Чтение 4–й страницы книги ~Откровение~

насмешка:

-- Понять хочешь? Веру? Разве не ваш отец церкви изрек: "Верую, ибо
нелепо"? Ишь, понять... Это еще почище, чем понять Русь.

-- Но,-- простонал Томас,-- где же справедливость?

Он поперхнулся и умолк, лицо калики было таким, что вот-вот
разверзнется потолок, и его поразит божий гнев за богохульство даже только
в мыслях. Но калика перевел дыхание, вздохнул, могучая грудь опустилась.
Все еще гневным голосом сказал сдержанно:

-- Пора взрослеть, сэр Томас. И довольно искать справедливость на
свете. Ее нет, понимаешь?

-- Но как же...

-- Она есть только в нас самих. И остается там, куда приносим,--
похоже, калика понял, что хватил через край, поправился: -- Иногда
остается. На некоторое время.

-- А потом? -- спросил Томас убито.

-- А потом суп с котом. Грош цена той справедливости, за которую не
бьются ежечасно. А вообще-то, ты зря так рвешь жилы в крике, а сердце в
плаче. Нет-нет, потеря в самом деле велика, но убиваться не надо. Прими с
христианским смирением...

Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Лицо побелело, кожа
натянулась так, что желваки едва не прорывали кожу.

-- Да пошел ты...

-- Ага,-- сказал калика со злым удовлетворением,-- поскреби англа,
отыщешь ли христианина?

-- А что? -- выкрикнул Томас.-- При чем тут христианин?

-- А то. Чего на меч кидался?.. Ваша рабская вера учит смирению.
Гордость и честь для вашей веры -- смертельный грех. Кто кинется на меч,
того даже хоронят не на кладбище, где люди! А за оградкой, где собак
закапывают...

Томас пробурчал, отводя взор:

-- Ну, уж и собак...

-- Ничего,-- сказал Олег насмешливо.-- Не думаю, что всех можно
превратить в рабов. Всегда найдутся люди, которые предпочтут кровью смыть
позор, бесчестье. Даже своей, если чужую пустить не сумеют.

Томас поспешно оборвал разговор, смутно чувствуя какую-то правоту
язычника, но не желая с нею соглашаться:

-- Но ты-то презренный язычник? Как бы поступил ты?

Калика произнес задумчиво:

-- Мы еще живы, а значит жива возможность вырвать Яру из рук адских
сил. Но главное, ты не должен так уж молотиться головой о стены. Хоть
камни здесь на совесть, но и голова у тебя... Особенно лоб...

Томас подпрыгнул. Глаза были дикие:

-- Как? Она в аду!.. Ее уволок обугленный мерзавец в адское логово к
чертям собачьим!

-- Да, но она -- красивая женщина.

-- И что? Говори, и что с того?

-- На красивую женщину и злой пес не гавкнет. Не зря говорят: не
родись счастливой, а родись красивой. Счастье, как и богатство, может
уйти, а за красоту всегда будут биться как рыцари, так и драконы,
великаны, гномы -- и эта мелкота туда же! -- Змеи, Кощеи... А девка только
сиди у высокого окошка да поплевывай семечки на дерущихся. Кто бы ее ни
завоевал, все одно не обидит. Это богатство можно отобрать, а девку под
зад коленом, но с красивой так не выйдет! Любой мужчина скорее богатству
даст под зад коленом.

Томас ощутил, как сведенная болью грудь чуть расправляется. Во тьме
забрезжил сла-а-а-абенький лучик надежды:

-- Ты хочешь сказать...

Калика удивился:

-- Я уже сказал яснее ясного. Красивых женщин не трогают даже волки в
лесу. Ты зря терзаешься, представляя, как ее там мучают. Голову наотрез,
что и пальцем не тронут. Кто ворует жемчужину, чтобы стучать по ней
молотком? Поверь, Яра в безопасности. Наоборот, к ней приставлены всякие,
чтобы ненароком пальчик не прищемила, красоту не попортила.

Томас на миг посветлел, но тут же брови сшиблись на переносице снова:

-- Кто это всякие? Хвостатые?

-- Хвостатые тоже люди,-- возразил калика.-- Ты с сарацинами якшался?
Ну, представь, что эти хвостатые тоже сарацины. Другой веры, но тоже...
гм... что-то умеют.

Томас тяжело вздохнул, но Олег видел, как сгорбленная спина чуть
распрямилась, а плечи раздвинулись. Только голос все еще оставался
встревоженным:

-- Но как бы ее... ну, понимаешь, не вздумали... силой.

Олег ахнул:

-- Томас, ты в своем уме? Ее ж не плотник похитил, который не чует
разницы между кухаркой и женой хозяина? Ее уволок хоть и мерзавец, но все
же рыцарь! А то не для себя, а кого повыше.

