Чтение 4–й страницы книги ~Инспектор снов~

Не бросила.

Он сидел на траве, возле ручейка. Земля пахла прелыми листьями и
только что стаявшим снегом. Мир казался простым и радушным. Не хватало
только самой малости, чтобы остаться здесь навсегда. Словно угадав его
мысли, в кустах заиграли на дудочке, тонко и хрипловато. Наверное, это
была очень маленькая дудочка, может быть, серебряная.

Серебро.

Гунлауг пришел в себя. Очень осторожно он убрал из своего сознания
ручей, мелодию и увидел структуру проклятья в котором оказался. Это был
добротный, хорошо сконструированный кошмар.

Где-же выход?

Птица-лоцман поднялась с плеча и рванулась вверх. Гунлауг последовал
за ней. Он стиснул зубы и ударился о потолок проклятья. Потолок прогнулся,
но выдержал удар. Гунлауг ударился еще раз, еще... Он колотился до хруста
костей, до кровавого тумана перед глазами. Звон в ушах стал оглушительным,
казалось, вот-вот лопнет голова. Что же это такое?! Почему же он бьется о
стену, а не ищет ключ к замку? Чем может быть этот ключ?

Словом? Жестом? Образом?

Силы убывали. Его уже тянуло вниз, а он, словно колоду карт, все
перебирал образы и слова.

Вдруг...

Гунлауг так и не смог уловить, что именно подействовало на замок
крышки. Главное - она открылась.

В потолке образовалась дыра. Гунлауг радостно ринулся наружу, в
реальный мир. И тут словно бы натянулся привязанный к его телу невидимый
канат.

Инспектора снов швырнуло обратно, на берег ручейка. Только, теперь,
ручеек этот стал грязным потоком, в котором плавали стволы деревьев,
какие-то слизистые вонючие островки, змееобразные чудища. Из кустов лезла
страшная клыкастая тварь, взрыкивая и колотя хвостом по земле.

Боже!

Взлетая, он подивился мощи черного мага, сумевшего на ходу построить
такой сложный сон. А еще он испугался, впервые осознав, что может остаться
в этой ловушке навсегда.

Вместе со страхом вернулась усталость. Не долетев до потолка, Гунлауг
стал медленно-медленно падать вниз, к той мерзкой пасти, в которую
превратился ручеек. Эта пасть сладко причмокивала, словно уже пробовала
его на вкус...

Птица-лоцман ударила Гунлауга по лицу крылом и взвыла страшным,
совсем не птичьим голосом. Он очнулся и отчаянно рванул вверх. Да так, что
ощутил, как лопается и выворачивается что-то внутри. Мир вокруг менялся,
становился похожим на негатив. Вот он закрутился штопором, выпрямился,
взорвался всеми цветами радуги. Обжигающая боль пробежала по телу, и тут
Гунлауг почувствовал себя свободным.

Сзади послышался тугой хлопок: проклятье провалилось в иные
измерения.

По щекам ползли капли. Гунлауг подумал, что идет дождь, и поднял
голову, чтобы посмотреть на небо. Ничего он там не увидел, тем более, что
глаза застилало чем-то радужным. Инспектор снов вытер рукавом лицо и
только тогда понял, откуда эти капли появились.

Он плакал.

Солнце клонилось к горизонту. Вечерние тени бесчинствовали в лесу.
Гунлауг притомился и стал подумывать о ночлеге.

Последние полчаса он занимался тем, что отбиваясь от стелепней и
чертыхаясь, карабкался на очередную горушку.

Усевшись посреди небольшой полянки, он накормил птицу-лоцмана. После
этого инспектор снов нащупал у себя в памяти подходящий сон и попытался
вытащить из него сигарету.

Ни черта!

Чувствуя как по спине побежали мурашки, Гунлауг попробовал снова и,
когда ничего не получилось, с беспощадной ясностью понял, что проиграл.

Оцепенев, он сидел и думал, что теперь знает, почему ни один
инспектор снов не возвращался из погони. Потому что все они точно так же
попадали в ловушку черного мага и теряли свою силу.

Жесткий как жесть, кленовый лист дельтапланом медленно спланировал к
земле, чтобы в конце концов, врезавшись в нее, несколько раз перевернуться
и успокоиться до первого дождя, который смоет его в реку, и дальше - туда,
где поднимается непроницаемый туман забвения.

Этот лист стал словно бы последней точкой, уничтожившей надежду.

Господи, умереть бы спокойно и без мучений.

