Чтение 4–й страницы книги ~Мой папа- антибиотик~

пытался его вспомнить, тем надежнее забывал.

Несколько секунд женщина на экране всматривалась в мое лицо. То ли
видеофон никак не наводился на резкость, то ли она просто меня не
узнавала. Мы видели друг друга раза два или три, и то лишь по видеозаписи.

- Здравствуй, - безо всякого удивления произнесла она. - Ты Алик,
друг Арниса.

- Да, - обрадованно подтвердил я. И зачем-то добавил: - Мы были в
спортлагере прошлым летом.

Она кивнула. И продолжала молча смотреть на меня. Странно как-то
смотреть. Безразлично.

- Арнис не спит? - неуверенно спросил я. - Он может подойти?

Голос ее стал еще более бесцветным:

- Арниса нет, Алик.

Я понял. Я сразу же понял, может быть потому, что наперекор доводам
рассудка боялся этого. Но все равно спросил, упорно не желая верить.

- Он спит? Или ушел куда-то?

- Арниса больше нет, - повторила она, добавив лишь одно слово.
Решающее. _Б_о_л_ь_ш_е_ нет Арниса.

- Неправда, - услышал я собственный голос. И закричал, не понимая,
что говорю: - Неправда! Неправда!

Вот после этих слов она и заплакала.

Меня всегда пугает, когда взрослые плачут перед детьми. Это что-то
ненормальное, противоестественное. Я сразу начинаю чувствовать себя
неправым и говорить разные дурацкие вещи вроде того, что исправлюсь, даже
если и не виноват ни в чем.

Но сейчас мне было на все наплевать. Арнис, друг мой, мой самый
настоящий во всей Вселенной друг, с которым мы провели два месяца во
Флориде и никогда больше не встретимся, мертв. Убит. На войне не умирают
от простуды.

- Расскажите. Расскажите мне, что случилось, - попросил я. - Я должен
знать, обязательно.

А почему, собственно, должен? Потому что Арнис мой друг? Или потому,
что мой папа - антибиотик, не успевший вовремя вылечить болезнь?

- Он был с повстанцами, - тихо сказала она. Так тихо, что дурацкая
автоматика видеофона отрегулировала звук, превратив шепот в громкую, почти
оглушительную речь.

Она говорила, не переставая плакать. А я слушал. Про то, как Арнис
ушел из дома и она не успела его задержать. Как позвонил домой и, не
скрывая гордости, заявил, что ему выдали настоящий боевой пулемет. И как
она узнала, что повстанцам выдавали не только пулеметы - но и приборы
автоматического уничтожения, после гибели повстанца. И что Арнису, слава
Богу, такого прибора не дали - и она сможет его похоронить. А лицо у него
спокойное, боли он не почувствовал, нейтринный луч убивает мгновенно. И
ран на нем почти нет... только пятнышко красное на груди... куда луч
попал... и рука... лазером...

Она говорила и не думала, наверное, о том, что я с Земли. С великой
планеты, откуда явились десантники-антибиотики. Те, кто уничтожил
повстанцев, и мальчишек, которым не терпелось поиграть с настоящим
пулеметом.

Во Флориде мы тоже любили играть в войну.

Она, конечно же, не помнила, кто мой отец. И могла смотреть мне в
глаза. А вот я не мог. И когда она перестала говорить, но продолжала
плакать, отвернувшись от безжалостного глаза телекамеры, я протянул руку к
пульту и отключил связь.

В комнате стало темно и тихо. Лишь гладила с тихим шорохом оконное
стекло раскачиваемая ветром ветка.

- Свет! - заорал я. - Полный свет!

Вспыхнули лампы, все, что только были в комнате. Матовые потолочные
плафоны, и хрустальная люстра, и ночники из темно-оранжевого стекла, и
настольная лампа на гибкой тонкой ножке.

Свет слепил глаза, резал на кусочки повисшую в комнате тишину. И
тишина ожила, подкралась ко мне, вползла в уши. Даже ветка за окном
перестала качаться.

- Музыку! Громко! Программу новостей! Учебную программу! Громко!
Перебор радиограмм! Громко!

Тишина взорвалась, исчезла, превратилась в ничто. Гремел объемным
звучанием модерн-рок, сменяли друг друга с трехсекундным интервалом
радиопрограммы. На телеэкранах учили тонкостям итальянского языка,
объясняли, как выращивать орхидеи, сообщали последние новости...

- Оставить новости! - закричал я, тщетно пытаясь перекричать
многоголосье. - Все отключить, оставить новости!

Какофония прекратилась. С экрана новостей уже исчезло знакомое
название планеты. Теперь нам показывали дымящиеся развалины. Маленькие
фигурки людей в блестящих огнеупорных костюмах бродили среди бетонного
крошева.

