поморщился и покачал головой. - Еще чего. С ним другие побеседуют.
сынок...
аптечной резинкой. Как он добыл ее из кухни, даже не поднявшись, остается
гадать.
Ежели чего другого нужно, говори. Разменяем. А то с первого раза хрен
разберешься.
прищурился.
выпить. И не пожалел.
доброжелательны.
коньячишко. Не ваш, ясное дело.
паузы добавил:
зеленого жука, то могу не выдержать. Слишком ясно помнит тело, как трещит
и булькает под ногами. Нет!
обнажаются белейшие, один в один, зубы.
равно показываться нельзя, ради тебя же. Я ж не жук какой-нибудь...
испарения всякие... а звать меня можешь, мммм, дядя Фил...
медленно вздуваются громоздкие, совершенно не стариковские бугры. Он
подкидывает пачку и ловит ее.
однокомнатностью, кажется, покончено. Но все же...
Кто работает, тому платят. А ты хотя пока что не у нас, но уже успел. Так
что, считай, аванс.
вдруг возникает холодок. А в тоне Феликса Наумовича проскальзывает, почти
незаметно, уважительная зависть знатока.
подбирались, ох давно. Но кто ж мокруху сработать может? Полудурка еще
туда-сюда, а чтобы разумного...
ожидать, еще лучше. Пачка не долетает до его лица, он перехватывает ее,
почти не двинувшись, подбрасывает, ловит и осторожно опускает на стол,
ближе ко мне.
миллионер... бумагой швыряться.
слушай, что говорю!
выкинуть незваного гостя, да, собственно, это и не выйдет: есть в Феликсе
Наумовиче что-то, предостерегающее от попыток схватить за шиворот.
ни к чему, проживу дольше. Работа там сложная, иногда приходится кое-кого
и убирать. (Да не дрыгайся ты, - вставляет он, - не каждый же день.) Вот.
А ликвидатором пахать высокоразвитое существо неспособно по... мммм... ну,
в общем, физиология мешает. Отчего мне и предлагается. На постоянную. За
гонорарами не постоят. Ну и технические детали фирма тоже берет на себя;
понятно, за безопасность ручаются.
потом, у тебя здесь, в твоем-то мирке, работы не предвидится еще лет
семьсот. Не доросли вы еще до серьезных контактов.
серьезно:
Аннушкой... это ж такое дело: раз начал, и все, на всю жизнь обеспечен...
бегал бы по мелочам на старости лет.
облегчение.
плотно прищуривается, но сохраняет спокойствие. Из папки, лежащей на краю
стола, добывает нечто и кидает мне.
выполненный, на прекрасной плотной бумаге, едва ли не об(r)емный. Минимум
текста. И вся гамма синего и зеленого переливается на снимках.
какой-то совсем невероятной проекции.
оскалены, пальцы скрючены, и в уголках рта закипает белесая пена.
я стою по колено в нем и проворачиваюсь вокруг своей оси, а в стороны
летят брызги темной слизи; камера засекла момент поворота - все словно
расплылось, но лицо видно отчетливо. И наконец: жук, лежащий на черной
почве. Он раздавлен, хитин переломан и смят, расплющенный глаз висит на
тоненькой ниточке, а над телом склонились несколько внушительных жуков в
одинаковых черно-белых накидках.
коньяк не брызнул наружу. Но ноги словно из ваты. А тошнота медленно
успокаивается, подчиняясь хрипловатому властному голосу Феликса Наумовича.
кричи "вон". А пока что сиди тихо...
подлокотнике моего кресла.
ихней эти снимочки подкинуть, считай - кранты. Даже спрашивать у ваших
властей не будут, какой смысл с недоразвитыми болтать. Изымут и "здрасьте"
не скажут. А тянет работка твоя лет на семь каторги. А тамошняя каторга...
что такое тамошняя каторга. И одного-единственного мгновения мне хватает,
чтобы ужаснуться и понять, что никогда и ни за что не хочу я оказаться в
этом ядовито-зеленом, опутанном черными разрядами аду.
показал мне Феликс Наумович. Но гостю хватает и хриплого шепота. Он
встает, одергивает водолазку, небрежно сует в полуоткрытую папку буклет и
отечески смотрит на меня.
сломан. Я согласен на все.
пропадешь, если глупостей не наделаешь. Понадобишься - к тебе зайдут.
Пока!
надоедливыми мухами. Их следует выгнать, но я не могу встать. Меня знобит.
Болит щека, и губы искусаны в кровь: я чувствую соленый привкус во рту.
проснуться, проснуться...
Контровский Владимир
Дальский Алекс
Гюго Виктор
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий