ствола, Жданов первый спрыгнул в широкий желоб, неизвестно кем проделанный
в торце кольцевой стены. Верхушки у дуба не было, а когда они посмотрели
вокруг на море блестящих листьев, то увидели, что дерево, на котором они
стояли, в этом лесу не единственное. Словно башни, поднимались среди
листвы ровно спиленные вершины дубов. Некоторые были с зубцами, в других
они разглядели маленькие квадраты бойниц.
на пальцах стал пересчитывать выступающие спиленные вершины, но сбился и
перестал.
это Зискинд.
смотрел в зеленую даль.
радуга. Они приближаются к высокому дому... нет, не к дому, для дома он
слишком тяжел. Вокруг ров, моста через ров не видно. Не доехали.
Остановились. Бросили велосипед у обочины. Она смеется. Он срывает
виноградную гроздь. Дает ей. Она вплетает ее себе в волосы. Он падает
перед ней на колени. Она тоже. Он... Она... Солнце. Слишком слепит.
Какие-то темные тени.
какую-то веселую мысль, потом громче, и смех его покатился по кипящему
серебру листвы - туда, где кончался лес, туда, где продолжалась дорога,
туда, где брошенный на дороге велосипед затягивала теплая пыль. Смех
кончился как и начался - вдруг. Зискинд сказал:
только очень внимательно, какого цвета виноград в ее волосах? Не красного?
из-под пояса рукопись. - Солнце, солнце... - Он отбрасывал за листом лист,
и они, словно бумажные птицы, летели на солнечный свет. - Вот. - Он
наконец нашел что искал и стал читать сбивчиво и неровно:
слонов, между плеском варяжских весел... Так, так, это скучно. Ага, вот.
Небо твое твердо, как кость, и солнце твое быстро, как пуля. И любовь,
сжигающая дотла виноградники и убивающая в богах богов, царей в царях,
нищих в нищих, и оставляющая в живых лишь губы, кожу, воспаленные от
горячки веки, ходит, прислушиваясь к сердцам и разделяя на сильных и
слабых, живых и мертвых. Валахия! Есть ли ты на земле, или имя твое лишь
вышитый на саване знак, к которому стремятся... Ну и так далее.
пуля и саван. Это сочинил Кишкан?
собой, как трофей. - Наверно, украл у кого-нибудь из этих.
Кому повезет? Анне Павловне повезло, у нее счастливый.
Пучков сказал - ломаная. Смешно ей верить.
что за пазухой у любовника нож? Красивый, усы кольцами... - Зискинд
хмыкнул. - Это же профессиональный убийца, соблазнитель, Синяя Борода. Он
же ее тогда загипнотизировал из-за дерева, неужели неясно?
Велосипеда нет. Дорога пустая. Мост через ров опущен.
точке у горизонта. - Вперед, друзья! - Он занес ногу над выступом желоба и
посмотрел на стоящих рядом.
выхватил из серебрящейся зелени похожий на череп желудь и подбросил его на
ладони. - Ты еще можешь успеть.
горит. - Он потянул еще. - Показалось. Да, Жданов, все забываю спросить.
Так ты что, в обмен на штаны предложил ему Анну Павловну?
слезть. В принципе, можно и не слезать, а переходить от дерева к дереву по
ветвям. У кого-нибудь есть опыт ходьбы по канату?
высоковольтные линии. Урал, Сибирь, Дальний Восток.
борт. - Придется мушкетера оставить.
ботинком. - Я пойду.
какого-то будущего пожара.
тонкими прозрачными завитками тянулся дым. Воздух над срезом дрожал. Белые
молекулы пыли, караморы, воздушные паучки, перепуганные летучие мыши,
листы Кишкановой рукописи, ночные бабочки, моли, в каплях смолы паутина -
все это взлетало над деревом и пряталось под пологом леса.
структуру. - Древесина, немного эфирных масел, жженая кость, порох...
темноту, прокричал: - Эй, хаси! Что новенького на птичьем рынке? Почем
нынче почтовые голубки?
веткам, по веткам, - с гремучим мешком на плече уже скользил, яко посуху,
по зеленым колышущимся волнам, все дальше отдаляясь от края.
задумался. Не о смерти он думал. Смерть была для него всего лишь мелкой
чернильной помаркой, застывшей каплей свинца в месте, где сходились
дороги. Как этот тяжелый дом в сторожевом кольце виноградников, что
питается пылью дорожной и одинокими путниками, бредущими и едущими в пыли.
Думал Капитан о дорогах, которые ведут к смерти и которые по-старинке
кое-кто еще называет "жизнь". Потом он посмотрел поверх леса на волнистые
пряди неба и запутавшихся в них птиц. Он сделал глоток из трубки. Сладко и
горячо. Вокруг говорили листья. Кора под подошвами была теплой. Тело -
легким. Он увидел большую плоскую равнину земли, замкнутую петлей
горизонта. Высокие пенные буруны поднимались от китовых хвостов. Пена
таяла на стеклянной сфере и гасила мелкие звезды. Он закрыл глаза. Стало
темно и тихо. В темноте никого не было.
отмашку, перешел на соседнюю ветку и пропустил Пучкова вперед. Тот
бросился догонять Жданова.
головой в бездну, и тогда в бурлящем водовороте ворочался лишь пузырь
мешка, то взлетал на гребешках волн - опеленутый в свет заката дельфин,
играющий с блуждающей миной. Он далеко обходил зубчатые фигуры башен и
делался меньше и меньше, из человека превращаясь в сверчка.
четвереньки и останавливался. Пять лет стажа за Уральским хребтом -
невеликий срок, чтобы так, как Жданов, играючи, скакать по паутине ветвей.
башни, дым ел глаза, руки, как крылья, - раскинуты летучим крестом, но
налитое страхом тело было якорем и не давало взлететь.
на лицо воина-эфиопа, оплакивающего гибель вождя.
когда делаешь первый шаг. Главное - первый шаг, а после нога сама знает,
куда ступить.
знакомое. Однажды я вплавь волок нашего замполита Лещенко от банки
Сторожевой до Адмиральской косы. Два часа волок. Чуть сам раз пять не
утоп. Но самое смешное не в этом. Самое смешное - когда я вытащил его на
косу, он был уже час как мертвый.