стоит корова, пегая и худая. Рядом с ней, на коленях - мать. Она умоляет
людей в кольчатых рубахах не забирать Пеструху. Те смеются. А вот - один
из них, он уже не смеется, он стоит, растопырив ноги у стены амбара, глаза
полузакрыты, руки скрючены на животе, а под ними - красное, и вилы,
пробившие кольчугу, не дают воину упасть. И крик. И отец, и соседи, и брат
матери: их лица искажены, они сидят на кольях - не тонких, чтобы не прошли
насквозь, но и не толстых, чтобы не порвали утробу, позволив казненным
быстро истечь кровью. Сеньоры искусны в таких вещах. И - голос матери: "Не
бунтуй, сынок, никогда не бунтуй..."
держит за руку девушку, которая сейчас должна стать женой Тоббо: у девушки
зареванные глаза и огромный живот, она служила в замке и старый граф
воспользовался своим правом, а теперь еще раз пользуется, ибо
высокорожденная супруга потребовала избавиться от девки. Тоббо связан.
Рядом с ним кольчужник, бежать некуда. А управляющий улыбается все шире. И
говорит:
неба, крепче камня. Иди лучше сам, Тоббо..."; и Тоббо идет, и подает руку
этой девушке, которую даже не видел раньше, и клянется быть с нею до самой
смерти. Он будет бить ее смертным боем, и спать с нею, и у них родятся
дети, и снова станет бить, а она станет только вжимать голову в плечи и
сопротивляться лишь плачем. и, распаляясь от тихого плача, он будет...
топтать ее ногами, ее - а не управляющего. А управляющий... Вот он
приезжает к хижине с десятком людей, и снова улыбается, и снова журчит
негромко:
права расти обычным: в нем - кровь сеньора, а у сеньора есть наследник и
есть враги. Так что, Тоббо, лучше отойди, ты ведь разумный виллан, Тоббо,
отойди в сторону и не мешай". И Тоббо не мешает, а жена вопит и стелется
по земле, ее пинают - несильно, жалеючи, куда слабее, чем муж, но она
падает и лежит недвижимо, а люди из замка ловят старшего сынишку и
распластывают на земле, и лишают мужского естества, а потом, словно этого
мало, делают слепеньким...
Иначе нельзя жить. Нельзя!
виллан, никогда не бунтующий виллан, я беру егоза подбородок, и достаю
меч... нет! руками, просто руками, медленно, медленно, чтобы глаза умерли
не сразу, чтобы он, он, а не я, понял...
замок копчения, по десять туш в месяц. И не надо делать бычка злобным.
Конь. Дом. Степь. Все это свое. И никаких кольчужников...
светло-синие! И в них нет печали! Жена, одетая в вышитое праздничное
платье, стоит на пороге, протягивая навстречу руки. А рядом -
слепенький.... но веселый! зрячий! С пушком на щеках! И поцелуй, первый за
всю их корявую жизнь, и куда-то исчезла бессильная злоба...
смотрели только на него, но уже не сквозь, а с интересом, словно ожидая
чего-то. Но Тоббо не знал, как пересказать увиденное, и потому просто
вытолкнул сквозь зубы:
обитать в Восточной Столице и, построив Новую у Западного Нагорья,
поставили престол там, приняв титул императоров. Древние законы отменили
они, земли раздали храбрейшим из воинов своих, коих нарекли сеньорами, а с
землею вместе отдали и людей, на ней обитавших. И не стало в мире правды.
Но минуло десять лет, и явился к людям из неведомого укрытия молодой
рыцарь. Щит его был украшен колосом и корона из колосьев венчала чело:
была же корона эта той самой, что пропала без следа в битве, когда сила
пришельцев сломила силу вольного народа и низвергла во прах славу Старых
Королей.
еще забыты. Страшной была их месть, неумолим гнев. Из замков, сметая
ворота, кровь текла потоком, и ни детство, ни седины не охраняли от мщения
того, кто посмел посягнуть на древние устои. Казалось, оборвана судьба
тех, кто властвовал в Новой Столице.
старым порядкам и в обиде он был на Старых Королей за скупость в жертвах
на его алтарь. Перед последним боем бросил он треххвостую молнию с небес и
испепелил мятежное воинство. Мужицкого же короля поставили пред ликом
императора. И приказал тот, в исступлении, подвергнуть бунтовщика пыткам,
а истерзав - казнить такой смертью, чтобы на века запомнилась она.
одолели бы смертные мятежника. Твой он пленник, не их. Сам реши его
судьбу: хочешь - убей, хочешь - помилуй...
себе, спросил:
тлена. Спрошу иное: почему позволил низшим топтать высших, в крови их
купаться?
правды, ибо не должен, человек жить, подобно скоту; и смерти ждать, как
блага, дабы после нее лишь попасть в Царство Солнца!
поставить на греховной земле Светлое Царство. Потому караю тебя страшнее,
чем смог бы покарать император, кровный враг твои. Ездить тебе отныне но
свету бессмертным и неприкаянным, скорбящим и бессловесным, видеть горе и
слезы тех, кого тщился оборонить, но быть не в силах вмешаться.
вступиться.
пролитая с попустительства твоего, взывает ко мне, не умолкая ни на миг.
Не желаю вдыхать ее запах. Твоя вина, тебе и нести.
когда окрасились латы кровавым багрянцем. Сделав это, смягчился, ибо
понимал - жестока кара, и сознавал: не по вине назначена, но в
запальчивости.
всего, Всесущным строителем мира, добавим свое к приговору. Ездить же тебе
в багряных проклятых латах, смотреть на горе, слышать зовы о помощи - и не
мочь вмешаться. Но лишь до той поры, пока мера зла под солнцем не превысит
предела дозволенного. Когда же свершится такое, иди к обиженным. Без слов
поведешь. И принесешь удачу.
видел и все стоны слышал - вмешаться же не мог. Менял коней, не спрашивая
хозяев. Кто воспротивится проклятому? Порой, завидев, звали люди
Багряного, по, не останавливаясь, проносился он мимо...
сами по себе не пропадают. Их могут изъять. Кто? Это второй вопрос. На
него с моей компетенцией не ответишь. По инструкции положено запросить
Центр, подтвердить полномочия и только потом принимать меры. Свой резон в
такой системе есть. Хотя... Инструкции пишут те, кто давным-давно успел
забыть, что такое живое дело: недаром же говорится, что по инструкции
хорошо только помирать. Не смешно, но точно. Тогда, семь лет назад, на
Белоусов Валерий
Прозоров Александр
Белов Вольф
Глуховский Дмитрий
Прозоров Александр
Белогорский Евгений