купе. Увидел все те же бессмысленные глаза, блуждающие пальце, а в своей
ладони - заранее приготовленный талисман, и протянул он его чтобы вернуть
похищенную в свое время вещь...
ночью, встанешь и примешь его обратно. Чтобы снова вернуть?" Получалась
какая-то карусель. Нащупал часы. До момента, когда он проснется и пойдет
покурить, остается три часа с мелочью. Или этого не случится? Привиделась
ли ему картина - сейчас, в конце разговора - в одно короткое мгновение
покрыв слякотью его белье?
часто-часто моргала лампочка. Рытин как завороженный наблюдал ее агонию...
расслабиться. От смутной тяжести гудел позвоночник. Назойливо рябило в
глазах от упрямой, так и не перегоревшей нити... Согласиться с тем, что
катастрофа ему не привиделась, Рытин не мог - легче было лишиться
собственной руки. Но в то же время признать случившийся временный повтор
он не мог по причине нынешнего мозгового бессилия. Тем не менее среди
отупевшего, размякшего сознания встречались кое-где островки твердой
отстраненной мысли. По этим опорам - словно мост, выстраивалась логика
событий.
действия, лишь с единственной разницей - талисмана он не вернул, а оставил
себе. И готов был поклясться, что через три часа поезд сойдет с рельсов, а
Потапчук силой необъяснимого будет держать его на весу - так, как,
возможно, он сумел выйти из пике над самым городом тем далеким пыльным
летом. И не имея доказательств, Рытин верил во всю эту чертовщину, потому
что в кулаке грелся костяной болванчик и еще... Словно он стал с
Потапчуком единым организмом, с общими нервами и гибельной нагрузкой на
сердце, мозг, и не было уже понятия "сопереживание" а было другое,
беспокойное - "содействие". Содействие в мучительной попытке спасти поезд.
безмолвным сотоварищем, корнем его веры, и словно индикатор, подсказывал:
опасность дамокловым мечом продолжала висеть над ним, над поездом. Он ясно
осознавал, что в силах разжать ладонь и выпустить дьяволенка, но он не мог
этого сделать - все его существо, скованное предчувствием беды, восставало
против...
тело, или случись что-либо с вагонами... Следовало остановить поезд перед
точкой катастрофы, лишить его скорости, и уж если суждено ему сойти с
колеи, то на малом ходу, с минимумом потерь...
разбудить попутчика и как на духу посвятить в фатальный расклад. Потом он
встал и пошел к проводнице. Щель служебной ячейки светилась и сквозь ее
Рытин увидел клетчатое одеяло, накинутое поверх униформы. Рытин потянулся
и подергал за рукав.
обмякла, плотно уселась и прихорашивая слежалые кудри, принялась
разглядывать гостя.
замялся. Ему до жути захотелось присесть - утомление вихрем гуляло в
мускулах.
и резинки ее морщинок оттянул подбородок - клюнув раз, второй, округлив
межгубье... Больше она не сдерживалась - зевок захлестнул как пробоина в
подлодке. Рытин пошатываясь, дико таращился на выпачканный в помаде
бублик.
на смятое одеяло. Проводницу мигом отмело к окну.
прытко нырнула под подушку.
видя продолжение поиска, неожиданно для себя гаркнул: - Будете слушать или
нет?!
заткнула себе в темя. - Я слухаю, слухаю...
удивленным глазам, что желает остановки - нет, не для скоротания пути к
родной деревне, и вовсе не для тер-акта, а тем более баловства - вопрос
стоит о жизни или смерти пассажиров - состав через три часа сойдет с
колеи...
глаз, Рытин решительно заявил:
поезда.
ногах. Проводница шла впереди то и дело одергивая юбку и оглядываясь.
Вагоны пинали переборками, глушили грохотом переходников мазали по щекам
пятками плацкартного дремотья - локомотив лихорадочно нагонял расписание.
Мир катился в бездну.
плотно задраенное купе.
нечто интимное. Прошло минута - полная тишина.
как прыщ в утреннем зеркале - с лицом в густой ржавчине веснушек. Потом
выплыло остальное туловище - в воинской бельевой рубахе навыпуск и синих
профессиональных штанах. Дверь тут же отрубила жаркое содержимое купе.
видимо ожидал каких-нибудь неприятностей.
- как два утомленных пескаря, а в глазах блеснули трагические искры.
она и широко (вот тебе, пожалуйста) повела рукой в сторону Рытина -
бледного, приваленного к дверям тамбура. - Поезд жэлает тормозить.
подобранный гарнир - "Я знаю это из особых источников" мигом прокис под
многоопытным взглядом. Рытин терялся и переходил на вовсе неубедительное:
озабоченность на бедовом лице Рудольфа, тем жестче узились зрачки
вбиралось брюшко и выпрямлялся стан, а Галя, позабыв тайные обиды,
смотрела на него с нескрываемым восторгом....
голове в очередной раз что-то лопнуло, окатило кипятком и затаилось ноющей
болью.
Рытину хотелось уйти от этих страшных людей, от унижения, забыться у себя
на полке и может даже умереть - раньше того срока, когда Галя, Рудольф
Игнатьевич и еще верная тысяча пассажиров очнется от спячки - кто на полу,
кто на полке, а кто и вовсе не очнется... Рытин с'ежился, шагнул и
выдохнул в чуткие ноздри комок спрессованного, похожего на стон, воздуха.
Документики, пожалуйста.
в первом спальном вагоне.
документы?
в плаще...
бумагу составлять, данные нужны...
Поймите меня правильно, молодой человек. И озабоченно повернулся к Гале. -
А вы, будьте добры - сопроводите товарища, проследите, чтобы он... ну...
рванул дверь, вышел в тамбур. За спиной зашипело:
собой прихватите, если не передумает, конечно.
дожидаясь конвоя, нырнул в лязгающую гармошку.
теплых штабелях плацкарта, а в стыковых сбивках чудились ему, словно
обрывки фонограмм - крики и стоны разложенных по полкам мертвецов. Впереди
еще оставались двери и слабенький признак надежды. За спиной, покорно
закрывая все отворенное Рытиным, тихо и невнятно ругалась Галина...
ярким светом, по всему было видно - возвращения он не ожидал.
паспорт, начал его внимательно перелистывать. - Студент? - стрельнул
Рудольф поверх неожиданно возникшей жирной оправы. - А, молодой человек?
Посняков Андрей
Шекли Роберт
Корнев Павел
Контровский Владимир
Журавлев Владимир
Суворов Виктор