необъяснимые с их точки зрения явления природы.
оннако, еще большой порог есть, там смерть близко ходи.
перегораживающем поперек ледниковые долины. Я все колебался, не
подавая виду. В конце концов, сто километров в один конец по сибирским
масштабам - пустяки. Вопрос в лишних днях, которые надо прибавить к
пяти, отделяющим нас от отдыха в поселке. Попасть снова в эту
недоступную область вряд ли придется.
Старик раздумывал, посасывая трубку. Не торопя его, я спросил геолога:
он.
бобов...
была за Габышевым.
грузовые оставим, оленей погоним с собой.
землю. От согласия его, как владельца оленей, зависело многое.
добавил: - Оннако, мы пропадем, я думай...
предприятие опасным и тем не менее спокойно шедшему навстречу этой
опасности.
прибавился пятый жилец. А утром мы быстро съехали в долину Тарыннах,
расставили запасную палатку и сложили в нее коллекции, ненужный груз,
лишние нарты. Затем повернулись спиной к желанной Чаре и направились к
страшным гольцам в верховья Тарыннаха.
наледей. "Тарын" и значит по-якутски "наледь". Иногда воды было
немного под снегом, а иногда нарты, как лодки, разрезали серую
неподвижную воду или проваливались в подледные пустоты. Местами мы с
гиканьем мчались, гоня оленей во весь опор по тонкому, прогибающемуся
льду. Торопясь, мы проехали за день большой кусок пути и уперлись в
отвесную стену, перегородившую долину, - знаменитый уступ в добрые
четверть километра высоты. Направо ложе реки врезало в кромку порога
узенький пропил. Через него, изгибаясь, спадал вниз огромный ребристый
ледяной столб, по которому кое-где сочилась вода и вился едва заметный
пар. Левее голые желтые скалы образовали неприступную стену,
обрушившуюся в одном месте. Здесь только и можно было начать подъем.
Каждую пару тащил наверх один из нас, а другой поднимал и подталкивал
нарты. Запасные олени шли следом, несмотря на страх, внушаемый им
крутизной подъема. Медленно-медленно поднимались мы наверх по этой
стене, при виде которой даже бывалый человек отказался бы от мысли
втащить на нее нарты. Уже у самого верха обрыва, где подъем стал
особенно крут, геолог поскользнулся и скатился вниз на оленей. Большой
черный бык подхватил его на свои рога и в диком страхе двумя сильными
рывками добрался до бровки обрыва. Там, на просторной площадке, мы
повалились все без исключения - олени и люди, едва живые от
изнеможения.
посмотреть... А если бы кто туда сорвался?
прилетит, - невозмутимо ответил проводник.
Чего бы, казалось, проще, но и тут внезапно возникшая опасность
показала, что каждую секунду нам нужно быть начеку. На льду речки
свежая наледь образовала гладкий и плоский бугор, чуть припорошенный
сухим снегом. Едва мы въехали на бугор, олени заскользили. Спрыгнувшие
с нарт люди сами скользили и падали и не были в силах удержать
упряжки. Я сообразил, что все мы неудержимо сползаем к краю ледяного
обрыва, с которого спадает на трехсотметровую глубину замерзший
водопад... Раздался высокий, звенящий голос проводника:
наиболее далеко сползших нарт, поскользнулся снова и упал. Девяносто
килограммов моего живого веса, обрушившись на молодой лед, пробили в
нем большую дыру, и таким образом я получил наконец твердую опору.
Невзирая на воду, пропитавшую ватные брюки, я держал проклятые нарты,
пока спутники не справились с оленями и не завернули их круто назад от
пропасти. Выбравшись на правый борт распадка, в устойчивый снег, мы
погнали оленей подальше от опасного места.
затянули все небо сплошным покровом. Невидимое солнце излучало сильный
свет, дробившийся в облаках и отраженный снегом. Этот свет сглаживал
все неровности, искажал перспективу и менял очертания предметов,
крайне затрудняя передвижение. Кильчегасов с проводником только
морщились, сплевывали и бранились, видя в этом неверном свете одну из
особенностей чертова места.
спустились, была невелика. Со всех сторон ее окружали гольцы, вершины
которых терялись в молочно-белом покрывале, затянувшем небо. Прямо
перед нами возвышались почти отвесные стены горного хребта,
закрывавшего нашу цель - то самое место, о котором рассказывал
Кильчегасов.
непонятным делом. Срубив высокие шесты, они прицепили к ним какие-то
тряпки, заостренные дощечки и расставили вокруг лагеря, укрепив в
мерзлой земле с помощью камней и льдин. Как я узнал, это была защита
от черта. Он и в самом деле не замедлил вскоре появиться. Едва в
котловине начали сгущаться сумерки, как раздались жуткий визг, скрежет
и хохот, сменившиеся утробным воплем. Эти звуки, подхваченные и
умноженные необыкновенно сильным эхом, произвели на меня такое
впечатление, что я испугался, кажется, больше якутов, ожидавших
появления черта. Геолог выскочил из палатки с ружьем, но ничего не
увидел в угасавшем неверном свете.
показал на какие-то пятна, двигавшиеся над низкими ветвями скорченных
берез и почти совершенно сливавшиеся с синевато-серым мерцанием
воздуха.
раздался такой потрясающий гром, что мы все остолбенели. Гром
усилился; стихая затем, он уходил все дальше и разнесся по горам, как
весть о дерзновенном вторжении человека. Что-то упало поодаль на снег
и стало биться. Геолог бросился туда и принес громадную сову. Она
скорее походила на филина, только с иным, молочно-белым цветом
оперения, с черными пятнами и полосами на крыльях, спине и верхней
части головы. Алексей с торжеством понес сову проводникам, не
покидавшим палатки: вот, мол, ваши черти, смотрите! Но он, кажется,
мало убедил якутов, объявивших, что здесь черта еще будет много.
на голец с мамонтовыми бивнями. По недоступной летом долине речки
Киветы мы, по уверениям Кильчегасова, должны были, пройдя пятнадцать
километров, выйти в "чистое место" и оттуда подняться на плато с
бивнями. Проводник не решался идти с нами: больные ноги не давали
Кильчегасову этой возможности. Алексея мы решили оставить с якутами.
Все складывалось так, что в пешеходный маршрут могли идти я и геолог.
загремело. Глухие удары, зловещее рокотанье закончились адским, долго
не стихающим грохотом. Я посмотрел на геолога, думая о лавине. Геолог
спокойно сказал:
склоны вследствие больших молодых сбросов, так что, наверно, часто
сыплется... А вдобавок еще необыкновенное эхо. В нем-то и заключается
весь черт.
Поднялся весьма неприятный хиуз[Хиуз - поземка, устойчивый холодный
ветер.]. Ветер дул как раз в мою стенку палатки, пробираясь в спальный
мешок и замораживая обращенный к стене бок. Я проснулся от холода, но
долго еще лежал, борясь с дремотой и ленью вылезать и затапливать
печку. Наконец я все-таки выскочил из спального мешка и, трясясь от
холода, зажег заготовленную растопку, а сам скорчился у печки в
ожидании живительного тепла. Дрова, потрескивая, медленно разгорались.
Я сидел, думая о завтрашнем походе, и вдруг отчетливо услышал тяжелые
шаги - грузный топот громадного животного. Шаги приближались к
палатке, затем обошли палатку кругом. Алексей, спавший крайне чутко,
проснулся и разбудил геолога. Топот возобновился, близкий и грозный. Я
схватил свой винчестер, который, против обыкновения, взял в палатку,
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Суворов Виктор
Ильин Андрей
Афанасьев Роман
Соломатина Татьяна