Чтение 4–й страницы книги ~Живущий в последний раз~

уворачивался. Он бил - я...

НЕЧЕТ

- ...Ларри, я по возвращении засуну твой раздвоенный язык в
гарнизонный нужник! Повторить?

- Да ну, Муад, кончай греметь зубами... Мало ли кто померещился тебе
на этом земляном прыще! И даже если там и торчал вонючий сопливый
пастушонок - почем ты знаешь, что это наш?!

- Ты Устав читал, трепач драный?! "Жениха и невесту, и мужа с женой,
и всех близких Не-Живущему по крови - дабы лишенный пищи Враг, источник
бедствий людских, ввергнут был в Бездну Голодных глаз." Ввергнут был,
уяснил?! Повторить?

Хмыкнул на сказанное капрал Ларри и всю обиду вогнал вместе со
шпорами в бока бедного животного, никак не желавшего ломать породистые
ноги на рыхлой крутизне. Ну и опять же сам капрал отнюдь не собирался
ломать шею в виднеющемся лесу, даже если и действительно умотал туда
местный щенок. Надо быть придурком, чтобы в форме сунуться к лесным
братьям, - а уж они-то способны надеть герою последние браслеты почище
длинноруких дворцовых палачей, потерявших фантазию на казенном
довольствии...

Сколько там уходов сохранилось у хитроумного капрала? Ну, первый -
это от рождения, потом сарыч горный с уступа скинул, чтоб яиц не воровал,
третий надел на дороге в Город, щедро поливая ее красным соком молодого
глупого Ларри - тогда еще перегонщика плотов, четвертый мечом надел на
испытаниях лично сотник Муад, ловко надел, однако, сволочь, аж кишки
повылазили, ну и варвары - пятый...

Нет уж, дудки, это, значит, четыре дня помирать в их чащобных
берлогах - пусть сотник сам Устав перечитывает! Пошел он к варку...

В деревню Ларри влетел как раз вовремя: солдаты уже отыскали нужный
дом, указанный в доносе, и ворвавшийся первым Муад распахнул по ошибке
ворота свинарника. Матерый ездовой секач с неистовым хрюканьем подмял под
себя орущего сотника, ковырнул клыком неподатливый панцирь и под хохот
ветеранов чесанул по улице, одним поворотом мощного загривка оставив
лошадь капрала со вспоротым животом размышлять у забора о бренности
существования.

Из свинарника уже высовывались рыла поменьше, но с тем же недовольным
выражением, когда помятый Муад в бешенстве ринулся в дом.

- Эй, Ларри! - и упирающаяся старуха забилась в волосатых руках
сотника. Нож понимающего капрала чуть не отсек носы любопытным
молокососам, еще не видавшим знаменитый "летящий цветок сливы", и всем
своим широким лезвием оборвал визг растрепанной бабы. Довольно ощерившийся
Муад небрежно скинул тело набежавшим труповозам и медленно обернулся к
выбегающим из дверей мужчинам.

Звездный час сотника Муада! Много их, таких часов, было у него, когда
доведенные до отчаяния люди - впрочем, какие там люди - вражья жратва - и
все! - вот они-то и давали сотнику возможность для урока новобранцам.
Истерические дерганья протрезвевшего папаши Ломби, тупая звериная ярость
старшенького, вилы их никчемушные, - неужели для этого стоит греть ладонь
об эфес короткого меча с почетным набалдашником Серебряных Веток?..
Разумеется, не стоит. Отчего бы не приколоть неразумных селян их
собственными вилами? Действительно. И приколол. Под аплодисменты сопляков
и одобрительные взгляды изрубленных ветеранов. Легко приколол. Даже
изящно. Жаль, кабан ушел. Хотя и оставшегося молодняка с избытком хватило
на всю сотню. Тоже, надо заметить, свиньи порядочные были...

А тела семейства Ломби мерно подпрыгивали в телеге, едва поспевающей
за арьергардом скачущих. Завтра, завтра они вернутся в мир, и лучше бы им
не возвращаться - для принятия ритуальной ступенчатой казни, "положенное
число раз и до полного умерщвления", когда последние браслеты несколько
дней будут надеваться на корчащихся людей, вновь возвращающихся для новых
уходов - "и всех, близких Не-Живущему по крови, дабы лишенный пищи Враг,
источник бедствий людских, ввергнут был в Бездну Голодных глаз..."

Жаль, кабан ушел. И поросенок ушел. В лес. Куда там было обещано
засунуть язык нерадивого капрала Ларри? Ах, ну да...

ЛИСТ ВТОРОЙ

...И в каждом саване - видение,

Как нерожденная гроза,

И просят губы наслаждения,

И смотрят мертвые глаза.

