Чтение 4–й страницы книги ~Смерть этажом ниже~

митингуют.

- Ты свое место так не спасешь. Им только дай палец.

- Лучше бы об очистных побеспокоился. Вторую очередь пустил,
а об очистных опять забыл.

- А что я могу? Я же пишу, звоню - а мне: давай план!

- Детей из города вывозят.

- Положение нормализуется. За ноябрь аварийных сбросов не
было.

- Я могу утверждать, что принятые меры должны оказаться
действенными, - произнес долго молчавший тенор.

- А у меня письмо доцента Бруни. Он меня предупреждает
санитарной инспекции не верить, потому что вы в кармане у
Гронского.

- Василий Григорьевич, ну кто этому Бруни верит?

В приемную быстро вошел Николайчик. В руке он мял мокрую
шляпу.

- Вы здесь? Как хорошо! Меня задержали, - сказал он. - Вас
еще не приняли?

Шубин не ответил. Ему жаль было, что Николайчик принес с
собой шум, перекрывший голоса из кабинета.

- А что? Он занят? - Николайчик повесил шляпу на вешалку,
что стояла в углу приемной. И принялся стаскивать пальто. - У
него кто-то есть?

- Гронский у него, с санинспекцией, - сказала секретарша
недовольно. И Шубин понял, что она тоже слушала разговор из-за
двери и ей тоже жаль, что Николайчик помешал.

- Тогда мы подождем, - сказал Николайчик, усаживаясь рядом с
Шубиным. - Там проблемы важные.

Он чуть склонился к Шубину и понизил голос:

- В городе напряженная экологическая обстановка. Лично
Василий Григорьевич в контакте с общественностью принимает
энергичные меры. Я полагаю, что товарищ Гронский докладывает
ситуацию на химзаводе. Подождем, хорошо? У нас еще есть время.

Секретарша громко хмыкнула, и Шубин понял, что этим она как
бы обращается именно к нему, знающему истинное положение вещей и
способному оценить лживость Николайчика. А вторая вдруг сказала:

- Могли бы, Федор Семенович, и внизу раздеться. Как все
люди. У вас пальто все мокрое.

- Разумеется! - Николайчик вскочил, метнулся к вешалке,
хотел было снять пальто, но замер. - Нет, - сказал он твердо. - В
любую минуту нас пригласят. Я в следующий раз.

Дверь кабинета отворилась, и один за другим оттуда вышли три
человека. Все трое были респектабельны, все в хороших импортных
костюмах, белых сорочках и при галстуках. Подобных чиновников
Шубин мог представить перенесенными в московский кабинет и ничем
не нарушающими столичные церемонии. Первым вышел красавец,
стройный, седовласый и розовощекий. Шубин наблюдал, как они
прощаются, не обращая на него внимания. Значит, это и есть
санинспекция. Мягкий, с брылями, улыбчивый, будет директор
химзавода Гронский, в налитой явным здоровьем, обладатель
геометрически правильного пробора - Силантьев.

Силантьев, пожимая руку Гронскому, заканчивал фразу:

- У нас там воздух сказочный... тайга.

Тут он увидел поднявшегося Шубина и склонившегося вперед
Николайчика. Он чуть приподнял брови и кинул взгляд на большие
настенные часы, словно счел приход визитеров преждевременным.
Обращение к часам убедило Силантьева, что визитеры не поспешили,
а он забыл о них за важными беседами, и, не выпуская руки
Гронского, он шагнул к Шубину, подтягивая Гронского за собой.

- Простите, заговорились, - сказал он и властно вложил руку
Гронского в ладонь Шубина. - Спасибо, что пришли, спасибо! К нам
редко залетают птицы вашего полета.

Гронский крепко сжал руку Шубина и сразу отпустил, словно
обжегся.

- Как же, - сказал он, - слышал. Вы позавчера по телевизору
выступали?

- Вот именно, - обрадовался Силантьев и обратился к
Гронскому: - Не останешься на лекцию? Товарищ Шубин согласился
выступить перед аппаратом. Через полчаса.

- Ты же знаешь, - смущенно улыбнулся Гронский и стал похож
на породистую собаку, - конец месяца. Я уж не помню, когда у меня
выходной был.

- Ну хорошо, мы с тобой все обсудили, ты иди, трудись. Давай
родине большую химию! А вы, товарищ Шубин, заходите в кабинет.
Вера Осиповна, вы не будете так любезны угостить нас чайком? А то
на улице мразь и холодина. Такой климат, что поделаешь? Рады бы
перенести сюда сочинские пейзажи, но это дело - отдаленного
будущего. Заходи, и ты, Федор Семенович, заходи. Все в бегах и
заботах?

