разговорник, а я не пойму; только как треснулся лбом, - опамятовался.
Встал на карачки и ползу, и тут голова у меня из колодца как высунется!
горсточка, и до того они ясные, до того теплые, прямо душу греют. А внизу,
на черной воде колодезной, - другой круг небесный, и еще краше там звезды,
еще ласковей. То наверх гляжу, то вниз - и слезы глотаю. Не было еще у
меня такого часа в жизни и, знать, не будет.
нетронутая травка, нещипанная, никто, видать, сюда аврушек не гоняет,
гложут они, мои горемычные, сухие былинки внизу!
деревне все спят, только скот по хлевам хрупает. Стоял, стоял, да
насмелился, пробрался тихонько к своему дому.
от дождей осенних, оплыла. А двор травой забило - не найдешь, где и огород
был. По траве той и понял я, как долго я в темнице пробыл. За одно-то лето
утоптанная земля так не порастет. Ой, бабуленька моя родненькая, сколько ж
это я годков без тебя промаялся? А и видишь ли ты меня нынче, родимая? Ты
ж скажи мне слово доброе, утешь меня! Посупротивничал я тебе, ослушался,
через то и терплю долю горькую!
душе потек:
иль сказок тебе не сказывала? Помнишь, чай, где ни сила, ни ум не возьмут,
там простота одолеет. Уж на то ты и сиротинушка, чтоб силу вражью
одолеть-развеять, людей из лиха вызволить.
прочь.
зверьем говорил, с птицами ночными перекрикивался. А как засерело небо к
утру, простился со светом белым и вернулся к Наставнику.
туже протянулась.
не привыкну. Вроде просто: "ничего, один", а я, как привык по пальцам
считать, так и тянет: "два да три". Уж Наставник бьется со мной, бьется, а
я - тупей гнилой колоды. Ничего, осилю. Голову разобью, а осилю. Куда мне
теперь деться?
конечно, половины не понимаю, а все интересно. Особенно, если что руками
делать. Он мне не может показать, как они друг другу передают, рисовать
приходится, а оно ему тяжко-то вслепую. А я сам придумал: не рисовать, а
резать на живом камне, пластик по-ихнему. Ихнему звуковому глазу
бороздочки лучше видны. Я по рисунку его сам разговорчику моему приставку
сделал, чтобы в микроскоп глядеть - он-то тоже звуковой. Как работает -
пока не знаю, а что с чем цеплять - запомнил. А про микроскоп - так это
штука такая, чтобы невидимое видеть. Я как глянул, так обалдел: всюду
зверюшки махонькие. Столько их, Наставник говорит, что каплю воды возьми -
и век считай, все не сосчитаешь. Он ведь, Наставник мой, тем и занят, что
живое изучает. Оттого я к нему и попал, чтоб изучал он меня. Ну и изучил
себе на лихо. Мы-то что дальше, то родней, а ему все печальней. Он-то по
мне про верхних судит, а я помалкиваю. Знал, что другой, еще наверху знал,
а теперь и умом понял. И то понял, что ничем-то они предо мной не
виноваты. Я за столько-то дней, а то и годов подземных, еще и до взрослых
лет не дошел, а дружки-то мои детские уж к старости небось подались. Когда
им жить, когда по сторонам смотреть? Успей только детей поднять! И себя не
виню, что их не любил - чего с несмышленыша взять? А только хорошо, что
подземным я такой попался, непришитый, непривязанный. Да и дар мой...
Видать от пустыни памятка. Мать-отца сгубила, а меня наградила - чем-то,
да утешила. Нечего мне зря на судьбу роптать. Сколько ни тяжко тут, а
наверху бы - еще горше: жил бы, как бабка, на отшибе один-одинешенек, без
пользы да без радости. А так пораздумаешь: "Ну что ж, если самому от жизни
радости нет, надо на других ее потратить, вот и будет мне утешение".
