Ничего, припомню я им
когда-нибудь эту собачку...
(называемой многими еще и Отчаиной), но и во всех окрестных землях, на этот раз
был назначен в деревне Подсосонье, километрах в десяти от Талашевска. Сама
деревня давно сгорела, но в сторонке от нее на холме уцелело кирпичное здание
школы, разграбленное, но не порушенное - даже стекла в окнах уцелели.
кто на жуткого вида самоходных устройствах, и, хотя особо шуметь не
рекомендовалось, пошумели при встрече знатно. Люди, однажды объявившие себя
свободными и посулившие уважать чужую свободу, просто обязаны были постоянно
напоминать об этом самим себе и друг другу, а поскольку свобода не баба - ни
обозреть, ни пощупать, - новое состояние души проявлялось главным образом
своеволием и строптивостью.
еще пребывая в состоянии полудремы (накануне усугубленной обильными
возлияниями), только махнул рукой и промычал что-то маловразумительное. Ради
ложно понятой солидарности Верка тоже отказалась от своего законного права один
денек покомандовать целой сворой мужиков. Из задних рядов стали выталкивать
вперед Толгая, но он улегся на пол и философски заметил:
всех дела, не знаю... Зачем зря ваньку валять?
дней и отнюдь не по торным трактам, стали роптать.
не самогон пить собрались и не штаны протирать. Дел невпроворот. Многие башкой
рискуют. Каждая минута на счету. Начинать пора, ни дна вам ни покрышки! Левка,
приступай, мать твою! Первый раз тебе, что ли?
здоровье чтением никому не нужных книг, застенчиво сказал:
зашевелилась. - Любо! Любо! Только громче говори, не шепелявь!
хайло этим горлопанам заткни.
доску и принялся черкать по ней мелком - в отличие от большинства
присутствующих, он предпочитал больше доверять письменным знакам, чем своей,
пусть и изощренной, памяти.
представители шестнадцати регионов из восемнадцати контролируемых нами. Из
Баламутья никого не будет, там наша миссия погибла полностью... Тише! Погибли
они исключительно по своей неосторожности, и винить тут некого. Сами знаете,
какая там обстановка... Из Эдема вестей нет вот уже свыше полугода, а посланные
туда разведчики не возвращаются. Может, кто-нибудь прольет свет на эту
проблему? Ближайшие соседи, например...