Чтение 4–й страницы книги ~В операционной~

Сверхчеловек не нуждается в общепринятой морали. Это для толпы. Сильные
стоят вне морали.

- Сверхчеловек - значит сверхдикарь? - спросил я. - Но даже у дикарей
есть нормы морали. Только у животных их нет...

- А мне плевать, - прервал он и размахнулся.

На этот раз он целился мне прямо в лицо. Не в грудь, не в сердце, а
чтобы каменное острие сокрушило кости, выбило глаза, чтобы насладиться
уничтожением вставшего на пути, это я видел на его лице.

Мне показалось, что почва качнулась, хотя, может быть, это качнулся
мир перед глазами из-за потери крови и слабости. Острая боль ударила в
правый бок, я ощутил себя пригвожденным к столбу и с этой стороны.

Виктор свирепо выругался, лицо его исказилось. Третье копье он
подбросил на ладони, мстительно взглянул мне в глаза.

Почва дрогнула, донесся глухой гул. Вдали блеснуло багровым, словно
проснулся вулкан, на горизонте плюнуло в небо огнем.

Дикари закричали, стали разбегаться. Виктор рявкнул, удерживая их, но
почва уже ходила ходуном, он даже не мог бросить копье. Меня шатало вместе
со столбом, землетрясение свалило нас, я ударился лицом о твердую землю,
тут же задергался в путах, тщетно искал острый камень, чтобы перетереть о
него сухожилия, но камней не было, однако же рука выскользнула, и я
догадался, что путы от усилий растянулись...

Через минуту я освободился уже полностью. Кровь стекала по бокам,
раны неглубокие, но голова закружилась от страха и отвращения.

Я успел увидеть Виктора, что наносил удар копьем, успел отшатнуться,
и мы сцепились врукопашную, покатились по земле. Он бил жестоко, я
задыхался от боли, неумело тыкал кулаками, но страшные удары вышибали дух,
и когда сознание прояснилось, я лежал распростертый, окровавленный и
избитый, а он быстрым шагом уходил в темноту.

- Стой, сволочь! - прошептал я.

Собрав все силы, я поднялся на четвереньки, с трудом встал и бросился
на подкашивающихся ногах в погоню. Виктор пробирался через завалы и
огромные камни. Я догнал его не скоро, он в изумлении остановился, выпятил
нижнюю челюсть. Огромный кулак встретил меня, во рту хрустнуло, и когда я
снова пришел в себя, то лежал на камнях, и кровь бежала изо рта.

Подняться стоило нечеловеческих усилий, но я пошел за ним снова.
Виктор уходил быстро, я задыхался от усталости и потери крови, все силы
уходили на то, чтобы заставить себя двигаться.

Виктор остановился, лицо его изменилось. Его глаза встретились с
моими, и он отступил, повернулся и стал быстро уходить.

Мы забирались все выше. Луна вышла из-за облака и осветила мрачные
горы. Мы карабкались по узкой тропинке, слева отвесная скала, справа
пропасть. Виктор обеспокоено оглядывался, но я карабкался изо всех сил,
падал от усталости, поднимался, шатаясь, снова брел, не выпуская из виду
ненавистную спину. Кровь капала изо рта. Засохшая было на боках кровь
снова пошла струйками, и в ногах хлюпало.

Внезапно Виктор остановился. Я шагнул еще, он обернулся, его руки
угрожающе растопырились. Я шагнул ближе и увидел, что дальше тропки нет:
обрыв и пропасть в три-четыре метра. Архары могли бы еще отсюда прыгнуть
на соседнюю скалу, но только архары.

- Ты пришел за смертью, - процедил Виктор.

- Да, но вместе с тобой, - ответил я хрипло. Кровь заливала глаза, я
плохо видел и боялся, что потеряю сознание.

Виктор заколебался, сказал:

- Черт с тобой. Дай мне пройти или возвращайся сам. Нет нужды
погибать здесь.

- Одним подонком станет меньше.

Он криво ухмыльнулся:

- Но и одним святошей, не так ли? Ты благороден, признаю. Но жизнь
благородного человека ведь ценнее, чем моя? Какая обществу польза, если
сцепимся и рухнем в пропасть оба? Подонков много, да и не стоят они того,
чтобы из-за них погибали такие идеалисты, как ты...

- Подонки трусы, - сказал я хрипло. - Когда увидят, что с ними
борются даже ценой жизней, то сами умолкнут, сойдут со сцены.

Я пошел на него, выставив руки, собрав всю волю в едином желании
ухватиться за врага и сделать шаг в пропасть. Виктор отступил на шаг,
красивое мужественное лицо посерело. Он отступил еще, вдруг пошатнулся,
отчаянно взмахнул руками...

Невольно я ступил вперед и протянул ему руку, он сделал попытку
ухватиться за мои вытянутые пальцы, но уже потерял равновесие, нога
соскользнула, он страшно крикнул и замедленно начал падать...

Слабость навалилась с такой силой, что я опустился тут же, прижался
лицом к холодному камню. Губы коснулись тепло-соленого, и я не сразу
понял, что это моя кровь.

Голова сильно кружилась, я поднял глаза, чтобы удержать блекнущее
сознание, смутно удивился голубому небу: было же кроваво-красное, грозное!
- и сквозь скалы, сквозь темноту стали проступать стены операционной.

Я лежал на столе, голова раскалывалась от боли. В поле зрения
мелькнуло белое лицо Мальцева. Я попробовал улыбнуться, но щеку стянул
огромный пластырь. Я лежал голый, но от груди до бедер был забинтован так,
что едва дышал.

- Очнулся? - спросил Мальцев встревожено. - Фу, напугал... Идиот
сопливый!

Надо мной, отстранив его, появилось лицо главного.

- Тержов, - сказал он жестко, - от психохирургии отстраняетесь! Вы
только что доказали полную неспособность.

Он повернулся и быстро вышел. Мальцев подмигнул мне, дескать, главный
у нас зверь, но мужик отходчивый, и заговорил быстро, путаясь в словах. В
его руках дрожал шприц, которым он тыкал мне в руку и все никак не мог
попасть в вену:

- Все сроки прошли, а ты не возвращаешься! Ну, думаем, крышка молодой
смене... Тут тебя начало корчить. Все перепугались, на дисплеях кривые с
ума сошли! Тут у тебя еще начали вскрываться раны - ну, скажу тебе,
зрелище! Шеф побелел, не придумал ничего лучшего, как вкатить тебе
лошадиную дозу кофеина. Тряхнуло тебя, но вроде бы полегчало. Добавили
еще, смотрим - выкарабкиваешься...

- Да уж совсем полегчало, - простонал я. - Так выкарабкиваться...

- Ничего, - сказал он бодро. - Красивый шрам на лице, ну и что?
Остальные под рубашкой. Мужчину шрамы не портят, я так полагаю.

Движение на соседнем столе прервало его слова. Таня, уже
освобожденная от захватов, приподнялась на локте, ее бледное лицо было
обращено к нам. Мы затаили дыхание.

- Не портят, - сказала Таня еще слабым, но уже чистым и ясным
голосом. - Еще как не портят.