...освещенный дымным пламенем костра зал. Голая, невиданно худая
старуха сидела у очага, скелет из черных лоснящихся костей, и высохшие
длинные груди ее, подобно плоским побегам табака, ниспадали до самого низа
живота. Кривой палкой, зажатой в обеих руках, она помешивала омерзительное
варево в огромном глиняном котле, тысячи мух гудели над ней, ползали по
впалым щекам, укрывались в ее сальных лохмах.

Когда Малыш иа-Квело подошел поближе, она задрала острый подбородок и
нараспев произнесла:

- Ох, ох, ох, бедолага, бедняк неприкаянный, да неужто он не знает,
что не стоит самовольно совать руку слону в задницу, а то беды не миновать
- скажем, встанет слон, и виси после у него под хвостом!..

Она покачала головой, словно выражая сочувствие заблудшему, которому
грозила страшная участь.

- Неужто он не знает, что прийти ко мне легко, а вот выбраться
потруднее будет?..

Малыш иа-Квело почтительно обнажил плечо под пристальным взглядом
оскалившейся Длинногрудой Королевы и промолвил, улыбнувшись:

- О моя Королева, этот бедолага давным-давно ничегошеньки не знает...
Испокон веков бродит он по этому необозримому миру в поисках дорог ведущих
и дорог выводящих, а знай он дороги, - разве пришел бы сюда?

- Да уж, - усмехнулась старуха, блестя хищными, не по возрасту,
зубами, - знал бы дорогу, не пришел бы к порогу...

Она протянула стынущие руки к очагу, долго качала головой и, наконец,
спросила голодным голосом, на дне которого сливались угроза и обещание:

- Славный ты малый, хотя и подлизаться не дурак. Подойди-ка ближе,
посмотрим, сумеешь ли ты умастить бальзамом мою спину так же ловко, как
словами мою душу...

Старуха протянула Малышу зеленоватую склянку и, не вставая,
подставила свой длинный и узкий волосатый хребет, с выпирающими, как рыбьи
кости, острыми позвонками. Молча взял иа-Квело склянку, и вскоре руки его
стали кровоточить, покрывшись порезами. Казалось, старуху опьянил запах
крови, она то и дело поворачивала к нему свою исходящую пеной морду гиены
с острыми белыми клыками, будто готова была вцепиться ему в горло.

- Скажи-ка мне, любопытный странник, что мягче - моя спина или твои
ладони?

- Твоя спина, - ответил Малыш иа-Квело.

И в тот же миг увидел перед собой дивную спину девушки с круглыми
крепкими плечами и бедрами, изгиб которых...

...приподняла до бедер свои мерзкие лохмотья и, слегка раздвинув
ноги, начала выстукивать на тощем животе мерный ритм; она барабанила, а
из-под подола выскакивали крошечные серенькие существа с ярко-рыжими
волосиками на остреньких затылках, и все они под застывшим взором
Королевы, зрачки которой утонули в белом взгляде страшной шоколадной
статуи - все они улетучились из пещеры по ведомым им делам, а старуха
вернулась к очагу и простерла руки над огнем; тело ее тяжко сотрясалось в
робких лучах заходящего солнца, не осмеливавшегося войти под низкие своды,
ее били корчи, и гость неслышно сидел в дальнем углу зала.

Так прошло три дня, и снова превратилась Королева в девушку с
ослепительными белками глаз; но когда на смену красавице возвратился живой
скелет, Малыш иа-Квело с удивлением почувствовал, что не испытывает такого
отвращения перед ним, хотя так до конца и не свыкся с тяжелым духом,
окружавшим ее, с царапающим слух голосом; он смог даже делить ложе с этим
обтянутым иссохшей кожей призраком, избегая смотреть ему в глаза, но
иногда даже волнуясь за старушку.

Доверившаяся Малышу возвращавшаяся девушка с блестящим взглядом, -
она поведала ему о кошмарах детства своего, о приобщении, о злодеяниях
своих в старом, сморщенном обличьи, чуждом даже для нее самой, о выпитой
крови забредавших в пещеру Скитальцев; она кормила иа-Квело фруктами и
поила только родниковой водой, потому что от иной пищи тело его
приобретало слишком дразнящий запах; она давала ему капли своей рубиновой
крови и с ними же пекла особый медовый хлеб с бурой корочкой, и Малыш звал
этот хлеб любовной приманкой, и нутро его содрогалось от мякоти хлеба...

Так прошла вечность, потом еще и еще одна вечность, и тускнела память
Малыша, и солнце стало обжигать кожу его, черную кожу сына солнца, а
старуха сидела у очага в мертвом, сонном оцепенении, а девушка была такой
же ослепительной, как и в первый день, и бледнеющий Малыш стал понимать,
что имела в виду Длинногрудая Королева, говоря о...

ЧЕТ

...Лук сломан,

Стрел больше нет,