неприятна близость Коня Кобылыча, а тот вертелся вокруг и помогал
натягивать, зашнуровывать, застегивать и одергивать. Когда они застегнули
последнюю "молнию" (на лыжной куртке до повязки на горле), он отступил на
шаг, полюбовался и сказал:
стола Спиридона и взглянул на светящийся циферблат на стене. Двадцать три
ноль-три.
останавливаясь. - Туда, и не мимо!
забыли про медные трубы!
щелчка, и Спидлец немедленно взвыл:
зал с зеркальным паркетом и с воздухом столь необыкновенно сложного
состава, что уже на двадцати шагах ничего нельзя было различить за
какой-то бесцветной дымкой. Однако сразу с порога же имела место уходящая
по паркету дорожка черного дерева, и Андрей Т. понял, что опасность
заблудиться ему не грозит. Он решительно зашагал по черным полированным
квадратикам, стараясь отогнать расслабляющие воспоминания о своем подвиге
в бассейне и о сладком чае с молоком и калачом. Он полагал, что главные
испытания еще впереди и к ним нужно быть морально готовым. Вскоре он
достиг своего: слова Коня Кобылыча о медных трубах (а кстати, и об огне),
вначале с пренебрежением забытые им, не шли больше у него из головы.
прочные корни в сознании Андрея, черная дорожка под его ногами вдруг
раздвоилась. Две совершенно одинаковые черные дорожки поуже уходили в
бесцветную дымку вправо и влево под углом в две трети "пи". Причем поперек
правой дорожки было большими белыми буквами написано: "Для умных", а
поперек левой - "Для не слишком".
горькая мудрая усмешка стыла на его хорошо очерченных губах. Легко
справившись с мальчишеским желанием выкрикнуть в пространство что-либо
обидное и погрозить (в пространство же) кулаком, он произнес короткий
внутренний монолог:
вульгарным жаргоном Пашки Дробатона, второй раз хохма - это уже не хохма.
Нас опять ставят перед бесчестным выбором: либо забудь о своей скромности,
либо отправляйся домой, к мамочке. Не выйдет, господа! Как говорит мой
старший брат - студент: тривиально и лежит на поверхности. Легко видеть.
Прости меня, моя скромность.
двухчасового безобразного кривляния перед зеркалом в прихожей), Андрей Т.
двинулся по дороге для умных. Впрочем, насилие, учиненное им над
собственной скромностью, не очень угнетало его. Гораздо важнее было то,
что никаких новых бассейнов со свирепыми водами и вообще никаких
болезнетворных физических воздействий ожидать в ближайшем будущем,
по-видимому, не приходилось. Ум есть ум, господа. Если мне и дадут, то,
скорее всего, по мозгам, а уж это я как-нибудь переживу.
естественно, в обыкновенную дверь. Не тратя ни минуты времени и все еще
храня на хорошо очерченных губах кривую усмешку, Андрей Т. взялся за ручку
и потянул.
знакомом кресле храпел во все завертки знакомый дедушка, на знакомом
телевизоре валялся знакомый кот Мурзила, со знакомой кровати свешивалось
знакомое одеяло. Ах, вот, Андрей Т. тихонько закрыл дверь и тупо уставился
на нее в упор. Вот, значит, как. Вот, значит, на чем вы меня провели. Вот,
значит, что вы считаете умом. Умному, значит, дорога домой, в постельку.
Ну, это мы тоже проходили. "Умный в гору не пойдет, умный гору обойдет". А
Генке, значит, там пропадать у вас? Нет уж, дудки! Андрей Т. произнес в
пространство несколько обидных слов, показала (в пространство же)
сдвоенный кукиш и, повернувшись спиной к бесполезной двери, рысцой
пустился обратно к развилке.
Андрей Т. уже начал беспокоиться, когда впереди в белесой дымке замаячило
какое-то мерцающее голубоватое пятно. Еще минута хода на рысях, и он
неожиданно для себя чуть ли не носом уперся в прямоугольное матовое окно,
вделанное в стену. Окно мерцало голубым неоновым огнем, а на матовом
стекле было написано по вертикали большими красными буквами: "Вход",
причем рядом с надписью была изображена большая красная стрела,
указывающая в небо.
