сказал:
нашли все, что можно было найти. Стоит ли беспокоить мертвого?
учинить формальную опись!
кафтане спороты кружева, и никакого письма.
себя убийство, отпирается от ненужных ему бумаг? Принести платье
покойника!
кафтан. Но увы! Карманы были пусты. Судья недоумевал.
в столице, а в Осуе. Я слыхал, что сапожники Осуи иногда делают особые
хранилища в сапогах!
кожи.
женщин! Прилично ли делать его предметом судебной проверки? Госпожа
расплачется, узнав о таком бесчестье!
исключений.
как лист осоки, меч. Андарз сделал шаг вперед, и острие меча оказалось
перед глазами судьи. Присутствующие ахнули. Частное владение оружием было
совершенно запрещено. И хотя это запрещение не относилось к такому
сановнику, как Андарз, все же при этом молчаливо подразумевалось, что если
он и проучит мечом какого-нибудь нерадивого секретаря, все же он не станет
шастать с этаким пестом по столичным управам!
Андарз, - или я насажу тебя на эту штуку.
развесил триста варваров на одном берегу, а триста - на другом, и от этого
воспоминания о национальном триумфе ему почему-то стало нехорошо. Он
взвизгнул и отпрыгнул от пакета подальше. К несчастью, рукавом он задел
рогатый светильник, и светильник опрокинулся на пакет. Судья, спасая
пакет, схватил его за один угол. Андарз в это время схватил пакет за
другой угол, послышался треск, и пакет разодрался пополам.
оный в ножны. А судья, чтобы скрыть смущение, всплеснул руками и заорал на
Лоню:
раньше! Признавайся, куда ты дел письмо!
Лоня твердо стоял на своем. И то: и так с него спросят за письмо, и так
спросят. А господин Андарз стоял у стены, сложив на груди красивые руки.
поличным, деньги и ценности все нашли при нем, и всю ночь он был на виду.
Куда б он успел что-то спрятать?
направился к своему паланкину. Распорядился: "Доставьте тело в мой дом.
Погребальные расходы беру на себя".
вина, и отправился в ближние покои. Зала опустела. Шаваш вылез на крышу,
спрыгнул в казенный двор и схоронился там в пустой бочке, а когда во двор
опять пустили народ, смешался с толпой просителей, выскользнул за ворота,
и был таков.
покрашены синей краской, и на синем фоне был нарисован рыбий бог Шадакун.
Перед богом, в память о его варварском происхождении, дымился фитиль,
вставленный в козий помет, смешанный с травой и нефтью. В руке бог держал
корзинку с рыбой, и вместо лица у бога было большое медное зеркало. Под
богом, на циновке, сидел Иман Глупые Глаза. Иман пил рисовую водку и
глядел на свое отражение в боге.
начальник был к нему недоброжелателен. Как-то Иман сделал описку в
подорожной. "Глупые твои глаза", - сказал начальник, и Имана уволили. Он
стал давать всякие полузаконные советы делателям денег и прочим
разбойникам, а в последние месяцы, когда господин Нарай стал этих
разбойников изживать, совсем опустился и не просыхал.
Думаешь, господину Нараю такое понравится? Только бунтовщики и еретики не
верят в следующее рождение!
зная, что Иман его не убьет. Шаваш вытащил розовую и отдал ее трактирщику.
Потом подумал и вытащил вторую.
чашки и плетеный кувшинчик с вином. Иман вставил соломинку в чашку и стал
сосать вино. Шаваш тоже вставил соломинку в чашку, но вина сосать не стал.
что государь однажды подарил господину Андарзу бумагу в десять тысяч
розовых, и просил употребить ее наилучшим способом, - а Андарз вынул перо
и написал на этих деньгах свои стихи?
стихи Адинны.
который разбирался в стихах гораздо хуже, чем в чужих кошельках.
По-моему, Андарз лучший поэт, чем кто бы то ни было после трех поэтов
пятой династии.
сказать, хороший он поэт или плохой. Потому что еще не было случая, чтобы
хороший поэт не умер плохой смертью.
чиновник, - государь его нежно любит, и если бы не он, ты бы сейчас не
угощал меня вином из Аракки, потому что ее бы захватили варвары.
спокойной смертью, то после смерти окажется, что он был плохой поэт.
лепешку и смотреть на свое отражение в боге.
что производит страна, и чтобы выдавать чиновникам жалование не натурой, а
кожаными листами, которые можно обменять на продукты в казенных лавках.
взялись золотые деньги?
распалась на части, и настали такие времена, что по одну сторону реки было
одно государство, а по другую - другое, а на острове между ними было
третье. Так получилось, что на кожаную монету, на которую по одну сторону
реки обязаны были менять на овцу, по другую сторону реки нельзя было
обменять даже на клок овечьей шерсти, и бумага, которая вечером, при одной
династии, означала фруктовое дерево, утром, при другой династии, означала
разорение владельца. И вообще каждая новая власть не заботилась ни о
ремесленниках, ни о земледельцах, а заботилась только о том, чтобы
нарисовать побольше кожаных и бумажных денег. Тогда между люди стали
менять между собой товары на золото и шкурки, а на бумагу меняли только
тогда, когда к ним в дом приходили люди с оружием. И с тех пор повелось,
что в те времена, когда товар пересекает несколько границ, расчеты ведутся
в золоте, а когда он не пересекает границ, расчеты ведутся в бумаге.
Государь Иршахчан сказал: "Бумажные деньги означают, что городом правит
государь, золотые деньги означают что городом правят деньги".