ориентируется заправский охотник в родном, пусть и бескрайнем, дремучем
лесу. И он шел, он спешил к тому самому участочку, который надо было
убрать из этого здорового могучего леса, который своей гнилью и
разложением мог погубить весь лес, мог превратить его в дряблое и
булькающее болото, страшное своими трясинами, омутами... этого нельзя было
допустить.
что он не желает вмешательства в свою сущность, в свое естество, пусть это
вмешательство будет и самым доброжелательным, исцеляющим. И это было новым
в его практике! Аналитик-хирург вдруг ощутил совершенно определенно, что и
его самого и неуловимо-призрачный психоскальпель выталкивает из мозга
какая-то необъясненная и необъяснимая сила. Он насторожился, увеличил
почти вдвое напряженность психополя, ринулся вперед к страшному очагу
будущей болезни... Но не сдвинулся и с места, напротив, его стало вдруг
выталкивать наружу, медленно, но неостановимо и жестко. Это было
непостижимо, это выходило за все существующие грани. Сегодня все выходило
за грани! И он не мог больше позволять себе удивляться. Он лишь
сопротивлялся этой невидимой и непонятной силе, пытался преодолеть ее. Но
не хватало ни его усилий, ни мощности психоусилителя. Он опоздал! Надо
было делать операцию, когда этот человек лежал беспомощным, с отключенным
сознанием!
послал вызов ассистенту... Но в тот же миг почувствовал, как хирургический
шлем поднимается вверх - сам по себе, без его воли. И он увидел этого
человека, пациента, стоящего перед ним и держащего шлем в руках.
нормально, все будет в порядке, я себя чувствую значительно лучше, доктор,
а я себя знаю, поверьте!
психоусилителя, отключил питание. Аналитик следил за каждым его движением
и не верил глазам своим.
серые глаза. - Но для меня открылось чуть больше, чем для вас, доктор. И я
не хочу ничего забывать. Я и так прожил тридцать шесть лет, многого не
зная о самом себе. А теперь вот узнал.
расслабился. Он уже успел натянуть на себя простенький летный
комбинезончик, серый и неприметный, легкие ботиночки, и потому совершенно
не был похож на пациента Мнемоцентра, на больного или страждущего. Только
у виска подергивалась нервически маленькая жилка. Да губы были сжаты
плотнее обычного. Но он вполне владел собой. Аналитик это видел ясно.
года назад, я бы не стал даже смеяться над глупой шуткой! Но мне и сейчас
не смешно, поверьте! - Его глаза были и впрямь серьезны, а лицо даже
мрачно. - Ну да ладно, доктор! Вы все равно через час и двадцать минут обо
всем забудете. Так что я вам доскажу конец истории. Того самого малыша
подобрал тридцать шесть лет назад автомат-транспортник за триста парсеков
от ядра нашей Галактики, в такой глухомани, что никто здесь на Земле не
поверит никогда даже в саму возможность существования такой глуши! Но не в
этом дело! Транспортнику пришлось сожрать все собственное топливо и весь
транспортируемый груз, чтоб сигануть сквозь сверхпространственные
структуры к Солнцу. Он чуть не накрылся, но он доставил малыша на Землю. И
вот, видите! - Пациент развел руками. - Никто не скрывал, что мои родители
погибли в Дальнем Космосе, мне так и говорили... Не говорили только, что
было со мной и как они погибли. И вот я узнал! С вашей помощью. И я не
хочу вновь обретать беспамятства, нет! Так что вы, доктор, извините меня.
свое, неприятное и тягостное. Мало того, что этот парень так и останется
непрооперированным, несущим в себе болезненную память, ему самому, старому
и опытному врачу, влепят хорошенько по первое число за допущенные промахи,
обязательно влепят. Ну и пусть! Аналитик отмахнулся от навязчивых мыслей.
Что он, мальчишка, что ли, разве ему привыкать!
глаза собеседнику. - Что с вами? Вам плохо?
мнемограмма, доктор. Надеюсь, вы меня понимаете?
голова от переизбытка впечатлений за сегодняшний день. И он ничего не
делал, чтобы избавиться от этой боли, терпел ее покорно и безропотно. Он
был не в себе.
выбивать легкую ритмичную дробь, в такт которой покачивалась голова и
мысок левого ботинка.
вперед.
такого... неужели вам надо объяснять? - сказал он тихо.
правоведы. К тому же, на сей счет пока что юриспруденция не обогатила себя
определенными параграфами, не так ли?
непростой, что главное - право распоряжаться собственной судьбой -
остается всегда за человеком, и только за ним. Он решился.
когда делал вам мнемоскопию, не думал о каких-то там координатах,
по-моему, вообще ни черта не было видно на небе, что может видеть
младенец?!
все пытаетесь как-то... - пациент прищелкнул пальцами, подбирая слова.
так ясно. Какой участок брать?
повороты, когда держали, когда укладывали в капсулу.
же осекся, будто на горло говорившему набросили удавку. Последнюю фразу
аналитик не проговорил, а просипел: - Учтите, вам придется все пережить
снова!
лежал в откидном кресле под параболическим зеркалом приемника-мнемографа,
но взгляд его блуждал выше, будто он уже присматривался к незнакомым
звездным россыпям, запоминая их.
твердых, но очень тонких карточек.
он.
небо, которое со всех сторон! А об остальном не беспокойтесь, я и так
помню все до последнего штришка, попробовали бы вы на моем месте забыть
это!
Мнемоцентре.
сферический шлем и подогнал свое кресло к экранам. Ему не пришлось ждать
долго. Надпись мигнула и погасла, оставив в глазах зеленые пятнышки.
Надпись была короткой:
прекрасно. И все же он прикрыл глаза, расслабился.
тенью следовал ассистент.
вошедших, будто не узнавая их. Потом вяло проговорил:
и напряженно работает, а потом вдруг на него обрушивается абсолютный
покой. Это все от перенапряжения.