даже в этой ситуации.
- автоматически отметило сознание Арцеулова. То, что еще несколько минут
назад воспринималось как чуть ли не самое важное в жизни, теперь стало
далеким и неинтересным.
отучил его сверяться с реальностью. Пещера, странный старик - все это было
вполне реально, как и смерть, поджидавшая совсем рядом. Но все же Степа
чувствовал - главное еще не сказано. Старик явно что-то не договаривает.
это... досказали. Чтобы все сразу... А то непонятно что-то...
комиссара Челкеля?
встречающих... обходится. Видел уж, знаю...
словно разговаривал с ребенком. - Вы прошли путь до конца. Но это был не
ваш путь, Степан, и не ваш, Ростислав. Вы сбились с дороги, хотя и не по
своей воле.
по реке. Внезапно начинается буря, вас уносит в море, и вы попадаете
совсем не туда, куда рассчитывали...
Арцеулов. Почему-то он понял, что старик знает и об этом.
смотрели по-молодому остро и решительно! - Собирались ли вы еще месяц
назад сокрушать покой небес? Приходило ли вам в голову, что такое
возможно? Да и возможно ли это вообще?
не собирались. Но то что возможно - это уж, извините. Сами видели...
знаю. Наверно, вы меня не поймете. Просто поверьте - то, что случилось -
это и была буря, сбившая вас с пути. Ваши пути закончились не так, как
должны были. И меня послали вас встречать. Могу лишь сказать - не бойтесь.
Все страшное уже позади.
овладевшую им апатию, почувствовал нечто вроде обиды. Степа же буквально
вскипел.
политбеседу спасибо, но я лучше пойду наружу. Глядишь, перед смертью
прихвачу с собой другого-третьего! Наслушался я этой поповщины!
Вот...
меняться. Стало теплее, повеяло весенним ветром, откуда-то донесся легкий
запах цветущего сада. Внезапно каменная ниша за спиной у старика
засветилась легким, еле заметным светом. Камень, в котором она была
вырублена, стал светлеть, исчезать, превращаясь в золотистый туман,
закрывавший проход.
сомнения. Многие жаждут, но не многие удостаиваются этого. Вы заслужили -
входите!
сквозь льющийся из ночной темноты лунный свет. Светящаяся дверь в темной
пещере. Только тогда - в видении - он стоял у прохода. И рядом был кто-то,
кого он тогда не узнал.
проступил грубый камень. Повеяло привычным зимним морозом.
были пройти. Что вы имели в виду?
сверстников. Он никогда не привел бы вас к этой двери.
они заслужат право войти сюда.
должно было произойти. Вспоминайте!
ясно встала картина - он, вместе с другими, провожает на хорошо знакомом
черемховском вокзале отряд повстанцев, направляющийся в восставший
Иркутск. Косухин стал вспоминать, кого же отправили на помощь к товарищу
Чудову, и вдруг сообразил - тогда, в начала января, в Иркутск уезжал он
сам, Косухин. Он удивился, но тут увидел другую картину - он входит в
Иркутск, но не в памятный ему, зимний, а в теплый, весенний, и под его
латаными сапогами хлюпают мартовские лужи.
перед глазами силуэт Казанского вокзала, а потом он вспомнил себя, но уже
немного другого, в новенькой командирской форме, стоящим впереди шеренги
таких же молодых командиров, и товарищ Троцкий, пламенный Лев Революции,
вручает ему орден, но не тот, сданный в особый отдел Сиббюро, а новенький,
и на его рукаве краснеет широкая нашивка.
происходило, - нахлынули разом. Косухин увидел себя в густой толпе,
запрудившей Главную площадь Столицы. Стояла ночь, горели костры, и на душе
было горько и тревожно. Он успел заметить у себя в руках большой венок из
еловых веток с черно-красными лентами, на которых было что-то написано
свежей серебрянкой.
край - но не Сибирь, а что-то совсем другое. Тысячи людей с тачками и
лопатами запрудили гигантскую долину, а вдали - контуры чего-то огромного,
что-то сооружается здесь. Он, Косухин, в странной, явно буржуйского вида,
шляпе, что-то объясняет небольшой толпе внимательно слушающих людей. Он
слышит свою собственную фразу о каком-то пятилетнем плане, который они
должны выполнить почему-то всенепременно в три года, и о товарище Сталине,
которому он должен послать телеграмму.
увидел молодую девушку в красном платке и с тетрадью под мышкой, а затем
сообразил, что зовут ее Валентина, и он обвенчался с нею, - то есть не
обвенчался, а "расписался" - как раз на пролетарский праздник Первого Мая.
Затем - он держал в руках маленького пацаненка, который был похож на него
самого, а пацаненка звали Николаем в честь пропавшего без вести на
Германской брата-летчика. А воспоминания мчались дальше. Неведомый край и
огромная стройка сменились тихим кабинетом с зашторенными окнами. Перед
Степаном на большом красном ковре менялись люди с бледными перепуганными
лицами, и Степа вдруг понял, что эти люди боятся его, бывшего красного
командира, и эта мысль показалась ему жуткой и одновременно приятной.
левой рукой курил трубку и что-то объяснял, а он, Косухин, согласно кивал,
отвечая на все: "Так точно! Слушаюсь...". И это было не обидно, а тоже
почему-то приятно.
доставляла его домой в сопровождении молчаливых парней с лазоревыми
петлицами, теперь уже не носила нелепой красной косынки. На ее быстро
повзрослевшем лице появились небольшие железные очки, совсем как у Семена
Богораза, а Николай Косухин-младший, напротив, носил что-то похожее на
красную косынку на худой мальчишеской шее. Впрочем, сына он видел редко, и
все чаще машина доставляла его домой под утро.
портретов того, с дымящейся трубкой, плавал в глазах жены, вместе с
которой он ночью, стараясь не шуметь, сжигал какие-то фотографии с
дарственными надписями, чьи-то письма... Страх парализовал все чувства, и
Степа вдруг понял, что так страшно ему никогда не было ни на фронте, ни
даже в заброшенной церкви, когда когтистая лапа рвала доски пола.
лазоревыми петлицами - уж не те ли, что сопровождали его каждый вечер, -
крутили Косухину руки прямо в его огромном кабинете, а затем воспоминания
затянуло красным - он лежал на грязном холодном полу, ощущая только одно -
боль. Нечеловеческую боль в разбитом теле, боль в душе от того, что где-то
рядом в такой же камере избивают его жену. В ушах прозвучали слова
какого-то мордастого с лазоревыми петлицами, который говорил о невозможном
- что Коля Косухин-младший отрекается от отца-изменника и просит того, с
трубкой, чтобы он разрешил ему взять другую фамилию. А в конце была
стенка. Такая, возле которой ему уже приходилось стоять. Но теперь он не
стоял, а лежал. Последнее, что он он видел, были не вспышки выстрелов,
несущих, наконец, покой, а мелькание кованых прикладов, которые раз за
разом опускались на его голову, пока, наконец, не пришла спасительная
тьма...
старика, на разбитый рельеф над алтарной нишей. Он вдруг сообразил, что
когда-то это было изображение огромной птицы с распростертыми крыльями...
глаза. Возле губ оказалась чаша с водой - или "Сомой", как называл ее