-- Повыше?

-- Ну да. Ворон ворону глаз не выклюет, а кус мяса отберет. Мужчины
друг другу уступают замки, земли, даже коней иногда, но не женщин. Женщин
отбирают, выкрадывают, уводят. Так и твою Яру уже мог отнять у твоего
мерзавца какой мерзавец повыше рангом. А раз выше, то еще больше знает
разницу между женщиной, которую берут силой, и женщиной, которую надеются
уговорить... Так что Яра сейчас в безопасности. Ее накормили, напоили,
переодели. Перед ней пляшут шуты, а адские барды поют адские песни.

Томас все яснел лицом, словно тучка сбежала с утреннего солнышка:

-- Спасибо, ты меня успокоил. Но я должен поспешить вырвать ее из
гнусных лап злодеев.

-- Да,-- согласился калика,-- спешить надо. А то с этими нарядами,
песнями да плясками еще и голову задурят. Все-таки женщина! Тем более,
красивая. Да и драгоценностей могут надарить полные сундуки, каких ни у
одного короля не найдешь...

Рыцарь вскочил, поспешно напяливал сапоги. Брови снова сшиблись на
переносице. Похоже, вспоминал, успел ли подарить своей невесте хотя бы
колечко.

Калика наблюдал с любопытством:

-- И куда ж ты?

-- Спасать! -- огрызнулся Томас.

-- А куда?

-- Не знаю. Потом придумаю. Мне в седле моего боевого коня только и
думается. За столом дяди Эдвина я засыпаю, как жаба в болоте, а когда
трясет, то в голове как бы взбалтывается... Такое всплывает!

Калика брезгливо поморщился:

-- Представляю. Лады, собирайся. Поглядим, вдруг да мне по дороге.
Вот только пролив...

Томас отказался от королевских доспехов, из тонкого, как пергамент,
листа, покрытого золотом, и теперь тяжело поворачивался в толстом железе,
похожий на окованный металлом таран, которым пробивают ворота крепости.
Калика оглядел его с головы до ног оценивающе, зябко передернул плечами,
будто это железо предложили одеть ему:

-- Люблю молодца и в половце. Да ты хоть дорогу в ад знаешь?

Томас остановился на миг, но тут же с помощью оруженосца одел через
плечо широкую перевязь с двуручным мечом.

-- Откуда?

-- Так как же попадешь туда?

Томас принял из рук верных рыцарей щит, одел на локоть:

-- Ты подскажешь.

-- Я? С какой стати?

-- Ты,-- ответил Томас со сдержанной яростью,-- где только не
побывал, а в аду как раз полно твоих дружков. И в котлах, и среди тех,
которые под котлы дрова подкладывают да вилами несчастных тыкают, как ты
меня, когда будил ни свет, ни заря. Да и разве святой обет рыцарства...

Он осекся, ибо зеленые глаза горели откровенной насмешкой. Оруженосец
молча застегнул на поясе Томаса толстый ремень с кинжалом в дорогих
ножнах. Лицо юноши было торжественное и суровое, а на человека в звериной
шкуре смотрел с нескрываемым отвращением.

-- Ну ладно,-- сказал Томас раздраженно,-- из тебя рыцарь, как из...
Но просто дружба? Ладно, мы так и не сдружились. Ну просто христианское
участие... А, черт! Или чисто мужское сочувствие? Наше мужское понимание?

Оруженосец прожигал варвара в звериной шкуре ненавидящим взором.
Калика подумал, отмахнулся с небрежностью.

-- Бред мелешь, как дурная мельница Сампо, что все море засолила. К
тому же я не знаю туда дорогу. Раньше можно было пролезть через дупло
Прадуба... иные звали его Ясенем, было такое Мировое Древо неизвестно
какой породы. Вершиной достигало небес, даже выше, а корни висели в
подземном мире. По дуплу как-то раз... гм... Но уже в тот раз дупло было
такое агромадное, что я натрясся, когда лез. Вот-вот, думаю, свалится.
Такое упадет на голову, даже рыцарю прическу испортит.

Он умолк, а Томас спросил жадно:

-- И что же?

-- А недавно я проле... проходил в тех краях. Гляжу -- нет Дерева.
Только холм, но какой! Да еще тлением тыщалетним отдает. Рухнуло, значит.
Стояло-стояло, а потом зачем-то рухнуло. А я так и не поглядел, что за
червяки его точили. Сколько хотел поглядеть, да все время не хватало.

Томас не понял, как могло не хватить времени человеку, который
зачем-то годами сидел в пещерах, но спросил о своем:

-- Может быть, обознался? В благородной рассеянности, свойственной
святым людям... ну, для чертей святым, перепутал пустыни Аравии со снегами
Имира?

Калика вяло пожал плечами: