играет его квартира. Но в любом случае она сгладит им печаль.
Придирчиво заглянул в холодильник - лианозовский кефир и царицинская
колбаса. Хорошо. Человек, знающий, что жить ему осталось полгода,
по-прежнему ценил маленькие радости жизни.
сторону смотреть человеку, стоящему в центре дождя? Проводил взглядом
прыгающего по лужам зятя. Комичное зрелище... не всегда умение жены вкусно
готовить идет на пользу мужу.
испохабленный ни обилием магазинов, ни вывесками контор "по продаже
чего-угодно". Сквозь сеточку дождя старик смотрел на ровный ручеек
прохожих. Большинство спешило. Только на углу, через улицу, замерла
тоненькая фигурка мальчика - то ли рассматривающего что-то, то ли
неожиданно погрузившегося в свои мысли. Странный паренек.
вернулся, мальчика на углу уже не было. Он бежал, торопливо, словно
спасаясь от чего-то...
ощущений подступающей смерти на ребенка, еще и не задумывавшегося на эту
тему? Аркадий Львович отвернулся. В мальчике было слишком много жизни и
нетерпения, смотреть на него оказалось неожиданно тяжело.
делать все на свете. Налил крепкий чай, усмехнувшись про себя - "Аркаша,
какой у тебя всегда вкусный чай..." Да. Не жалейте заварку...
достаточного успеха, чтобы следовать этому простому правилу. Многих
нынешняя свобода лишила всего арестантского сервиса, ставшего таким
привычным и должным. Сам Аркадий Львович никогда не высказывался о
политике, за исключением той простой констатации, что любая власть -
дерьмо. Он ухитрился поступить в университет еще при жизни Сталина,
защититься при Хрущеве, стать профессором и вдоволь поездить по миру при
Брежневе. Не помешала ни фамилия Зальцман, ни беспартийность. Конформизм?
Возможно. Но его твердая убежденность, что дураки и умные произошли куда
раньше, чем коммунисты и капиталисты, так и не была опровергнута временем.
полгода назад статья - Аркадий Львович старательно подбирал остающиеся
долги. Маленькое счастье знания - уйти, не оставив за собой невыполненных
дел.
удивился фразе. Да, именно "чего-то".
рыжих костей, крошащихся под лапами чудовища, от пепельных струек пыли,
текущих, как умирающий дым. Впереди была дорога - стальные нити на
бетонной полосе и блики заката в стеклянных иглах осколков.
оно привыкло дарить другим, приближалось к сфинге.
холма и бесконечной равниной. Потом в нее вплелись слова.
лицо, золото волос - все подернулось пеленой. Лишь в глазах еще жил
яростный желтый огонь.
знает ее.
смешались в ее голосе:
твое предназначение. Там твои корни - но тебе их не найти.
прощально. - Теперь - слушай...
Ярослав не любил прерываться посреди строчки, но ему перестало "писаться".
на экране. Ровненькие строчки, приятный шрифт, и такой же гладенький
текст. Любая вещь поначалу пишется легко, и фэнтези, сказка для взрослых -
не исключение. А эту повесть, "Книги Пути", Ярослав начинал писать
давным-давно, когда еще не знал, как включить компьютер. Писал он тогда
хуже... наверное. Но зато - как легко - Боже мой, как легко. И не нужно
было подстегивать себя кофе с коньяком, сигаретами, музыкой. Он просто
садился и писал - на громыхающей, изящной, как кусок чугуна, "Москве". И
строчки были кривыми, а ошибок раз в пять побольше... но писалось так
легко!
Попробовал... да, пожалуй, этот кофе придется пить залпом. Ну, поехали.
Здравствуй, желудок; привет, сердце; как дела, печень? А теперь - самое
приятное добавление к кофе - сигарета. Хеллоу, легкие!
справляются без стимуляторов. Но некоторым уже мало алкоголя и сигарет.
халтурой, массовым чтивом, космическими операми и фэнтези. Главное -
продать рукопись, остаться в десятке, быть на слуху. Любая профессия имеет
неписаный закон - вначале ты работаешь на авторитет, потом авторитет
работает на тебя. Увы, в литературе авторитет держится недолго... да и не
существует вообще за малыми исключениями. Любой текст - вызов каждому
умеющему читать. Самим фактом своего существования он требует несогласия.
И это правильно, наверное. Что ни говори, а литература может научить лишь
одному - не соглашаться.
нортоновскую таблицу. И запустил "Визит во тьму" - любимую игрушку
последнего месяца. Честную, незатейливую игрушку по маханию мечом. Халтура
после халтуры...
рассказать о любви и ненависти, о том, как мальчик становится мужчиной, о
том, что никакие победы не стоят дружбы и любви...
леса, опираясь на длинный двуручный меч, поглядывая то вперед, то сквозь
экран, на Ярослава. Он курил, глядя на плывущие по экрану облака, гнущуюся
от ветра траву, посверкивающие в чаще глаза. Нарисованный мир,
нарисованный герой, нарисованные страхи. Он занимался тем же. Рисовал
опасность и победу, ненависть и любовь. Он просто-напросто умел рисовать
словами.
нарисованному лесу. Даже у придуманных героев есть право выбора.
обычно - утренний поход за продуктами и сигаретами, возня с компьютером -
этим маленьким миром в себе, новые страницы текста - единственное, что он
умел делать. Все в порядке. Но почему-то его не отпускало напряжение.
любви, спрятаться за куском холста или листом белой бумаги - все равно
жизнь останется поединком, просочится в краски картины и строчки текста.
Иначе они никому не будут нужны. Жизнь лишь материал, через который смерть
осуществляет себя, не более того. И чтобы сказать о любви, приходится
говорить о ненависти.
вентилятора стих, и обрушилась тишина. Рабочий вечер окончен.