Чтение 4–й страницы книги ~До света~

Раздумывать было некогда. Я повел уверенным твердым взглядом вокруг,
и огонь, расползающийся по обоям, послушно остановился. А затем, пыхнув,
сник, измазав копотью штукатурку.

Прекратили дымиться обугленные тела.

Только смрад горелого мяса распространялся в гостиной. И отчаянно
тикал будильник, показывая четверть двенадцатого.

Зоммер, наконец, выкарабкался из кресла.

- Вы с ума сошли, - тонким голосом сказал он. - Вы рехнулись. Вы чуть
меня не убили...

Он сейчас нисколько не походил на бога - рыхлый пожилой обыватель,
скомканный потрясением.

Во мне словно умерло что-то.

Дым расползался по комнатам.

- Ладно, - сказал я. - Ладно. Пойдемте отсюда...

- А куда? - спросил Зоммер, отряхиваясь.

- Есть одно место. По-моему, вполне безопасное.

- Это к вашей приятельнице?

- Не хотите - не надо.

И тогда Зоммер стих, - оглянулся, зачем-то ощупал себя от бедер до
подбородка, а потом замычал и, как ребенок, неловко переступил через
сгоревшее тело...

Семинар был назначен на половину двенадцатого. Я явился в одиннадцать
двадцать пять и, войдя в коридорчик, простершийся от конференц-зала до
лестницы, был немедленно перехвачен Баггером, который выступил из дверного
проема.

Вероятно, он специально меня караулил - взял под локоть и, не давая
пройти, завернул в ту часть холла, которая примыкала к буфету.

Крупный мраморный лоб прорезали две морщины.

- Мне надо с вами поговорить...

- Пожалуйста, Томас, - сказал я, незаметно отодвигаясь и пытаясь
освободить зажатый пальцами локоть. Мне как-то не нравилось, что он меня
держит. - Разумеется. Я - в вашем распоряжении.

- Тогда пройдемте сюда, - сказал Баггер поспешно.

И, затолкав меня за поднимающуюся выше роста горку цветов, разместил
в закутке, который эти цветы образовывали. Журчала вода в фонтанчике, и
сквозь декоративные камни высовывались глаза фиалок. - У меня есть для вас
довольно неприятная новость...

Он облизал губы.

- Томас, слушаю вас... - Я тоже начинал волноваться.

Новость заключалась в том, что сегодня утром к Баггеру, который был
членом Оргкомитета, неожиданно вперлись два человека в штатском и,
предъявив удостоверения Второго бюро, целый час задавали вопросы,
касающиеся моего пребывания. Откуда я взялся, каким образом, не получив
визы, въехал в страну, посылалось ли мне официальное приглашение на
конференцию? Кто меня из участников лично знает и какие у меня были ранее
научные достижения? Причем, дело ограничивалось не только этим, их
интересовали мои знакомства на конференции: с кем конкретно я последнее
время общаюсь и какие при этом веду конкретные разговоры. И не видел ли
Баггер, чтобы ко мне приходили какие-нибудь посторонние? Они дали довольно
подробное описание Зоммера: то есть, внешность, одежда, полный словесный
портрет. И просили, если такой посетитель появится, чтобы Баггер их
известил по соответствующему телефону. Баггер, разумеется, отказался. В
общем, стороны разошлись при взаимном неудовольствии.

Старший в паре даже холодно намекнул, что теперь и у Баггера могут
быть определенные неприятности. Тогда Баггер вспылил и послал их к черту.
На том и расстались. Представители Второго бюро зашли в номер к Дювалю, а
взъерошенный Баггер поспешил, чтобы меня предуведомить.

- Это, конечно, полное безобразие! - нервно сказал он. - Я не знаю
уж, за кого они вас тут принимают (да и если говорить откровенно, то лично
мне все равно), но смешно же искать среди нас наркомафию и террористов.
Даже если вы, предположим (простите меня, ради бога!), агент КГБ, то и
здесь они явно превысили свои полномочия. Конференция, в конце концов, не
секретная. Все имеющиеся материалы будут опубликованы.

Баггер пригладил волосы. Было ясно, что он боится скандала, который
бы мог разразиться. Член научного семинара - иностранный шпион.

Все газеты, конечно бы, ухватились за такое известие. Пострадал бы
престиж Конференции и Оргкомитет. Между прочим, сам Баггер в первую
очередь.

Вероятно, поэтому он так и расстраивался.

- Заверяю вас, что к КГБ я не имею ни малейшего отношения, - сказал
я. - Точно так же, как к наркомафии и к международному терроризму. Я
действительно российский ученый, Санкт-Петербургский Технологический
институт. Ну а то, что вам незнакомы мои научные публикации, так они, в
основном, посвящены смежным вопросам. Я не чистый философ, я, так сказать,
прикладник. Однако, это - не преступление...