И вдруг Гунлауг понял, что теперь может делать все что угодно. И
ничего не бояться. Хотя бы потому, что он уже почти мертв. Не важно, что
он двигается, думает и дышит. На самом деле он может считать себя
покойником, поскольку не в состоянии изменить ничего.

Осознав это, Гунлауг почувствовал облегчение и даже хмыкнул:
оказывается, потеряв все, он получил кое-что взамен. Пусть гораздо меньше
чем имел, но все же...

Гунлауг засмеялся.

Он увидел себя как бы со стороны и услышал свой смех, хриплый,
полубезумный... И все никак не мог остановиться, изо всех сил колотя
ладонями по коленям, мотая головой из стороны в сторону и широко разевая
рот.

Окончательно обессилев, он все же перестал смеяться, и некоторое
время лежал, молча, глядя в быстро темнеющее небо. А потом уснул, быстро,
почти мгновенно.

ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Гунлауг открыл глаза и утонул в голубизне утреннего неба.

Под сердцем странно и сладко сосало. Он даже было подумал, что снова
оказался в мире своих снов. Ему хотелось чтобы над его головой снова
светили разноцветные солнца и крапчатые луны. Ему хотелось чтобы его щеки
снова гладили перламутровые, словно раковины, рассветы и спокойные, мудрые
закаты. И тогда он пройдет через исковерканные миры плохого настроения и
легкие, безмятежные миры душевного покоя, туманные миры юношеских грез и
пурпурные - мучений совести. А потом, когда устанет, он присядет на холме
лучшего из своих снов, раздумывая о смысле жизни, тщете всего сущего и
будет слушать грустные песни бессмертных фениксов. Настанет ночь, он
спустится в долину и разведет костер. Сон пошлет ему выходящих из тумана
коней. Они будут смотреть на Гунлауга дикими испуганными глазами и,
всхрапнув, уйдут обратно, в белесую пелену. Русалки будут плескаться в
воде, зазывая его своим звонким смехом. И где-то за холмами чуть слышно
запоет малиновка...

Наваждение исчезло, и Гунлауг понял, что лежит на самой обыкновенной
поляне в самом реальном из миров.

Птица-лоцман сидела на ветке ближайшего дерева, чуть заметно
покачивая хвостиком и гордо подняв кругленькую головку с пушистым
хохолком.

- Ничего, старуха, - сказал Гунлауг. - Скоро все кончится...

Птица-лоцман тяжело поднялась с ветки и, сделав над его головой круг,
стала подниматься вверх. Вот она увидела птицу черного мага и, снизившись,
полетела, указывая направление. Гунлауг пошел следом.

Курить хотелось смертельно.

Полянка кончилась, он шагнул в лес и внезапно, нос к носу, столкнулся
с сыном змеи.

Он был стар, об этом говорили поросшие зеленью бляшки на морде,
глубоко сидевший в глазнице третий глаз, внимательный и настороженный.

Увидев Гунлауга сын змеи остановился и зашипел. Его правая рука
ухватилась за рукоятку висевшей на поясе длинной шпаги.

Гунлауг тоже остановился и стал ждать, что будет дальше. К мечу он
даже не притронулся.

- С-с-с-сс... - Сын змеи выпустил через носовое отверстие воздух. -
Инспектор снов. Я узнал тебя, ты - Гунлауг.

Усмешка скользнула в уголке пасти. Мелькнули острые, кривые зубы.

- Да, ты угадал. Так что же не нападешь? - спокойно спросил Гунлауг.
- Или испугался? Ты - доблестный рыцарь холодных пещер и удара из-за угла!

- Страх мне неведом. Но трогать тебя я не буду. Ты - добыча того, кто
сильнее меня. Иди, иди, он тебя ждет...

- Где?

- Там, где ты этого меньше всего ожидаешь.

- Он меня убьет?

Сын Змеи иронически посмотрел на Гунлауга и ничего не ответил.

- Ну хорошо, - сказал тот. - А как он выглядит?

- Ты его узнаешь, - и повернулся чтобы уйти.

- Подожди.

- Ну? - угрюмо глянул на него Сын змеи.

- Я давно хотел поговорить с тобой. Почему ваше племя считает людей
своими врагами?

Вместо ответа Сын змеи процитировал:

- "И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и
между семенем ее: оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его
в пяту..."

- Откуда? - удивился Гунлауг. - Ведь эту книгу я читал в одном из
своих снов. Каким образом ты добрался до нее?

Сын змеи опустился на корточки, сделав знак Гунлаугу поступить так
же. Потом, когда инспектор снов уселся поудобнее, он отогнул одну из