не презирал жителей этого Ноева ковчега.
Стражник второго класса Питер Малтби открыл мне дверь сам. Он стоял в
одних трусах и держал в руке бутылку пива. У него была могучая
волосатая грудь, широкие плечи и непропорционально маленькая головка,
словно при сборке монтажник ошибся и взял деталь не того размера.
Я поклонился и кротко представился.
- Входите, - пробормотал Малтби, - и простите меня за такой вид.
- Что вы, мистер Малтби, вы ведь у себя дома, а я не соизволил даже
позвонить вам...
Стражник посмотрел на меня с сомнением - не издеваюсь ли я над ним - и
пожал плечами.
- Чего уж там... Заходите... Я вашего брата хоть и не понимаю, но
уважаю... Тут у меня не прибрано... Жена с сынишкой к сестре на
недельку уехала, вот я и блаженствую. Кровать не стелю - чего ее
застилать, когда вечеров снова ложишься? Не пойму я, ну убей, не пойму.
Можете вы мне это растолковать?
- Нет, мистер Малтби, - с искренним чувством ответил я, - есть вещи,
которые лучше простому смертному и не пытаться понять.
Стражник неуверенно посмотрел на меня, не зная, шучу ли я, потом широко
улыбнулся...
- Как это вы здорово... Прямо, как по писаному.
- Могу ли я задать вам один-два вопроса? - спросил я. - Вы ведь знаете,
мистер Малтби, что полицейским монахам Первой Всеобщей Научной Церкви
разрешается помогать прихожанам на правах частных детективов. Вот моя
лицензия.
- Ладно, ладно. Валяйте, спрашивайте. Чего знаю - расскажу, а чего не
знаю...
- Мистер Малтби, вы дежурили 25 го на КПП Седьмого ОП?
- Точно.
- Вы, наверное, были вдвоем?
- Точно. Мы всегда дежурим на пару. Одному никак не управиться. Тут
тебе и определитель, и шлагбаум, и телефон то и дело трезвонит.
- Я вас обо всем этом спрашиваю потому, что в тот день исчез брат нашей
прихожанки мисс Синтакис. Исчез без следа. Во всяком случае его выход
из ОП не зарегистрирован.
Стражник пожал плечами и налил себе пива в стакан.
- Человек ведь не может выйти из ОП незаметно?
- Нет, мы всех регистрируем.
- Ну, а допустим, Синтакиса убили на территории ОП и засунули в
багажник машины. Возможно тогда было его вывезти?
- Нет, никак нет. Мы обязательно проверяем багажники машин.
- А почему сломался определитель?
- А кто его знает. На то и автоматы, чтобы ломаться.
- Кто первый заметил, что он вышел из строя: вы или ваш напарник?
- Он. Я только пришел, а он мне и говорит, так, мол, и так, автомат
барахлит.
- А далеко вы ходили?
- Да нет, на шоссе, в буфет. Движение через КПП было так ,себе, не
очень большое. Билли мне и говорит: сходи пива выпей. Вообще-то этого
не полагается, но когда движение слабое...
- И долго вы отсутствовали, мистер Малтби?
- Да какое долго... Ну, считайте, дойти до буфета минут десять... ну,
потрепался там с буфетчицей, хорошая такая девчонка, ну, обратно...
Всего, наверное, полчасика, может, чуть больше...
- А когда вы пришли, он вам сказал, что автомат вышел из строя?
- Точно.
- Ну спасибо, мистер Малтби. Простите, что отнял у вас столько времени.
- Да какое там время...
Что-то слишком много совпадений, думал я, спускаясь по лестнице.
Автомат вышел из строя примерно в то время, когда исчез Синтакис. Раз.
Один из стражников отсутствовал. Два. Оставшийся стражник сам послал
товарища в буфет. Три. Каждое из этих событий в отдельности вполне
могло быть случайным, но все вместе...
Надо было ехать ко второму стражнику. В сущности, это и есть наша
работа. "Позвольте представиться... не могли бы вы помочь нам... один
два вопроса... простите"... И снова: "Позвольте представиться..." Не
слишком увлекательное дело. За деньги, во всяком случае, я бы этим
заниматься не стал. Но мы, помоны, пострижены, как говорили когда-то.
Мы даем обет безбрачия, служим без денег. Некоторых это отпугивает. Но
зато многие нам доверяют. Человек, работающий в наш меркантильное время
без оплаты, человек, которому деньги просто не нужны,- это последний
оплот общества, единственная плотина против моря коррупции.
Я почувствовал в груди привычную и теплую волну гордости. Налигия в
отличие от христианства не осуждает гордость, а наоборот, поощряет ее.
Пактор Браун учил: "Ты избранник, Дин. Твой дух промыт кармой. Ты чист,
как Космос. Ты отказался от семьи, денег. И отказ твой вознес тебя
ввысь. Люди смотрят на твою бритую голову, на желтую одежду и не могут
оставаться равнодушными. Одни клянут тебя, потому что в глубине души
завидуют тебе. Другие восхищаются тобой".
Вот из-за этих теплых волн гордости у меня когда-то возникали сомнения.
Возможно ли примирить индивидуальною гордость с растворением в Церкви,
то есть добровольным отказом от индивидуальности? Позже я понял, что
можно, ибо ни одна церковь, ни одна религия не могут существовать, не
испытывая коллективной гордости. И эта коллективная гордость может
складываться лишь из маленьких, индивидуальных гордостей прихожан.
А вот и Санрайз-стрит. Какой мне нужен номер? Тридцать семь. Вот он.
Захудалый отельчик, из которого, наверное, никто никуда не выезжает и в
который никто никогда не въезжает.
За обшарпанной конторкой сидела прямая седая старуха в старомодных
очках и с бешеной скоростью вязала. Спицы так и мелькали в ее руках.
Если бы все вязали с такой быстротой, подумал я, текстильная
промышленность была бы обречена. А может быть, она вообще никогда не
возникла бы. И не было бы промышленной резолюции, и я не стоял бы
сейчас в сумрачном пыльном вестибюле пятиразрядной гостиницы и не ждал
бы, пока портье-вязальщица соизволит ответить мне. Я вытащил из кармана
бумажку в пять НД и шагнул к конторке. Готов поклясться, что старуха ни
на мгновение не прервала вязанья, не протянула руки, и тем не менее
бумажка мгновенно исчезла, чуть хрустнув где-то в одном из ее карманов.
- Билли Иорти? - неожиданно глубоким и звучным контральто переспросила
меня вязальщица.- Третий этаж, восьмая комната... - Спрашивали его уж
сегодня, - неодобрительно добавила она, и я подумал, что, будь ее воля,
она незамедлительно забила бы раз и навсегда все двери, чтобы никто
никою не спрашивал и не отрывал ее от спиц.
Гостиница сопротивлялась старости и бедности с трогательным упрямством.
На лестнице лежала ковровая дорожка, но терракотовый цвет ее угадывался
лишь по краям, и при желании можно было пересчитать все нити, из
которых она была соткана в доатомную эпоху. Половины медных прутьев,
которые когда-то прижимали дорожку к ступеням, не было, их заменяли