- ...огромной силы. Разрушенным оказалось не только здание морга, но
и прилегающий больничный комплекс. Представитель сил безопасности заявил,
что не исключает террористическую вылазку. Именно в этот морг доставили
сутки назад группу убитых повстанцев, которые, вопреки их обычной
практике, не взорвали себя, а погибли в бою.

Мелькнула заставка "Новости этого часа".

- Отключить, - автоматически приказал я. И посмотрел на браслет.

Это очень хорошая идея - устройство, которое взрывается после смерти
бойца. С небольшой задержкой, в две-три минуты... чтобы его убийцы успели
подойти к телу. Устройство можно сделать в виде браслета, который нельзя
снять с руки. Снабдить датчиком пульса... зарядом мощной взрывчатки - а
еще лучше, плазмы в магнитной ловушке.

А еще нужен замедлитель - для тех случаев, когда боец сражается в
составе группы, и немедленный взрыв не нужен. Например, кнопка, которая
при нажатии откладывает взрыв на сутки. Даже такой взрыв может нанести
ущерб врагу, не знающему о секрете. Конечно, лучше всего, чтобы глупый
враг снял браслет и прихватил в качестве сувенира. Если он подарит его
сыну - тоже не беда.

Я стягивал браслет изо всех сил. Но трубка, так легко поддавшаяся,
когда я всовывал руку, оставалась неподвижной.

Я попытался поддеть его отверткой, раздвинуть пошире и сорвать. Но и
это не получилось... Браслет делали умные, умелые инженеры. Наверное, лишь
они могли его снять.

В бессмысленном остервенении я начал рвать браслет зубами. И
почувствовал легкий приятный запах.

Как я мог подумать, что Мишка уловил запах озона через много часов
после выстрела? Озон, трехатомная молекула кислорода, одно из самых
нестойких соединений. Зато он выделяется при работе электронной аппаратуры
и магнитных ловушек, удерживающих плазму.

В мою руку вцепилась смерть. Страшная, огненная смерть, не желающая
отпускать добычу. Но меня вдруг перестало это пугать.

Смерть была не моей, она предназначалась Арнису. Папа принес ее мне,
пусть и не сознавая, что делает. Немыслимое совпадение стало справедливым
благодаря своей немыслимости.

Медленно, как во сне, я пошел к двери. Мягкий ворс ковра... холодок
деревянных ступеней...

Я толкнул дверь папиной спальни. И вошел в комнату, где мирно спал
усталый антибиотик.

Садясь в кресло у папиного изголовья, я еще не знал, что буду делать.
Будить отца; дремать, опустив голову на холодный браслет; или посидеть
минуту и уйти в лес подальше от дома. Разницы в этих поступках не было.

Но папа проснулся.

Легко соскочив с кровати, он неуловимым движением включил свет.
Чуть-чуть расслабился, увидев меня, и тут же напрягся снова. Вопросительно
качнул головой.

- Папка, этот браслет - мина с часовым механизмом, - почти спокойно
сказал я. - Объяснять долго я не буду. Но это точно. Он взорвется через
сутки после смерти своего первого владельца... примерно. Ты не помнишь,
когда вы его убили?

Я никогда не видел, чтобы папа так сильно бледнел. Через мгновение он
уже стоял рядом - и сдирал браслет с моей руки.

Я взвыл. Мне было очень больно и немного обидно, что мой умный папа
делает такую глупую вещь.

- Папа, его не снимешь. Он же на мальчишку рассчитан... Пап, ты не
помнишь, у него не было родинки на левой щеке?

Папа взглянул на часы. И подошел к видеофону. Я решил, что он
собирается куда-то звонить. Ударом руки папа пробил деревянную
облицовочную панель слева от экрана. И вытащил из маленького углубления
пистолет с длинным, зеркально поблескивающим, топорщившимся теплоотводами
стволом.

Вот теперь мне стало страшно. Десантник, хранящий дома исправное
оружие, подлежал увольнению из Десантного Корпуса и крупному штрафу. Если
же оружие использовалось - тюремному заключению.

- Пап... - прошептал я, глядя на пистолет. - Папа...

Папа подхватил меня, перекинул через плечо. И побежал к двери. Он
ничего не говорил - наверное, уже не было времени. Потом мы бежали через
сад.

Потом папа запрыгнул в кабину флаера и начал набирать на пульте
программу экстренного вызова. Меня он швырнул на заднее сиденье, через
секунду бросил туда же пистолет и аптечку.

- Введи себе двойную дозу обезболивающего, - приказал он.

Несмотря на страх, я едва не рассмеялся. Обезболивающее перед взрывом
плазменного заряда? Все равно что с перочинным ножиком охотиться на слона.

Но все же я достал две крошечные ярко-алые ампулы. Раздавив в кулаке,
сжал пальцы, чувствуя, как лекарство морозным холодком всосалось через