внуков, правнуков и праправнуков и зажить отдельно. Тебя мы берем в
компанию. С этой минуты тебе будет, скажем, шестьдесят лет. Образуем
колонию и отобьем у молодых всех ухажеров. В порядке борьбы с
рождаемостью. Согласия не спрашиваю, все равно заставлю. А вот, кстати,
гравилет. Пока мы с тобой беседовали, Сяо-се позаботилась.
Орестовна, и подруги рассмеялись чему-то еще непонятному для Сатат.
стена, изрезанная проемами многочисленных дверей. Высоко над головой
переплетались какие-то трубы и массивные балки перекрытий. Чмокающий
присосками механизм, наваривающий на потолок листы голубого пластика,
казался уродливой гипертрофированной мухой.
деревья посадят. Выходишь и прямо оказываешься в саду. Всю жизнь мечтала.
Сяо-се.
головой топали.
И стоянка гравилетов недалеко.
звездам ближе.
коттедж где-нибудь на берегу озера был бы гораздо лучше.
Расплодилось народу сверх меры. Уголка живого нету.
не спасешь. Я уж вам расскажу, все равно все знают. Мировой Совет хочет
объявить заповедными все места, где осталось хоть что-то. А люди будут
жить в мегаполисах. По семь миллионов человек в доме. И никаких коттеджей
до тех пор, пока не освоят других планет. Так что начинаем, девоньки, на
новом месте обживаться. А многодетным чадам нашим пусть будет стыдно.
крышей, невольно вздохнул, вспомнив, каких трудов стоила эта стилизация
под старину, и решительно направился к гравилету. Сам он не покинул бы
коттедж, в котором прошли лучшие годы, но местность отходила под
заповедник, и населению предложили выехать в зону полисов. Жителям было
дано четыре месяца, но Владимир собирался с духом ровно два дня. Может
быть, из-за того, что слишком отчетливо понимал: никакого времени не
хватит ему на сборы. Все равно придется оставить здесь деревья и утреннюю
паутину, усыпанную бриллиантиками росы. Придется оставить работу, ведь он
не сможет писать картины с экрана телевизора, ему нужно чувствовать ветер,
иначе картина получится плоской и мертвой. Просить же особого разрешения
на посещение заповедников он не станет, обычная порядочность не позволит,
да и кто даст ему подобное разрешение? Не такой уж крупный художник
Владимир Маркус. А еще он оставляет в старом доме свое второе дело, может
быть, более любимое, чем первое...
от напряжения пальцами коробочку с резцами. Как она очутилась в руках,
ведь он решил не брать ее с собой, оставить на обычном месте у окна? Но -
не смог бросить старых друзей. Сколько радости и огорчений доставляли ему
не нужные больше инструменты, сияющие сквозь прозрачную крышку жалами
отточенных лезвий! Сколько километров исхаживал он по чахлому березняку,
отыскивая заболевшее дерево, изуродованное шишкой наплыва. И как мучился
сутки, а то и двое, ожидая, пока неповоротливая бюрократическая машина
переварит его заявление и принесет разрешение на порубку березы. Он
никогда не забудет, как тонко скрипят скрученные древесные волокна, когда
резец снимает с куска дерева прозрачной толщины стружку, освобождая
спрятанное чудо.
на площадке, не решаясь спуститься вниз. У него было ощущение, что сейчас
его похоронят в недрах этого сверхкомфортабельного, пока лишь наполовину
заселенного муравейника и он уже никогда не выберется наружу. С
десятикилометровой высоты земля не казалась близкой и родной. То было
нечто условное, разделенное на жилые зоны, покрытые тысячеэтажными
бородавками мегаполисов и заповедниками, где не только нельзя жить, но и
бывать не разрешено.
земли, так что он даже удивился, увидев вместо давящей тесноты широкое
светлое пространство внутренних ярусов, ажурные потолки на высоте десятка
метров, вскопанные газоны, засаженные молоденькими липками, и
пластмассовый тротуар, совершенно такой же, как в-обычном городе. Только с
одной стороны он ограничивался не домами, а бесконечной стеной, и в ней
двери, двери, двери...
кто-то позаботился о нем и выбрал квартиру, планировка которой напоминала
расположение комнат в старом коттедже. Вещи, прибывшие несколько часов
назад, были уже расставлены, так что могло показаться, будто он вернулся
домой. Владимир подошел к окну, машинально положил коробку туда, где она
лежала прежде. Потом взглянул поверх занавески. Раньше там был лес,
бедный, вытоптанный, умирающий, но все же настоящий. Теперь за окном
тянулся газон с торчащими на нем худенькими липками.
стороны в окно глядел необозримый простор, раскинувшийся за стенами
мегаполиса. Минуты три Владимир разглядывал пылящуюся внизу степь, потом у
него закружилась голова, и он отошел, тоже поплотнее задернув занавески.
таким же, как до переезда, только чужим. Почему-то он не мог заняться
никаким делом, в книгах вместо знакомых слов теснились невразумительные
письмена, а резьба по дереву, запас которого еще оставался у него,
вспоминалась как нечто, канувшее в седую древность. В настоящем обитала
лишь неотвязная мысль, что над головой больше нет неба, наверху тяжелыми
пластами лежат металл и полимеры, искусно задрапированные живым пластиком
и умирающей зеленью.
сможет жить здесь. Что делать? Он оторван от жизни, он никогда больше не
сможет кормить из рук белку, приходящую по утрам к окну.
зная, как собираться, и, ничего не взяв, выбежал из комнаты.
должен быть там. Как страшно потерять хотя бы минуту жизни!
дополнительного дня отдыха. Что делать охране в глубине заповедника?
Летать над степью, лесом или болотом и дышать вкусным воздухом. Здесь
работают биологи, а охрана нужна лишь для порядка. Вот на границах тяжело.
Там нарушителей хватает.
время как его руки совершенно автоматически развернули гравилет и бросили
его туда, куда указывал внезапно вспыхнувший пожарный индикатор. Гравилет,
снижаясь, пронесся над квадратными проплешинами бывших полей и прыгнул
через рощицу, где над дрожащими верхушками осинок поднималась струйка
прозрачного голубого дыма.
сидели трое молодых людей. Один помешивал ложкой в котелке, висящем над
углями. Гравилет серой молнией выметнулся из-за деревьев, завис и с ходу
плюнул пеной. Угли зашипели, котелок упал, кто-то из сидящих испуганно
вскрикнул.
полетим разбираться на заставу.
выдернул из дерна колышки и поднял палатку, подобрал рюкзаки и грязный
котелок.
извиняющимся тоном говорил за его спиной первый, - ни одного листка не
сорвали, для костра только бурелом брали, то, что уже само упало. Я ведь
здесь родился, вот в этой самой речушке рыбу ловил, уклеек. А теперь с