дать Ржевскому тринадцать миллионов и еще миллион в валюте.
собаками и шимпанзе, не получится с человеком? Ладно, не получится у меня,
получится у кого-то потом, завтра".
когда столь многое зависит от первого опыта. От первого гомо футуриса. Мой
мозг уже сильно из(r)еден склерозом. А жаль, что я не услышал вас, Ржевский,
хотя бы десять лет назад. Я бы настоял, чтобы мне сделали сына. Мы бы
славно поработали вместе...
свое громоздкое обвисшее тело, - вы задумывались о первом доноре?
основания? Этот вопрос следует решать на ином уровне.
как не руководитель экспериментов, может лучше проводить наблюдения над
самим собой... в возрасте двадцати лет?
которой себя готовила. Она ездила. Каждый день куда-то ездила, с бумагами
или без бумаг. С Алевичом или без него, на машине или на автобусе.
Получала, оформляла и тащила в институт. Будто Ржевский готовился к осаде
и запасался всем, что может пригодиться.
окнами в небольшой парк. Деревья еще были зелеными, но листья начали
падать. В парке жила пара ручных белок. Во внутренних помещениях
лаборатории, за металлической толстой дверью с иллюминатором Нина была
только один раз, на субботнике, когда они скребли стены и пол без того
чистых, хоть и загроможденных аппаратурой комнат. Даже электрик Гриша
входил туда только в халате и пластиковых бахилах. Ничего там интересного
не было: первая комната с приборами, вторая от нее направо - инкубатор,
там ванны с биологическим раствором. Одна чуть поменьше, в ней выращивали
шимпанзе, а вторая - новая, ее еще не кончили монтировать, когда в третью
комнату, лазарет, перешел сам Ржевский.
большими губами, всегда улыбается и лезет со своими шоколадками, второй -
незнакомый, из института Циннельмана.
раньше часто сидели за кустами в парке и подолгу курили, а то и выпивали,
перестали бубнить под окном. Навесили на себя серьезные физиономии,
двигались деловито и даже сердито.
металлическую дверь и говорила громким шепотом, а Нине было неловко перед
другими лаборантками. Мать здесь была лишней, ее присутствие сразу
отделяло Ниночку от остальных и превращало в ребенка, устроенного по
знакомству.
кругами, с малыми вариациями. Ниночка заранее знала все, что будет
сказано, она пряталась в своей комнате и старалась заниматься. Но было
слышно.
Ржевского?
Почти гарантия. Мне Алевич говорил, - слышен голос матери.
двери. Она так и не знает толком, что же произошло много лет назад. Что-то
произошло, связывающее и по сей день всех этих людей. Она знает, что
Ржевский предал маму и убил бедную Лизу. Ниночка привыкла за много лет к
тому, что Ржевский предатель и неблагодарный человек. Раньше это ее не
касалось. Ржевский никогда не приходил к ним домой. И в то же время
знакомство с ним позволяет не без гордыни говорить знакомым: "Сережка
Ржевский, наш старый друг..." А потом мама пристроила ее в библиотеку, и
она увидела Ржевского, который оказался совсем не похож на предателя, -
образ предателя складывался у нее под влиянием телевизора, а там
предателей обычно играют одни и те же актеры. Ржевский был сухим,
подтянутым, стройным человеком с красным лицом, голубыми глазами и пегими,
плохо подстриженными волосами. На круглом подбородке был белый шрам, а
руки оказались маленькими. Ржевский здоровался с ней рассеянно, словно
каждый раз с трудом вспоминал, где он с ней встречался. Потом он улыбался,
почти робко, наверное, помня, как много плохого Ниночка должна о нем
знать. Ниночка была готова влюбиться в Ржевского, в злодея, который нес в
себе тайну. Правда, Ржевский был очень старым. За сорок.
в кабинете. Леночка принесла кофе с коржиками. Говорили о
каких-то-пустяках - Струмилов обратил внимание, что на первом этаже нет
решеток. Алевич воспользовался случаем и стал просить денег на ремонт,
фасад никуда не годится, паркет буквально рассыпается. А если иностранные
делегации? "Не спешите с иностранными делегациями", - сказал Остапенко.
Хруцкий спросил о конгрессе в Брно, кого бы послать. Ржевский пил кофе,
разговаривал с начальством, делая вид, что принадлежит к той же категории
людей, а мысленно представлял, как идет деление первых клеток. Прямо
видел, словно в поле микроскопа, как шевелятся, переливаются клетки.
Главное, чтобы успели подготовить перенос...
потом раздался звон. Ржевский понял, что обезьяны скучают, зовут людей -
кружкой о прутья клетки.
Миленков, чтобы не мешать директору, делал вид, что читает английский
детектив. Он считал директора гением и потому был счастлив.
открыта. Ржевский вошел внутрь. Пахло пылью и давнишним человеческим
жильем. Света не было, свет давно отключили. Ржевский зажег было спичку и
понял, что это лишнее - он отлично помнил, сколько ступенек на лестнице.
Он поднялся на второй этаж, и было странное ощущение, что поднимается он
не в пустоту заброшенного барака, а к себе, где за дверью должна стоять,
прислушиваясь к его шагам, Лиза. Откроет, смотрит и молчит. Он устало
протянет ей сумку с продуктами или портфель, чтобы Поставила на столик в
маленькой прихожей, и скажет: "Не сердись, Лиз, сидел в библиотеке,
опоздал на электричку". Катька, спящая на топчанчике, который он сколотил
сам не очень красиво, но крепко, застонет во сне, и Лиза скажет с
виноватой улыбкой: "Котлеты совсем остыли, я их два раза подогревала".
журналы. Больше ничего. Ни одной вещи из прошлого. И обои другие.
одеяла и шел к окну, открывал его и курил, глядя на пустырь. Там, где
теперь белые дома нового района, была черная зелень. В ней скрывалась
деревня - в ту деревню Лиза бегала за молоком, когда Катька простудилась.
Он вдруг насторожился. Он понял, что вот сейчас Лиза проснется - она
всегда просыпалась, если он вставал ночью. "Что с тобой? Ты себя плохо
чувствуешь?" - "Просто не спится". - "Просто не бывает. Ты расстроен? Тебе
плохо?" - "Лет, мне хорошо. Я думаю". Он бывал с ней невежлив, он уставал
от ее забот, вспышек ревности и мягких, почти робких прикосновений.
"Может, тебе дать валерьянки?" - "Еще чего не хватало!"
поднимается сюда, неуверенно и медленно ощупывая стенку рукой, ударился об
угол.
полночь по лестнице пустого барака?
уверен, эта ли дверь ему нужна.
Ржевского уже привыкли к темноте, к тому же в комнату глядела луна - он
увидел, как человек шарит рукой справа по стенке, и вспомнил, сколько раз
он сам протягивал туда руку и зажигал свет. Раздался щелчок.