болен.
секунду назад. А из этого вихря неторопливо выплыл Созоев и положил перед
Игнациусом знакомую пухлую папку, перевязанную тесемками.
читать не буду. Так что можете забрать их с собой. - Ему было трудно
разговаривать, он словно одеревенел. Со стен пялились многочисленные
фотографии: Созоев и Калманов, Созоев и Шредер, Созоев и Ламеннэ. - У меня
нет к вам никаких претензий, Саша. Вопрос уже решен. Если шестого все
пройдет нормально, то защита будет назначена в течение месяца. Я подпишу
необходимые бумаги и выступлю, как положено. Но читать _э_т_о_ я не желаю.
поднявшись, безжизненно принял ее:
Созоев. - И Рогощук будет против. Это тоже имейте в виду.
Это - совесть... Александр, объясните мне честно: зачем вам степень?
брови куда-то поехали.
сорваться. Он ведь ждет, что я непременно сорвусь. Я не имею права
сорваться сейчас.
ненависти голосом сказал он. - Затем, что защищаются все, кому не лень.
Затем, что нужно быть круглым идиотом, чтобы не защититься. Затем, что я
не хочу быть - как дурак среди остальных. Затем, что жить на сто двадцать
рублей невозможно. Затем, наконец, что вы сами прекрасно знаете все эти
"зачем"...
от него и не требовалось. Потому что Созоев вдруг вежливо и непреклонно
оборотился к дверям.
порядочную ледяную глыбу. Посмотрел на заиндевелые рамы второго этажа.
Кирпичом, что ли, по ним шарахнуть? Только где тут достанешь кирпич? Уже
рассвело. Малиновая краюха солнца плыла над антеннами и наливала пламенем
подслеповатую кривизну чердаков. Дул сырой ветер. Ноздреватый снег стонал
при ходьбе всеми своими суставами. Совесть, видите ли, у него. С чего бы
это? Потолок на башку рухнул? Где он был раньше, когда обо всем
договаривались? Совесть. Конечно, я использовал данные Груна, особенно при
анализе: страницы девяносто вторая - сто четырнадцатая, но иначе бы я
просто не успел. Попробуйте накатать диссертацию за месяц, начав с нуля, с
гладкого ничего. И, между прочим, кто предложил их использовать? Между
прочим, Андрей Борисович Созоев, собственной персоной: "Возьмите эти
материалы, Саша, включите их как-нибудь в свою работу, а то пропадут".
Декабрьский вечер, семинар у радиологов, случайный разговор в пустой
гулкой аудитории. И пропали бы. Точно. Никто не станет оформлять для
печати чужое исследование.
вьюжной реки: гранитные столбики в шапках по пояс, оснеженная вязь перил
между ними, дикий нетронутый хаос льда, а на другом, приземистом, берегу -
глухие, убогие, занесенные по самый шифер, длинные дощатые бараки.
Наверное, склады. Скукой и запустением веяло от них. Игнациус выругался.
Ко всему, он еще свернул не в ту сторону. Теперь придется пилить обратно.
Наверное, целый километр. Видимо, лучше - через переулок. Через переулок,
наискосок и - к автобусной остановке. Он вдруг распахнул подозрительно
легкий, болтающийся "дипломат". Так и есть, папку он забыл у Созоева. Надо
же, как получается. Одно к одному. Ну и черт с ней! Чтоб она совсем
провалилась!
низких крыш набрякшие комья снега. Совесть, видите ли, у него. С чего бы
это? Игнациус тяжело дышал. Именно Созоев добился на ученом совете, чтобы
сняли Груна и вписали Игнациуса. Что было весьма чревато. Именно Созоев
непрерывно теребил и подталкивал его все это время. Именно Созоев
буквально выжал из него готовый текст. А теперь, пожалуйста, - читать не
буду. Наверняка что-то случилось: слишком внезапно, слишком сразу, слишком
без явных причин. Еще вчера все было нормально. Он свернул за угол и
увидел ту же - в горбатых шапках, оглохшую под сугробами, забытую,
нетронутую набережную. Неужели опять напутал? Не должно быть никакой
набережной. Над низким зевом подворотни, чудом не падая, висела отодранная
табличка. "Сонная улица 12" было написано на ней. Вдруг ужасно стемнело -
за две секунды. Громадными охапками повалил мокрый снег. Дальний конец
переулка пропал в мутной пузырчатой пелене. Закружилась метель. Не в
картах, так в любви, подумал Игнациус, закрываясь ладонью. Внутренне он
уже был готов ко всему. Четырнадцатый номер приходился на совершенно
сказочный причудливый особняк с выпяченными по бокам детскими витиеватыми
башенками, стоящий за чугунной оградой в пустынном, сером, пронизываемом
липкими хлопьями, редком саду. Скорее всего, там располагалось
какое-нибудь учреждение. Вот и остаток вывески на сквозных воротах.
Игнациус попытался разобрать треснувшее название, но не смог. Не хватало
больше половины. Тогда он взялся за массивный изогнутый прут и толкнул
калитку.
проваливался под ногами. Снег жестоко лупил и творожистой гущей стекал по
коже. Хор деревьев махал призрачными ветвями. Перед дверью, защищенной
треугольным карнизом, стояли двое в промерзших кирасах, в шлемах,
увенчанных острыми шишаками. Как по команде, скрестили беловатые от холода
алебарды.
Щурясь во вьюжную мокроту, выглянул некто, маленький и лысый, как груша, в
пестром облегающем трико арлекина:
боковые коридорчики. - Как добрались, сударь? Вас кто-нибудь видел? Слежки
не заметили? Будьте осторожны, Ойкумена кишит лазутчиками.
Экогаль распорядился проводить вас прямо в железную комнату. Ради бога,
сударь, - ни звука! Даже страшно подумать, что будет, если Тайный Совет
вдруг узнает о вашем присутствии...
во сне. Они миновали сумрачные площадки, затянутые паутиной, спустились по
невидимым лестницам, которые угрожающе визжали на разные голоса,
пригибаясь, пролезли сквозь пыльную портьеру с кистями и оказались в
душном безвыходном закутке, где вдвоем было не повернуться. Арлекин
постучал особенным образом.
длинной шпаги, стоял высокий, плотный, бритоголовый, наверное, очень
сильный мужчина в черном плаще. На широком и властном лице его двигались
хищные, как у кота, усищи.
сударь! - по-звериному прорычал он. - Как будто у нас в запасе целая
Вечность!
прижавшись к мелкому узорчатому железу, которым до потолка была обита
клетушка, радуясь и не веря, обеими руками коснулась сияющих глаз.
проскакал двести верст и загнал четырех лошадей вовсе не ради ваших
возвышенных чувств. Мне нужен Человек - из плоти и крови.
Персифаля. У вас нет сердца!
шпага его задрала плащ, расшитый золотыми скорпионами.
стать, наконец, свободной? Или вы намерены ждать, пока Фукель отравит
Звездочета, как он отравил когда-то вашего отца, и затем повернет Круг в
обратную сторону?.. Моя голова полетит первой, не сомневаюсь, но ваша -
следом, мадонна.
Лукьяненко Сергей
Махров Алексей
Орловский Гай Юлий
Афанасьев Роман
Акунин Борис
Березин Федор