равно. Ведь на Земле больше не наша власть. Там теперь сидит он, а потому
нас его проблемы не касаются. Нам неизвестны цели Гогна. Может, они хотят
подчинить себе Землю, воспользовавшись нашей слабостью. Ну что ж, они
вовремя ударят, как он тогда вовремя ударил, вторгшись в наши ряды и рассеяв
их. Пиль выпрямился. Улыбка изгибала его губы.
ком ты говоришь? Если о нем, то там нет его. А есть там Архонты, они ведают
всем. Существует негласный договор, который составили он и некоторые из
Семьи и еще другие - это было, когда он умер в последний раз. Так вот, там
сказано, что Архонты будут распоряжаться всем вплоть до его второго прихода.
Договор действителен и поныне. Ты тогда отсутствовал, и где ты был, мы не
знаем. Но ты не стал Архонтом, хотя занимал и занимаешь видное положение в
Семье.
тебя они настоятельно просят вернуться. Ты им нужен. Тифон поднял голову.
Дети Нуна подняли голову и шипят. И потом - брат твой уходит. Ты им нужен,
Аргоубийца.
Все Ремесла перераспределены, потому что нету больше великих, кто ведал ими
раньше, а он их Ареалы забрал себе перед тем, как вознестись. Но самое
главное, что все он унести не мог. Поэтому на Земле остались Архонты. К
слову сказать, - тут Пиль снова захихикал, склонясь к Месу, - Архонты вредят
ему и будут вредить до скончания веков, потому что по сути-то дела они -
старые. Он отлично это понимает, но поделать ничего не может. Возможно, у
него не хватает ресурсов - заместить всех своими сторонниками. Возможно, уже
нет сил. В любом случае, это нам на руку.
рыбу ненавижу. Мне известно, кто он, но меня совершенно не интересует, где
он сейчас и что делает.
теряются в догадках. Выходит, что он оставил Землю на Архонтах. А им только
того и нужно, ведь они снова дорвались до желанной и давно утраченной своей
власти.
Почему он...
сначала не обещала быть такой сложной. Однако незаметно она разрослась, и
теперь никто не знает выхода. Твой брат - не первый, кто уходит. Сестер
твоих уже нет - они ушли первыми.
когда он пожелает. Не нам отговаривать.
ты имеешь в виду, когда говоришь об этой серьезной проблеме?
ней тонули безбрежные леса, а небо начинало покрываться бледной сыпью звезд.
не у меня. И не у членов Семьи ты должен спрашивать об этом. Никто не знает.
проговорил Мес, - но я не встречал их, когда бывал там. Ни разу не встречал.
порывами, а звезды в темной вышине взволнованно замигали.
сам я - не лодырь и не трепло, чтобы внезапно уйти от дел. Люди переселились
на другие миры - что ж, им все равно необходим проводник, ибо кто из них сам
найдет дорогу за Гранью. Они торгуют - им нужен покровитель.
темно-синий небосвод, раскинувшийся над ними. Дул ветер. Они стояли, глядя,
как на востоке медленно, неохотно разгорается бледное свечение, и полоса
лесов, зубчатая и темная, резко выгравировывается на фоне его.
мира, а люди забыли нас. И никто, как прежде, не поклоняется Насмешке и не
приносит жертвы Злословию.
x x x
Происходило это быстро, даже чересчур быстро для того, кто не привык к нраву
пустыни и поэтому не чувствовал изменчивости ее климата. Небо начало
темнеть, первые несмелые дуновения ветра колыхнули верхушки барханов, и они
задымились. Горизонт стал желтым и неотчетливым, будто далеко за ним кто-то
большой и тревожный зажег огромные дымные костры, и они наполнили воздух
пыльной гарью и желтизной.
помнил, когда был здесь в последний раз. Он возник в полуобвалившемся белом
храме с толстыми негладкими колоннами, расположившемся в самом сердце
Ливийской пустыни. Сейчас он пробирался сквозь начинающийся самум, на ощупь,
наобум, сообразуясь с собственной интуицией, а потому не наверняка, как
хотелось бы, и ругая всех богов пустыни, каких только знал. Ругал он и духов
пустыни, не называя их, однако, по именам, - в его положении это было более
чем опасно. Ведь он, вторгшийся на чужую территорию, ничем не смог бы помочь
себе в случае опасности и мог быть с легкостью уничтожен. Поэтому духов он
ругал словами злыми и непотребными, шевеля губами, покрытыми мелким легким
песком, - в воздухе его становилось все больше.
