умывальник и уже начал расстегивать рубаху, когда вдруг увидел ЭТО.
тяжелым и мягким по голове. Даже слышать перестал. Стою, уставившись на
ЭТО, и тупо так думаю: "Вот это влип так влип".
ЭТО. Просто знал, и все. Как в том кошмаре - знал, что стою в подземелье
под башней. А ведь, если вспомнить, никто и никогда не говорил мне, как
ЭТО выглядит. Да и вообще сомнительно, чтобы кто-нибудь знал определенно,
как оно должно выглядеть. Уж такое, видно, у него свойство - кому явится,
тот и будет знать.
все. Почему я должен за всех отдуваться? За меня бы хоть кто-нибудь
вступился, если бы камаргосы прослышали о знаке дракона или о листках этих
проклятых? Как же, дожидайся. Еще и поносили бы за одно то, что рядом с
ними жил, что покой их нарушил. А если камаргосы прослышат об ЭТОМ?
нашей улицы. Жизнь продолжалась, как и всегда. Только для меня одного мир
изменился.
каким-то непонятным образом от него передавались уверенность и
спокойствие. Так, будто взяв его руки, я сразу стал в пять, в десять раз
сильнее, стал неуязвим, как за каменной стеной, так, будто одно это
движение сразу возвысило меня над остальным миром. И чем дольше держал я
его на ладони, тем сильнее овладевало мною желание надеть его. Вот так
просто, отбросить все сомнения, взять и надеть. И наплевать на все,
наплевать на эту дурацкую постылую жизнь, наплевать на все свои страхи, на
камаргосов, на мысли о карьере. Так ведь просто - взять и надеть ЭТО - и
все проблемы останутся в прошлом.
оглянулся, и наваждение исчезло. Я спокойно огляделся вокруг. Полутемная
комната с обшарпанными стенами и тонкой, в щелях, дверью. Кровать, сундук,
вешалка, стол, стул и скрипучий табурет в углу. Жалкое жалованье писца в
суде, которого не хватает даже на то, чтобы купить новый сюртук. Что мне
этот город, что мне все эти люди, чтобы я жертвовал ради них всем? Ну нет,
пусть ЭТО является тому, кому есть что защищать. А я человек маленький, я
в герои не гожусь. Мне хватило подземелья дракона во сне, у меня нет
никакого желания очутиться там наяву. И потом, кто гарантирует, что ЭТО
даст мне силы для борьбы с драконом? Что-то я не слышал ни от кого таких
гарантий. Зато слышал про то, что люди исчезают. Просто так - исчезают, и
нет их, и следов не сыскать. А что, если не камаргосы тому причина, а ЭТО?
взгляда. Теперь, когда я сбросил с себя его чары, оно больше не дурманило
меня. Хорошо, что я не поддался, ведь надевший ЭТО снять его уже не
сможет. ЭТО - на всю оставшуюся жизнь. Если, конечно, она у него еще
останется.
Старая дырявая сумка. ЭТО полежит немного на дне, а потом тихонько
провалится в дырку. И пусть тогда какой-нибудь дурак подбирает и надевает
его, а у меня и своих забот довольно.
беззвучно соскочило и, наверное, упало на дно - я не стал проверять. Я
умылся, хорошенько растерся полотенцем, чтобы не было видно следов
недосыпания, и уже заканчивал одевание, когда вошла Марта с завтраком. Мы
кончили есть, когда часы на ратуше пробили восемь. Пора было идти в суд.
сюртук, снял нитку с обшлага, внимательно осмотрел себя. Говорят, что
отказавшийся от ЭТОГО, теряет душу. Хм, чепуха какая. Я абсолютно ничего
не чувствовал, все было как обычно. Душа. Бред и мистика, как и вообще вся
эта история с драконом. Мне нет до этого никакого дела я не собираюсь
из-за всякой ерунды жертвовать своим будущим. Достаточно с меня глупостей,
за глаза хватает и Марты, я по горло сыт благородством. Черт подери,
угораздило же жениться на крестьянке, теперь всю жизнь маяться придется.
Сколько кругом невест на выданье. Какую партию можно было бы сделать! И
ничего страшного, если бы пришлось жениться на уродине - когда ты богат и
влиятелен, никто не мешает содержать любовницу. А тут... Ребенок еще
будет, совсем увязну. Впрочем, при родах всякое ведь может случиться.
Всякое может случиться, еще раз повторил я, обкатывая и уме эту мысль.
Потом снова взглянул в зеркало. Что ж, я молод, красив, полон сил, я еще
сумею сделать карьеру. Вот только лицо...
нет-нет, это только показалось, - что в глазах у меня застыли знаки
дракона.
