морозы, сволочь лагерная и придворная побудут и пройдут. Добрая земля
останется, и мы, чтобы она рожала. Она за один помет с лихвой свое вер-
нет... А пока прикончим мой бочонок! Надо очистить место для будущего
урожая".
глоткой и умеешь действовать: ротозейничать, трезвонить языком, зевать
от жажды да на ворон; что ты спишь и видишь, как бы кутнуть, что ты го-
тов пить, как губка; а ты и дня не проживешь без работы. Тебе хотелось
бы, чтобы тебя считали вертопрахом, сорвиголовой, мотом, гулякой, кото-
рый не знает, что у него в кошельке, туго он набит или налегке; а сам бы
заболел, если бы у тебя на дню всякое дело не отзванивало свой час, как
на курантах; ты знаешь до последней копейки все, что издержал с прошлой
ПАСХИ, и еще не родился тот человек, который бы тебя надул... Простачок,
буйная головушка! Полюбуйтесь на этого ягненка! Знаем ваших ягнят: пусти
их втроем - волка съедят...
все это говорит. Но женщина молчит только о том, чего не знает. А меня
она знает, ведь я же ее сработал... Чего уж. Кола Брюньон, сознайся,
старый ветрогон: как ты там ни блажи, никогда тебе не быть совсем блаж-
ным. Само собой, и у тебя, как у всякого, есть блажь, за пазухой, и ты
ее при случае показываешь; но ты ее суешь обратно, когда тебе нужны сво-
бодные руки и ясная голова для работы. Как у любого француза, у тебя так
прочно сидят в башке чувство порядка и рассудок, что ты, забавы ради,
можешь и покуролесить: опасно это только простофилям, которые смотрят на
тебя, разинув рты, и вздумали бы тебе подражать. Пышные речи, звучные
стихи, головокружительные затеи-все это весьма приятно: воодушевляешься,
загораешься. Но при этом мы палим только хворост; а самых дров, в сарае
сложенных, не трогаем. Фантазия моя оживляется и задает спектакль моему
разуму, который ее созерцает, удобно усевшись. Все мне занятно. Театром
мне служит вселенная, и я, не вставая с кресла, смотрю комедию: рукопле-
щу Матамору или Франкатриппе, наслаждаюсь турнирами и царственными
празднествами, кричу "бис!" всем этим людям, которые ломают себе шею.
Это они, чтобы доставить нам удовольствие! Дабы его усугубить, я делаю
вид, будто и сам участвую в потехе и верю ей. Какое там! Я верю всему
этому ровно настолько, чтобы мне было занятно. Так же вот, как я слушаю
сказки про фей. И есть не только феи... Есть важный господин, живущий в
Эмпирее... Мы его чтим весьма; когда он проходит по нашим улицам, пред-
шествуемый крестом и хоругвью, с песнопениями, мы облекаем в белые прос-
тыни стены наших домов. Но между нами... Болтун, прикуси язык! Тут пах-
нет костром... Господи, я ничего не сказал! Я снимаю перед тобой шля-
пу...
отправился объедать (стеречь, хотел я сказать) другой, по соседству.
Гарнизон господина де Невера сегодня утром отбыл. Любо было смотреть на
них, жирных, как окорока. Я был горд нашей кухней. Мы расстались с серд-
цем на устах, уста сердечком. Они высказывали всяческие любезные и учти-
вые пожелания, чтобы наши хлеба хорошо уродились, чтобы наш виноград не
померз.
(Так он меня зовет, и по заслугам: "Тот настоящий дядя, кто потчует, в
рот не глядя".) - Не жалей трудов и возделывай свой виноградник. На свя-
того Мартына мы к тебе вернемся пить...
торый за столом борется со своим жбаном!
купоривают свои тайнички. Те, что еще недавно ходили с постными лицами и
стонали от голода, словно в животе у них сидел волк, теперь изпод соломы
сеновальной, из-под земли подвальной откапывают, чем накормить этого
зверя. Нет нищего, который бы не сумел весьма умно, охая со всеми заод-
но, что ничего-то у него нет давно, припрятать лучшее свое вино. Я сам
(уж и не знаю, как это так вышло), чуть только отбыл мой гость Фиакр Бо-
лакр (я проводил его до конца Иудейского предместья), вдруг вспомнил,
хлопнув себя по лбу, про некую бочечку шабли, случайно забытую под конс-
ким навозом, куда она была положена для тепла. Я был этим весьма опеча-
лен, как это поймет всякий; но когда зло содеяно, то оно содеяно, и с
ним приходится мириться. Я и мирюсь. Болакр, мой племянник, ах, чего вы
лишились! Какой нектар, какой букет!.. Но вы не горюйте, мой друг, мой
друг, но вы не горюйте: его выпьют за ваше здоровье!