ассоциации: с верблюжьими костями под неимоверной толщей песка, с белыми
выветрившимися человеческими черепами - ветер и песок сожрали их темя, и
теперь только глазные впадины да зубы белеют сквозь прах, - с одинокими
путниками и почему-то с перезвоном колокольчиков каравана, мерным,
глуховатым таким перезвоном, который доносится до умирающего от жажды, когда
караван проходит от него в двух шагах. Ноги Меса по самое колено погружались
в сыпучий песок, и ему казалось, что когда-нибудь нога его уже не встретит
препятствия, и он завязнет в этой желтой пустыне навсегда.
Невольно, конечно, невольно мысли его перескочили вдруг в прошлое. Он
плотнее запахнул свой плащ и стряхнул песок с полей шляпы. После той встречи
с Пилем он много думал. Случайно забрел в библиотеку и нашел, что она
действительно великолепна: на длинных, уходящих под самый потолок полках
несокрушимыми рядами выстроились книги, сотни и тысячи книг, в которых
навсегда запечатлелась человеческая мудрость. Вот чего он терпеть не мог -
этого выражения.
передернуло, он быстро поставил книгу на место, вытащил другую - Библия,
большая, в кожаном переплете, лейпцигского издания 1903 года. Бросил на пол,
потащил опять - Библия, на этот раз отпечатанная Гутенбергом в Майнце в 1458
году. Он заорал с досады, стал хватать одну книгу за другой: "Апостол" Ивана
Федорова, проповеди Григория Великого, "Комментарии на книгу пророка
Даниила" Ньютона, апологии Юстина и Татиана, "Строматы" Климента
Александрийского, сборник энциклик Льва XIII, "Этимологии" Исидора. Он уже
не листал книги, теперь он только смотрел на заголовок и тут же с яростью, с
силой шибал книгу о стену, об пол, так что она трепыхала листами-крыльями,
билась и жалобно трещала. "Сумма теологии" и "Сумма философии" Фомы
Аквинского, комментарии Николая Кузанского, "Сын человеческий" Александра
Меня, "О Граде Божьем" Блаженного Августина, сочинения Иринея и Оригена,
немецкая Библия Лютера, Четьи-Минеи, "Точное изложение православной веры"
Иоанна Дамаскина. Он уже не швырял книги, он рвал их в клочки, толстые
фолианты, свитки и инкунабулы хрустели в его руках, и тогда он топтал их
ногами в молчаливом бешенстве. Он пришел в совершенное неистовство, вокруг
него вихрился смерч из летучих бумажных клочков, а сам он исполнял какой-то
сложный и дьявольский танец под аккомпанемент рвущейся бумаги и трещащих
переплетов. Под его свирепым напором сходила на нет человеческая мудрость.
стенах висело разнообразное холодное оружие, сдернул со стены меч - тонкий
самурайский клинок с длинной рукоятью, - и, вернувшись в библиотеку, с еще
большим пылом принялся, обеими руками держа меч, крушить полки с книгами. От
них поднималась едкая пыль, от которой он плакал, и ярость его не угасала, а
наоборот, разрасталась, как огонь, подкармливаемый сухими ломкими ветвями,
он уже не молчал, стиснув зубы, он вопил, он кричал во весь голос на том
самом языке, слов которого уже давно никто не слышал, на медном, гремящем
языке Гомера и Гесиода:
резал страницы, разрубая целые ряды фолиантов. Summus desiderantis
Иннокентия VIII, ренановская "Жизнь Иисуса", "О страданиях моей души"
Григория Назианзина, "Наставление в христианской вере" Кальвина, "Молот
ведьм" Шпренгера и Инститориса. Вдруг, задыхаясь, он обнаружил, что меч его
иззубрился. Тогда он кинул его и, снова сбегав в соседнюю комнату, вернулся
с громадным двуручным мечом - образцом тевтонской доблести. Размахнувшись,
он одним ударом подрубил ножки у шкафа. Целая секция с грохотом рухнула на