застыдился вдруг. Рубашонка-то на мне давно сопрела, ходил в чем мать
родила: все равно для глаза его звукового тряпки - как воздух. А тут
застыдился. Попросил его одежду мне сделать.
мол, на земле, температура меняется: летом - зной, зимой - холод, вот мы и
носим одежду, чтобы предохраниться, значит. И это, говорю, не только
необходимость, но и обычай - мы, мол, так привыкли, что нам без одежки
неловко.
Не того ради, чтоб меньше спрос, а чтоб не всякое лыко в строку. Что
делать, раз он всех верхних по мне меряет?
Какие-то три стадии проходят, а как придут в такой вид, как Наставник, так
уже взрослые.
то что конца, - а уже получается. А с химией и посейчас никак. Что шаг -
то в стенку лбом.
меня пробивается. А там ведь, наверху, как ус пробился, так и засылай
сватов. Кто до полной бороды не женится - считай, старый бобыль. Ну и
полезло всякое в голову. Я и спрашиваю у Наставника, дети-то у него есть?
когда еще ни ума, ни памяти. Отложат яйца и закуклятся, а за детьми
разумные смотрят. Потому-то взрослыми они о том ничего не помнят, все дети
для них свои. Так и живут: все родичи, все чужие. Я, так, честно, и понял,
и не понял.
надобности нет? Мы, - говорю, люди, - без любви - как без свету: нам, если
не любить никого, так и жить не надо.
тебе не привязался. Видимо, на ранних стадиях нашей цивилизации подобные
связи все же были, и какие-то атавистические механизмы сохранились.
никому и дела нет, где ты на столько лет затворился?
соплеменников. Для общения вполне достаточно.
мне, правда, говорил, что у них мозг по-другому устроен, ему такой смены
ритмов не надо. Он у них как-то по кусочкам спит, весь не отключается.
нам чай не становится. Что я, не гожусь еще, чтоб твоим меня показать?
задуматься, но нам нужны не сомнения, а полная уверенность. Нам, -
говорит, - со многим придется столкнуться, а твоя психика еще неустойчива.
Помни, что чем полней будет наша победа, тем вероятнее благоприятное
решение.
смастерил. Им-то не нужно, у них счет по внутренним ритмам, а у меня-то
ритмы медленные, со всяким счетом пролетаю. А тонкий отсчет у них по длине
волны зрительного звука, тоже не годится. Прежде-то, как какой точный
процесс, я от Наставника - ни на шаг. А теперь - красота! Сколько надо,
столько и засек.
как бежит, и душу придавило. Свыкся я что-то с подземной жизнью, за
работой и думать о прочем забыл. Оно понятно: день на день не похож, я уже
белый свет стал забывать. А тут гляжу, как оно мигает, - и на душе тень.
Застрял я между двух миров: от одного отошел, к другому не прибился, -
глядишь, скоро позабуду что человек я. И так уж, как отсюда глянуть, такой
глупой жизнь деревенская кажется! До того мои соплеменники тупые да
жалкие! Вот выйду я на свет божий, как мне меж них жить? А потом и
спохвачусь: совсем ты, Ули, зазнался! Ты-то какой сюда попал? Только и
было в тебе, что тоска неприкаянная да задор щенячий. Большое богатство! А
душу сводит. Ну выйду, ну объявлюсь, - все одно не станут они у меня
учиться, ни к чему им. На что они, науки твои, короткоживущим? И тут ровно
у меня перед глазами посветлело. Ну да, короткоживущие они - здесь. Отрава
тут такая, что жизненный цикл сдвигается. А я-то ведь родом из других мест
- там полный век живут. Не знаю, какая там беда, а все-таки может что и
выйдет?
Генератор-то я так настроил, чтоб он Наставнику не мешал, а паразитных
Русанов Владислав
Пехов Алексей
Орловский Гай Юлий
Маркелов Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия