Ева грациозна поднялась, глядя на Диму взахлеб. Двинулась вперед, неся
вино, как факел: пронзила танцующих, приостановилась у двери и обернулась,
сахарно блеснув улыбкой. Дима миновал едва различимых Ромку и Таню, догнал
Еву. Они вышли. Ева снова затворила дверь, приглушив музыку и отрезав
свет: глаза совсем ослепли. На ощупь они сплели руки, улыбнулись в темноту
и стали пить.
его за шею и потянула к себе. Он наклонился, она встала на цыпочки и стала
сосать его губы. Дима, чувствуя, что мир вокруг обесценивается и
пропадает, обнял ее свободной рукой - она запрокинулась, зубы твердо
коснулись ее зубов.
поцеловала кадык, потом углубление между ключицами. Он зарылся в ее
ароматные волосы. Все отлетело, кроме этого аромата, кроме ощущения тепла
и покорности под рукой и подбородком.
затылок. - Ты уехал... Я звоню, а мне говорят - он в Ленинграде. Я даже
написать хотела, только постеснялась, боялась, не поверишь. Ты вспоминал?
сама все говорит и... делает? А я еще не хотел ехать сюда, вспомнил он. У
него напряглись руки - как мешал этот поганый фужер!
открыла дверь, впустив шум и мерцающий свет, упруго пошла к столу, едва не
задев танцующего Ромку. Она же просто красавица, едва не сходя с ума,
думал Дима. А она уже спешила обратно, улыбаясь издалека, показывая
освобожденные руки; он зачарованно следил. Она подошла.
медленно переступали с ноги на ногу, терлись друг о друга, обнимались, он
тянулся к ее губам, она пряталась. Но он не хотел играть, как все. Он не
играл.
Губы ее были упругими и скользкими. Его правая рука стекла по ее спине,
пошла ниже, достигла края платья и нырнула под него, прильнув к атласной
коже.
раздался над самым ухом голос Шута. Дима ошарашенно вздернул голову -
темная тощая тень проплыла мимо.
локтем в бок. Дима обернулся и опять рявкнул: Кыш!
сделал выпад локтем и попал Еве в бок.
она покорно и обещающе обмякла.
партию бутылок. Дима остался посреди комнаты со слегка разведенными руками
и пустыней в голове. Над пустыней бушевал самум; песок ревел, рубил лицо,
слепил и заглушал все вокруг.
печальный голос. Кто-то взял Диму за локоть.
продемонстрировать, что ей плевать...
Магнитофон взорвался новой мелодией.
Только мазохисты, Дымок, любят кого-то, кроме себя. Лидка вот никого,
кроме себя, не любит. Потому и со мной: удобно, легко. Я ее тщетными
мольбами о сопереживании не утомляю, душу не распахиваю и ей не даю - ей и
хорошо. Делаем, что хотим. Каждый сам по себе.
на Лидку. Лидка смирно сидела, уложив подбородок на сцепленные ладони. Она
ждала. Она любила. Дима круто мотнул головой.
и клочья пены, рвущиеся на ветру... Ветер, понимаешь? И волосы - черным
пламенем в зенит...
вглядывался Диме в лицо. Дима очнулся.
прочее. Скажи лучше, как ты Афродиту тут сбацаешь? - Шут погладил свое
тощее брюхо, обтянутое модными штанами. - Ведь на худсовете тебе порнуху
пришьют. Или, верный соцреализму, изобразишь действительность в ее
революционном развитии и зашпаклюешь все пеной?
возможностей говорить от души. Авторитет. Дескать, с меня взятки гладки -
это не я вас матом крою, а Шекспир, Ростан, Стругацкие, Бо Цзюйи...
наволочки, вместо одеяла старое пальто. Диме не спалось, но он честно
лежал, закрыв глаза, и думал: во что бы то ни стало надо уехать дневным.
Шут, проводив остальных до электрички, назад шел не спеша. Миновал старую
церковь, туманно серебрящимся пятном парившую в небе, свернул в переулок -
четкий, патрульный стук шагов по асфальту, ритмично ломавший ночную тишь,
сменился глухим голосом земли, у крыльца остановился.
тишины. Веспер...
но он - золотой. Я кричу под этими звездами, далекими просто, и далекими
невообразимо, я рву горло в вопле, от которого у меня вылезают глаза и
лопаются сосуды, и не надеюсь заглушить хохота, но если кто-то засмеется
неуверенно, удивленно оглянется на других: да что ж здесь смешного?.. если
отверзнется наконец неведомая железа и выплеснет гормон совести в кровь, и
понявший свое уродство тем самым избавится от него - я буду спасен, и
жизнь моя обретет смысл."
о Еве. Иногда - еще о ком-то. Он был влюблен, влюблен почти во всех. Шут
говорил не за него - за себя. Но грохотом быть у Шута не получилось.
щедро рассыпавшему угли на весь небосвод, и вдруг подумал, как
претенциозно выглядит со стороны. Это была мысль из тех, что исподволь
сломили его несколько лет назад, и назло ей он вытянулся в струну и стоял
так долго-долго.
оттуда. Звезды беззвучно мерцали, неуловимо тек через мир Млечный Путь.
Наедине с небом Шут не был столь одинок, сколь среди всех этих. Он знал:
оттуда тоже смотрят. Эй, меднокожие с Эпсилона Тукана, у вас девчонки тоже
нашивают красные сердечки на юбки внизу живота? Оффа алли кор?
отсвет на листьях яблонь. Лидка ждала. Когда кто-то ждет, покоя уже нет.
Легче пойти, чем стоять и думать лишь о том, что уже надо идти и что за
каждую секунду промедления - виноват. Шут пошел.