обнаруженные в погребах; и перемигиваются, как авгуры, со взаимными
поздравлениями. Толкуют про убытки и напасти (по женской части). Соседс-
кая беда веселит, и забываешь свою собственную. Справляются о здоровье
супруги Венсана Плювьо. После каждого войскового постоя в городе, по
странной случайности, эта доблестная дочь Галлии распускает пояс. Отца
поздравляют, восхищаются мощью его плодоносных чресл в час общественного
испытания; и по-дружески, смеха ради, без всякого злого умысла, я похло-
пываю по пузу этого счастливчика, у которого, говорю я, дом ходит с пол-
ным животом, когда все прочие при пустом. Все посмеиваются, как и следу-
ет, но вежливенько, по-простецки, во весь рот. Однако Плювьо наши позд-
равления приходятся не по вкусу, и он говорит, что лучше бы я смотрел за
собственной женой. На что я ответил, что уж ее-то счастливый обладатель
может спать крепко, не опасаясь за свой клад. Что подтвердил и стар и
млад.
Это дело чести и для города и для каждого из нас. Что сказали бы про
Кламси, родину сосисок, если бы к мясоеду у нас не оказалось горчицы?
Сковороды шипят; уличный воздух напоен сладким запахом жира... Прыгай,
блин! Выше! Прыгай, для моей Глоди!..
хоботом, носы копьем, носы охотничьим рогом, носы дулом, носы в колюч-
ках, словно каштаны, или с птицей на конце. Они расталкивают зевак, ша-
рят в юбках у девиц, а те визжат. Но все шарахается и бежит перед коро-
лем носов, который прет, как таран, и, словно бомбарду, катит свой нос
на лафете.
о рыбьих головах. Сколько рыб! У одного в каждой руке по карпу или по
треске; у другого на вилке, вот, смотри, насажены пескари; у третьего на
плечах щучья голова, изо рта у нее торчит плотва, и он разрешается от
бремени, пилой вспарывая себе брюхо, полное рыб. У меня, глядя на них,
резь в животе начинается... Другие, разинув пасть и запустив туда
пальцы, чтобы ее распялить, давятся, запихивая себе в горло (Пить! Пить!
Пить!) яйца, которые не пролезают. Справа и слева, с высоты колесницы -
хари совиные, рясы длинные - удильщики тянут на лесках поварят, которые
скачут, наподобие козлят, и хапают на лету, кому что попадет, - обсаха-
ренный орешек или птичий помет. А сзади пляшет дьявол, одетый поваром;
он мешает в кастрюле большой ложкой; гнусным варевом пичкает он шестерых
босоногих грешников, которые идут гуськом, просунув между перекладин
лестницы свои перекошенные физиономии в вязаных колпаках.
из копченых языков, появляется Колбасная королева, увенчанная цервелата-
ми, в ожерелье из сосисок, которые она кокетливо перебирает своими мя-
систыми пальцами, окруженная гайдуками, белыми и черными колбасами,
кламсийскими сосисками, которых Жирколбас, полковник, ведет к победе.
Вооруженные вертелами и шпиговальными иглами, они весьма внушительны,
тучные и лоснящиеся. Люблю я также этих сановников, у которых вместо жи-
вота - котел или вместо туловища - запеченный паштет и которые несут,
словно цари-волхвы, кто свиную голову, кто бутылку сладкого вина, кто
дижонскую горчицу. При звуках меди и кимвалов, шумовок и противней выез-
жает, под общий хохот, верхом на осле, король рогачей, друг Плювьо. Вен-
сан, это он, он избран! Сидя задом наперед, в высоком тюрбане, со стака-
ном в руке, он внимает своей гвардии, навербованной из сплавщиков, рога-
тым чертям, которые, с баграми и шестами на плечах, возвещают зычным го-
лосом, на честном и откровенном французском языке, без всяких покровов,
его славное житье и знаменитое бытье. Он, как мудрец, не выказывает при
этом суетной гордости; равнодушный, он пьет, промачивает горло; но, по-
равнявшись с чьим-либо домом, прославленным той же участью, он восклица-
ет, поднимая стакан: "Эй, собрат, за твое здоровье!"
зовая и радостная, с ясным челом, с волосами золотыми, мелким хмелем за-
витыми, в венке из скороспелок, цветочек желт и мелок, и перевязь у ней,
вокруг маленьких грудей, из сережек зелененьких с орешников тоненьких.
Со звонким кошельком у пояса и с корзинкой в руках она поет, подняв
светлые брови, широко раскрыв глаза, голубые, как бирюза, распяливая
губки, показывая острые зубки, она поет ломким голоском, что скоро лас-
точка вернется в свой Дом. Рядом с ней на повозке, запряженной четверкой
больших белых волов, дородные красотки в самой поре, славные молодухи,
стройные и упругие телом, и подростки в невыгодном возрасте, которые,
подобно молодым Деревцам, вытянулись как попало. У каждой чего-нибудь
недостает; но тем, что имеется, волк закусил бы недурно... Милые дурнуш-
ки! У одних клетки в руках, полные перелетных птах, другие, черпая из
корзины у королевы-весны, кидают ротозеям сласти, сюрпризы, бумажные тю-
ки, в которых юбки и колпаки, предсказанный рок, любовный стишок, кусок
пирога, а то и рога.
на площади с писцами и приказчиками, в то время как Масленица, Пост и
Перумов Ник
Корнев Павел
Буркатовский Сергей
Шилова Юлия
Пехов Алексей
Чернецов Андрей