месяца, а тут такая боль, будто на кол сажают. У нас вот так же дочка
мясника старшая на седьмом месяце разродилась, а потом кровью вся изошла,
даже бабка-ведунья помочь не сумела. И ребенок, конечно, мертвый родился.
Прислонилась к ней и стою ни жива ни мертва, не вижу, что кругом творится.
Думала сначала на землю сесть, да побоялась пошевелиться: а вдруг еще
больнее станет? Так и простояла сама не знаю сколько времени.
нагнулась, подняла сумку и хотела было дальше на рынок идти, как вдруг под
ногами у меня что-то звякнуло. Я не сразу даже и разглядела, что это
такое, поначалу обрадовалась даже, когда заметила, что что-то блестящее.
Нагнулась - и увидела ЭТО.
не решаюсь. Может, думаю, если его не трогать, так ничего страшного и не
случится. Пройду, будто и не заметила. Уж почти решилась, как тут, как
назло, шаги чьи-то послышались впереди, я сама не знаю зачем, нагибаюсь,
хвать его - и за лиф. И стою, воротник рукой придерживаю.
в конце нашей улицы живет. Смотрит на меня, а у самого ухмылка такая на
роже, что меня аж передернуло. Я его уж раз огрела сумкой, так ему мало,
все норовит залезть своими ручищами куда не следует. И тут тоже - видит,
что никого нет, и давай травить: я, говорит, тут золотой только что
обронил, ты, говорит, наверное, его к себе сунула. И лезет, поганец такой,
своей гнусной лапой мне за лиф! Я тут про все забыла - и про боль
недавнюю, и про ЭТО - как завизжу да как трахну его по шляпе сумкой, жаль
пустая. Он даже отскочил, испугался. Ты что, говорит, совсем очумела?
Убить же так можно! Пошутить с тобой нельзя, что ли? Хороши, говорю,
шутки, вы с женой своей так шутите. А ко мне еще раз сунетесь - я вам нос
расшибу. Но-но, говорит, ишь расшумелась. Поговори у меня, я тебе это еще
припомню. Обошел меня бочком и пошел дальше по переулку, уж и не знаю, что
ему там нужно было. А я ему вдогонку: очень, мол, испугалась, вот расскажу
жене вашей, чем вы занимаетесь, будете знать. Он и не ответил ничего,
будто не ему говорила.
заплакала. Иду и реву. Ну никакого прямо спасу нет, ну что это такое, в
самом деле? Скажешь его жене, как же. Эта стерва рыжая нас и за людей не
считает. У нее, видите ли, свой дом, так она и нос задирает. Дом - два
окна на помойку, а туда же, барыней ходит. Горожанка задрипанная. Да у
моего отца в деревне дом в десять раз больше, я и то носа не задираю. Я
бы, конечно, сказала ей, пусть она своему муженьку патлы-то повыдирала бы,
да себе дороже получится. Ославит ведь на всю улицу, будто я к ее мужу
пристаю, будто девка уличная. Она ведь кого хочешь со свету сживет.
Моритц, ну сделай ты хоть что-нибудь. Так нет, он, видите ли, ничего
сделать не может. Не могу же я, говорит, тебя повсюду провожать, а так
запросто пойти и морду ему набить тоже нельзя - тут город, а не деревня,
тут за такое дело меня возьмут и посадят. И потом, говорит, этот Моритц -
советник в ратуше, ему ничего не стоит всю мою карьеру загубить. Что же,
спрашиваю, раз он советник в ратуше, так ему можно ко всем замужним
женщинам приставать, так у тебя получается? А он только разозлился,
накричал на меня, а я сейчас такая бедная - чуть что, сразу плачу. Я реву,
а он мне нотацию читает: ты, говорит, не ходи по таким местам, где он тебя
обидеть может. Ты, говорит, вообще одна не ходи. А с кем мне ходить, если
я тут и в самом деле одна? У меня же тут никого нет - ни подруг, ни
знакомых. Картьен как уйдет утром в суд, так до вечера мне и словом не с
кем перемолвиться, разве что на базаре поторговаться. Дом этот проклятый,
глаза бы мои на него не глядели. Я уж и на кухню боюсь выходить, все так и
норовят мне пакость какую-нибудь устроить. И за что они меня так
невзлюбили? Вчера, например, эта дура Бельтен, жена сапожника из комнаты
напротив, отодвинула мою кастрюлю в сторону от огня и место все заняла. Я
прихожу - вода даже не закипела. Попыталась назад ее подвинуть, так
Бельтен сразу руки в боки и давай на меня орать. И чего это ты,
такая-разэтакая, тут двигаешь? Иди у себя в комнате двигай, а сюда мы тебя
не звали.
другие на кухне. А эти поганки, подружки ее, по сторонам стоят и хохочут.
Флинт Эрик
Орлов Алекс
Каменистый Артем
Посняков Андрей
Марко Джон
Шилова Юлия