следует удивиться, потому что сразу обнаружил рядом нечто вроде лестницы.
Собственно, это и была лестница, только не из ступенек, а из вделанных в
стену металлических скоб, покрытых зеленой масляной краской. Подобную
лестницу Андрей Т. видел во время школьной экскурсии на шефский завод: там
она (лестница, конечно, а не экскурсия) вела на самую верхотуру гигантской
заводской трубы. Здесь лестница вела в белесую дымку над головой и далее
неведомо куда, потому что снизу были видны только первые шесть скоб.
четверть двенадцатого! - и стал искать, куда поставить Спиридона, ибо ясно
было, что на этой, с позволения сказать, лестнице понадобятся все четыре
конечности, а может быть, даже и зубы. Он уже решил было засунуть приемник
в случившийся неподалеку чудовищный сервант без стекол и без полок, но тут
Спидлец вдруг затянул трясущимся тенором старинный душераздирающий романс:
объяснил Спиридон.
чувствительный аппарат за пазуху.
надрывом сообщил: "И чтоб вернуть тебя, я буду плакать дни и ночи...",
После чего замолк, а Андрей Т. поплевал на ладони, крякнул для
основательности и начал подъем.
виден, и в случае чего можно было бы просто спрыгнуть вниз. На десятой
скобе пол исчез из виду, пришлось остановиться и перевести дух. К
пятнадцатой скобе все вокруг заволокло сплошной белесой пеленой и вдобавок
возникло ощущение, будто стена начинает загибаться внутрь зала наподобие
этакого свода. Девятнадцатая скоба шаталась, как молочный зуб, - именно
здесь Андрей Т. смалодушничал и подумал, что следовало бы, пожалуй,
вернуться вниз и все досконально, тщательно обдумать и взвесить. Однако
как раз в этот момент угревшийся за пазухой Спиридон хрипло провозгласил,
что "Лучше гор могут быть только горы, на которых еще не бывал". Андрей Т.
устыдился и сейчас же взял одним рывком еще полдюжины скоб. Дальше он не
считал. Ему стало не до счета. У него зверски заныли плечи и начали
трястись ноги. Несомненно, это был приступ болезни Паркинсона, явившийся
из мира выдумок и пустых фантазий, чтобы наказать Андрея за
самонадеянность. О мои руки! О мои ноги! Все-таки подсунули мне
болезнетворное воздействие, подлецы! Но Тут ведь главное что? Бороться и
искать, найти и не сдаваться. Не сдаваться? Ни в коем случае! Даже если ты
болен, все равно чем - фолликулярной ангиной или болезнью Паркинсона.
Какие там могут быть болезни, если погибает мой лучший друг Генка по
прозвищу Абрикос? "Держись, Генка! - твердил про себя Андрей Т. и цеплялся
за ледяные скобы. - Я иду, Генка! - рычал он и карабкался по влажным
скобам. - Вр-р-решь, не возьмешь!" - хрипел он и повисал на липких скобах,
обвившись вокруг них подобно некоему тропическому удаву.
Андрей Т. обнаружил, что больше не цепляется, не карабкается и не висит, а
блаженствует, сидя на твердом полу и прислонившись спиной к твердой стене.
Плечи еще ныли, но не очень сильно. Ноги еще дрожали, но служить не
отказывались. Андрей Т. обследовал ладони. Ладони, в общем, были целы и
невредимы, хотя и горели, как будто он целый вечер тренировал подъем
разгибом на перекладине. Следовало ожидать появления водяных пузырей, но
от этого еще никто не умирал.
поблизости. Но Генки не было. Была большая комната, освещенная крайне
скудно.
царила тьма, но во тьме этой в великом множестве мигали, загорались и
гасли крошечные круглые окна с лампочками, и в их слабом переменчивом
свете можно было рассмотреть, что вся она заставлена сплошными рядами
Афанасьев Роман
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Андреев Николай
Прозоров Александр
Контровский Владимир