плачет и палит во все, что движется, это к добру не приводит.
открытое место и, выпрямившись за толстым стволом, туго обвитом цветущими
эпифитами, осторожно глянул туда, где по моим расчетам должен был
находиться немец.
прижавшись спиной к дереву и далеко выбросив перед собой длинные, обутые в
солдатские башмаки ноги. Автомат он отбросил и держал в руке, чуть
отведенной в сторону, пистолет. Я отчетливо видел, как по его хорошо
выбритой щеке (как все немцы, он был аккуратистом) скользнула, упав на
распахнутую рубашку, крупная, блеснувшая как глицерин, слеза. Левой рукой
Шлесс неуверенно, как слепой, водил перед глазами.
патронов у него осталось... Так, время от времени окликая немца, я
заставил его расстрелять всю обойму. И тогда, уже не боясь, пересек поляну
и присел перед ним на корточки:
немцем, но он и ветку не видел. Его зрачки были неестественно расширены,
но он ничего не видел - ни ветку, ни меня. Совсем ничего.
будет возиться?
пахнет скотиной. Я таким никогда не доверял, я спать не лягу, если в
прикрытии стоит такая скотина. При первой опасности он займется спасением
собственной шкуры, он на это запрограммирован. Ему плевать на всех. Так
уже было.
люков дымил подожженный танк. Сержант Лоренс первым заметил снайпера.
Заметил его и ван Деерт, но снайпера снял Лоренс. Я долго потом думал,
вспомнил француз, зачем Лоуренс это сделал? Он не очень меня любил. Но он
снял снайпера, на какую-то секунду открывшись, и сам в ответ получил пулю.
Он, наверное, считал, что в следующий раз уже я прикрою его. Это жаль, что
его убили. Я бы его прикрыл.
единственное, над чем стоит постоянно думать - прикрытие. А ван Деерту
наплевать. Он не прикрыл Шлесса, скотина. Это надо запомнить и не торчать
под рукой у голландца. Он не прикроет, если это понадобится. Он плохое
прикрытие.
поближе к Усташу или к Ящику.
он умел радоваться удачам. Глядя на плачущего немца, он еще раз, далеко не
впервые за свою долгую, полную неожиданных приключений жизнь, порадовался
- удача опять не обошла его. Он жив, он может рассуждать, у него есть
выбор.
меня пока не обходит. Это справедливо, что весь в слезах лопочет все-таки
этот новичок, а не я. Это справедливо!..
лицо почернело, он задыхался. И агония не продлилась долго.
разных болезней. Мы не повезем немца в лагерь.
холмик, укрытый дерном, вот все что теперь напоминало о недавнем
существовании немца Шлесса. Поняв наше состояние, капрал сплюнул:
премьер-министра, но они сами скрытые симбу. А уж знахари в их деревне
точно найдутся. Ван Деерт, садись за руль. Я хочу знать, от чего может
вдруг умереть молодой здоровый мужчина? Просто так ничего не бывает.
Держись слоновьей тропы.
делая крупный глоток.
продирает. В этом ты прав, Буассар.
под банановыми деревьями. Несколько масличных пальм, черных как сажа,
поднимались над поляной. Заливаясь отвратительным визгом, под колеса
бросились две-три тощих собачонки с оттопыренными, как у гиен, ушами.
челюстью и низким и черным, блестящим, как будто он был отлакирован, лбом,
встретил нас у порога хижины. На нем был старый замызганный пиджак без
рукавов - символ силы и власти. В узких глазах пряталась плохо скрываемая
неприязнь.
зарослях черного. Мы работаем на Моиза Чомбе и хотим знать, что делал
черный в лесу вдали от деревни? Других деревень здесь нет. Ты знаешь
закон, - скажи!
свет божий десятка полтора стариков и старух. Сгорбленные, беззубые,
трясясь, как в лихорадке, они равнодушно смотрели на нас, не делая никаких
попыток заговорить или хотя бы хоть как-то выразить свой интерес к нам.
знать, зачем черный ожидал белого в лесу?
назвал их очень молодыми, а может они просто были истощены.
свет тощая, отвратительная, искривленная болезнями и возрастом старуха. Ее
лицо было чуть ли не наглухо закрыто чем-то вроде повязки, сплетенной из
сухих бледных стеблей. Медленно обведя собравшихся взглядом, в котором,
несмотря на возраст, таился жадный огонек, старуха на мгновение замерла.
Она тут самая живая, подумал я, глядя, как резво схватила она длинный и
гибкий хлыст, вырезанный в кустах совсем недавно - с него еще капал сок,
мгновенно окрасивший в желтое сморщенный, черный, как уголь, кулачок
старухи.
незаметным жестом поправил заткнутый за пояс пистолет.
кривлялась, иногда почти падала в ту же пыль. Тонкая сухая рука
безостановочно отбивала удары, хотя никто из черных и глазом не моргнул,
равнодушно ожидая, чем кончится для них все это действо. Руки и ноги
старухи дергались в одном ритме, она уже танцевала, она уже летела над
землей, казалось, сейчас она впрямь взлетит! Но она не взлетела, она упала
сморщенным лицом в пыль под ноги тощему, испуганно, наконец, отпрянувшему
негру.