Чтение 4–й страницы книги ~Сад и Канал~

самом последнем судилище...

Он отрывисто, властно, спокойно и сухо кивнул. Повернулся - и дверь
за ним затворилась. Трехметровая мощная дверь, инкрустированная по краям.

Вспышка молнии снова прорезалась - мертвенным светом. И, казалось,
еще не успела она отгореть, как в заставленный зал вдруг ворвались
какие-то люди. В париках, в полумасках, в камзолах, блиставших шитьем, в
опереточных черных плащах, с обнаженными шпагами. Трое тут же всей
тяжестью навалились на дверь, а один, подступая ко мне, прошипел:

- Что ты тут делаешь?..

Смертью глянул из складок плаща - пистолет. Но сейчас же надменный
мужчина с испанской бородкой, появившийся откуда-то из-за спины, отодвинул
его и, всмотревшись, сказал:

- Архивариус... - и махнул неестественно белой, ухоженной, вялой
рукой. - Сударь, можете быть свободны... Учтите: вы ничего не видели...

- Но - свидетель!.. - настаивал тот, что держал пистолет.

- Бросьте, князь! Какой он, к черту, свидетель!.. Раб, готовый
прислуживать - всем господам... - И холеные пальцы толкнули меня. -
Проваливай!.. - А надменный мужчина, оглядываясь, протянул. - Боже мой!..
Да сломайте ее, наконец!.. Что вы возитесь!..

Трое в черных плащах немедленно подхватили диван и, кряхтя, потащили
его по направлению к двери. Гулко бухнул удар, раскатившись под своды
дворца. Я неловко попятился, укрываясь за стеллажами. Вспышки молнии
следовали теперь - одна за другой. Исполинские тени качались над залом -
переплетаясь. Зазвенело разбитыми стеклами не выдержавшее окно. Ушибаясь о
книжные полки, я выкатился в читальню. Но не к стойке, а почему-то с
другой ее стороны. Там, как прежде, светила большая настольная лампа.
Бледный юноша в узком своем сюртучке, будто птица нахохлившись, замер над
древними книгами - обхватив и сжимая ладонями влагу лица. А увидев меня -
очень тихо и медленно приподнялся.

- Кто вы, сударь? - растерянно молвил он. - Вы откуда? Простите, но я
вас не знаю... - И вдруг, точно пронзенный догадкой, затряс головой. - Я
все понял... Не надо! Не говорите!.. Свершилось...

И в беспамятстве рухнул - обратно, на скрипнувший стул. И опять, как
от черного страха, закрылся ладонями. Изумруды сверкнули сквозь пену
тончайших манжет. Выплыл треск и победные громкие крики. Это, видимо, пала
под бешеным натиском дверь.

Я сказал:

- Где у вас телефон? Проводите меня к телефону... - Потому что я, в
общем, уже понимал - что к чему. - Вы дежурный?.. Опомнитесь!.. Действуйте
по инструкции!..

Я надеялся все же, что он еще не совсем одурел. Ведь "явление"
засасывает человека не сразу. Но, наверное, я оценил его как-то не так.

Бледный юноша вновь прошептал:

- Свершилось... - а затем, оторвав загорелые руки от глаз, поднял
брови и как-то по-новому выпрямился. И по-новому - ясно и отрешенно -
сказал. - Я вас слушаю, сударь. Что вам угодно?..

Впечатление было - как будто другой человек. И, однако, не это до
боли меня поразило. Поразило меня его изменившееся лицо.

- Я вас слушаю, сударь, - вторично сказал бледный юноша.

Но он не был - ни бледным, ни - юношей, ни - вообще. Сухопарый старик
вдруг оскалил неровные зубы. Горсткой пыли осыпались волосы с головы. А
открытая кожа на черепе стала - темно-коричневая.

И, наконец, был еще третий эпизод, который все расставил по своим
местам. Это произошло совершенно неожиданно. Была пятница, конец рабочей
недели. Около десяти утра мне позвонила жена и напомнила, что сегодня мы
приглашены к дяде Пане.

- Мы уже два раза переносили, больше неудобно, - сказала она.

Сообщение меня не обрадовало. Я совсем не хотел идти к дяде Пане. Там
меня заставят пить водку и слушать пустопорожние разговоры. А я, честно
говоря, не люблю пить водку и слушать пустопорожние разговоры.

Тем не менее, я ответил:

- Ладно, - и бросил трубку.

Дядя Паня меня совершенно не волновал. Потому что мы, как всегда,
были в легком запаре.

С утра принесли сводку. Если верить данным, собранным за последние
дни, то, по-видимому, частота "явлений" несколько увеличилась. Они теперь
происходили раз в неделю, группируясь по-прежнему исключительно в старой
части города: на рабочих картах она была обозначена как исторический
центр. Так же, видимо, возросла и интенсивность событий. Все опрашиваемые
ссылались на беспричинный и неоформленный страх. Начиналось обычно
глубокой ночью. Человек, просыпаясь, вдруг неожиданно осознавал, что
находится в какой-то ужасной трясущейся клетке. Или - в камере. Или -
глубоко под землей. Здесь обычно существовали некоторые разночтения. Но
участники всех событий были согласны между собой в одном: слишком тесно, и
- приближается нечто чудовищное. Очень мало кому удавалось преодолеть этот
страх. Выбегали на улицу, падали, расшибались. Было пять или шесть
достоверных случаев, когда выбросились из окна. В общем - паника, массовый
приступ клаустрофобии.