У безостановочного Силантьева был совсем другой голос, не
тот, что звучал за дверью. На октаву выше, дробней, оживленней.
Подталкивая Шубина в спину, он ввел его в кабинет, где стоял
обязательный стол буквой "Т" для посетителей, а в стороне
длинный, по десять стульев с каждой стороны, под зеленой
скатертью - стол для заседаний. Над столом висел отретушированный
портрет М.С.Горбачева, а в шкафу, занимавшем всю стену, стояли
тома собрания сочинений В.И.Ленина, а также размещались медали,
скульптурки и вымпелы.

Силантьев был демократичен, он усадил Шубина за длинный
стол, сам сел рядом, показал жестом Николайчику, где ему
поместиться.

- Чай, - сказал он, живительный напиток. Вы на западе и не
знаете, как его пить надо.

В приоткрытую дверь было слышно, как звенит посудой Вера
Осиповна.

- Пока еще индийский есть, - доверительно сообщил Силантьев.
- Но с нового года закрываем распределитель, все товары ветеранам
и в торговую сеть. Социальная справедливость. Если посетите нас в
следующем году, буду угощать грузинским.

- Может, к тому времени индийского чая хватит на всех? -
вставил Шубин.

- Любопытная мысль. А у вас там есть сведения? Надо
расширять закупки. Наверное, вы обращали внимание, что нас, так
сказать, командировочных со стажем, всегда больше всего шокирует
за рубежом не то, что у них шмотки на каждом шагу. Это привычно и
нас не так уж касается. А вот продовольственное изобилие! Я
недавно был в Кельне. Вы бывали в Кельне?

- Приходилось.

- Заглянул я там в чайный магазинчик, как раз на против
нашей гостиницы. По крайней мере, сто сортов чаю, я не
преувеличиваю. И дешево, черт их побери. Я, знаете, чуть ли не
половину командировочных ухлопал - всем привез. Да что деньги
беречь - все равно копейки дают.

Вера Осиповна принесла чай и печенье на тарелке.

- Спасибо, - сказал Силантьев. - Живем мы скромно. Если бы
заглянули в наш обыкновенный магазин, увидели бы, что у нас даже
масло по талонам. Стыдно, стыдно людям в глаза смотреть. Но пока
у нас нет изобилия, мы компенсируем его справедливостью. Помните,
Вера Осиповна, какой я в апреле чай привез и ФРГ?

- Замечательный чай, - вздохнула Вера Осиповна.

Силантьев обернулся к Николайчику, который грел пальцы о
чашку.

- Надеюсь, ты разработал программу нашему гостю? Твой долг
обеспечить максимальную аудиторию - пусть люди встретятся,
поговорят, послушают очевидца. Мы обязаны вести пропаганду на
самом высоком уровне.

Николайчик вытащил из верхнего кармана пиджака еще более
измявшуюся бумажку и вознамерился ее зачитывать, но Силантьев
отмахнулся:

- Верю, верю, верю, пашешь, сил не жалеешь! Хорошие у нас
местные кадры. Беречь надо, а мы не бережем. И платим
недостаточно, и жилищная проблема находится в процессе решения.

- Василий Григорьевич, - сказал Николайчик, - вы обещали для
нашего "Москвича" резину выделить. Помните?

- Что? Какую резину?

- Когда академик приезжал. Мы здесь сидели.

- Ну и хитрецу ты, Николайчик, ну и хитрец! Знаешь, когда
подкатиться к начальству. Сделаем, завтра Нечкину позвони.

Чай был хороший, крепкий.

- Как устроились? - спросил Силантьев. - Гостиница у нас
обычная, но чисто. Правда, чисто?

Шубин хотел было сказать о мыле и туалетной бумаге, но
сдержался. Откуда Силантьеву взять эту проклятую туалетную бумагу?

- Чисто, - сказал Шубин. - Только вода у вас не очень.

- Что? Вода? Какая вода? - Силантьев будто выпустил секунду
из себя другого человека, с начальственным голосом,
настороженного и готового к борьбе. И тут же спохватился, загнав
внутрь. - У нас много проблем. Много. Вот Федор Семенович как
старожил помнит - какая вода у нас была! А в речке - каждый
камешек! На любую глубину. Я ведь сам местный, и Плутова, так мы