Баггер, наконец, выпустил из пальцев мой локоть.

- Боже мой, мсье профессор, я, разумеется, верю вам.

И не надо мне ваше удостоверение, оно все равно на русском. С визами
произошла, конечно, какая-то путаница. Я бы лишь посоветовал обратиться в
российское посольство в Париже. Кто их знает, быть может, потребуется
юридическая защита... - Важное сенаторское лицо его вдруг на секунду
застыло, а затем умильно расплылось, изображая приветствие.

Полные яркие губы сложились сердечком. - Рад вас видеть, мадемуазель.
Вы, как всегда, ослепительны...

Он неловко посторонился.

- Здравствуйте, здравствуйте, господа, - сказал женский голос. - Вот
вы где, оказывается, от нас скрываетесь. Любопытно, какие у вас секреты?
Я, надеюсь, не помешала дискуссии? - Тут же теплая гибкая уверенная рука
просунулась мне под локоть, и Октавия, словно разъединяя нас, просочилась,
представ во всем своем страстном великолепии: черные дикие волосы, как
будто взъерошенные самумом, черные, полные вызова, блистающие глаза,
черный брючный костюм из плотного бархата. Под костюмом на черной блузке
светился в серебряной оправе топаз, а упругие алые губы были чуть-чуть
приоткрыты. Она точно была готова к немедленному поцелую. - Что же вы,
господа? Между прочим, семинар уже начинается...

Страстный взор ее обратился на Баггера. И почувствовалось в нем
какое-то непонятное ожидание. Словно бы она давала ему что-то понять.

Баггер даже смутился.

- Да, конечно, пора идти, - с запинкой сказал он.

Отступил и сдержанно поклонился, охватывая нас внимательным взглядом.
- Мы вас ждем, господа. Какой вы все же счастливец, мсье Волкофф...

Ему, видимо, не хотелось оставлять нас одних. Тем не менее, он
вздохнул, показывая, как завидует, - отвернулся и пошел через громадную
широту вестибюля. Его ладная внушительная фигура привлекала внимание.

В миг прилипли к ней какие-то участники конференции.

Баггер в качестве Оргкомитета был нарасхват.

Его заслонили.

Встрепенувшаяся Октавия еще плотнее взяла меня под руку.

- Где ты пропадаешь? - капризно спросила она. - Почему я не видела
тебя сегодня за завтраком? Мне пришлось провести это время с Бернеттами и
Дювалем. Боже мой, они меня совершенно измучили!..

Выразительно просияли белки закатившихся глаз.

- Бедная, - сказал я.

Октавия притопнула каблуком.

- Ты не представляешь себе, какое это проклятие: и Дюваль, и
Бернетты. Разговаривают они только по своей специальности, более ни о чем.
И причем, идет сплошной английский язык. "Микрохимия естественных
социальных движений"... "Миф как косвенный смысл биологического в
человеке"... И так - все время. Это были ужасные полчаса.

Ты еще у меня за это поплатишься...

Она быстро подняла горячие губы, и я тут же склонился над ними,
почувствовав запах духов. Знакомое гибельное ощущение встрепенулось во мне
- с негой темного номера, с дурманным ароматом жасмина. Колыхалась от
сквозняка паутинная штора, и шумели за открытым окном парижские улицы.

Это было вчера.

А сегодня тревожащий запах жасмина казался еще сильнее, и еще острее
томила неизбежность прощания.

Все уже завершилось.

Октавия отстранилась разочарованно и сказала с упреком и с некоторым
негодованием:

- Что-то ты сегодня какой-то отсутствующий, дорогой. Я тебе надоела,
тебе вчера что-нибудь не понравилось? Знаешь что, давай поднимемся в
номер. Ну их, этих Бернеттов. Пускай без нас обсуждают...

Она медленно, почти незаметно прогнулась и коснулась меня
поднявшимися лацканами жакета. Вкус жасмина усилился. Я увидел себя как бы
со стороны: озабоченный, хмурый мужчина, непрерывно зачем-то
оглядывающийся - в чуть примятом костюме и галстуке, провисшем под горлом.

Зрелище было непривлекательное.

- Разумеется, дорогая, - примирительно сказал я.

- Только мне не мешало бы позвонить по одному мелкому делу. Подожди
здесь минуточку, я сейчас буду...

На мгновение мне показалось, что Октавия не хочет меня отпускать:
мышцы левой руки ее как бы окаменели, враз и очень отчетливо затвердело
плечо, пальцы стали вдруг - жесткими, цепкими, деревянными.

Однако продолжалось это недолго.

Уже в следующую секунду Октавия, видимо, смилостивилась:

- Ну иди. Ничего с тобой не поделаешь...

Я прошел к таксофону, прилепленному на шершавой стене. Таксофон был
обычный, с прорезью для кредитных карточек. Карточки у меня, разумеется,