Правда, значимость данных из сводки была относительно невелика. Их,
конечно, еще было надо сопоставлять и анализировать. Мы упорно работали с
ними всю первую половину дня. И всю первую половину дня я настойчиво
наблюдал за Лелей Морошиной. Неужели она в самом деле нас продает? Я пока
не осмелился кому-либо передать слова Лени Курица. Кстати, вовсе не
потому, что я не верил ему. Я как раз ему верил, но - были мучительные
сомнения. Этак, знаете, можно любого - за шиворот и обвинить. Да и Леля
Морошина вела себя очень естественно. Без смущения и без каких-либо явных
притворств. И ничуть не походила на тайного осведомителя. В общем, здесь я
пока еще ничего не решил.

А в обед меня неожиданно вызвали в отдел кадров. Кадровик наш, Степан
Степаныч, одернул зеленый френч:

- Тут с тобой хотят побеседовать... м-м-м... два товарища...

- Какие еще товарищи? - удивился я.

Но Степан Степаныч значительно пожевал губами и поскреб длинным
ногтем щепотку усов:

- Отнесись, пожалуйста... м-м-м... серьезно. И, пожалуйста...
м-м-м... ответственно... Застегнись!

Он провел меня за секретную дверь, обитую листовым железом, где в
соседней зашторенной комнате сидели двое людей. Оба были в военных кителях
с золотыми погонами. Генерал-лейтенант Харлампиев и генерал-лейтенант
Сечко.

- Так, - подумал я, в растерянности останавливаясь. Ничего подобного
я, разумеется, не ожидал.

Генерал-лейтенант Харлампиев грузно поднялся мне навстречу:

- Николай Александрович?.. Буквально несколько слов. - И мотнул
тяжеленными низкими щеками, как у бульдога. - Все в порядке, Гриценко, ты
можешь идти!

Кадровик развернулся, отчетливо выщелкнув каблуками.

- Вы присаживайтесь, Николай Александрович... Буквально на пару
минут. Извините, запамятовал: вы, кажется, курите? - Он придвинул мне
пачку каких-то импортных сигарет, а по левую руку поставил глубокую
хрустальную пепельницу. Судя по количеству окурков, они сидели уже давно.

Подозрительно все это было и мне чрезвычайно не нравилось.

- О работе Комиссии я говорить не буду, - сразу же отрезал я. Сел
напротив и положил ногу на ногу. Отодвинул сигареты и пепельницу на край
стола. Я хотел продемонстрировать полную независимость. И поэтому вяло
сказал: - Я вас слушаю, генерал...

Генерал-лейтенант Харлампиев рассмеялся - несколько принужденно.

- Что вы, что вы, Николай Александрович, у нас совершенно другой
вопрос. Если б нам вдруг потребовались сведения о работе Комиссии, то мы
просто бы получили их официальным путем. Например, обратились бы, как
положено, к товарищу Половинину. Я не думаю, что Комиссия что-нибудь
скрывает от нас. Ведь, в конце концов, все мы делаем - общее, нужное дело.

Как-то неуверенно он обернулся к генералу Сечко. И Сечко,
привалившийся к сейфу, небрежно кивнул:

- Разумеется.

- Что конкретно вы от меня хотите? - спросил я.

Генерал Харлампиев сел и немного откинулся, - так что лампа,
свисавшая с потолка на голом шнуре, жестяным своим колпаком очутилась у
него над затылком. Шевелюра окрасилась в яркий малиновый цвет. Я и не
замечал до сих пор, что Харлампиев, оказывается, - рыжий.

- Два вопроса, - секунду помедлив, вымолвил он. - Не считаете ли вы,
Николай Александрович, что ситуация стала критической? Я не думаю, что
следует - вам объяснять... Власть сегодня фактически парализована.
Городское хозяйство разваливается на глазах. Нарастают - преступность,
апатия, дикое разгильдяйство...

Я прервал его:

- Не стоит перечислять, генерал. К сожалению, в данном моменте я с
вами совершенно согласен. Вероятно, вы знаете это не хуже меня.

Генералы обменялись удовлетворенными взглядами. А Харлампиев,
кажется, даже чуть-чуть подобрел. И растер мощной дланью багровую толстую
шею.

- Хорошо. А позвольте тогда еще один небольшой вопрос. Лично вы, как
мне кажется, человек безусловно порядочный. Но вы думали...
когда-нибудь... о своей семье. Я в том смысле, что мы стоим - на пороге
хаоса.

Я почувствовал, что у меня похолодело внутри.

И поднялся:

- Только не надо меня запугивать!..