представить Олекса, как будет жить без матери. Давно ли, кажется, уводила
она его, обиженного, плачущего, за руку со двора, когда, бывало, в
перекорах уличных стыдили соседи: <Чужим добром разжились! Лука-то ваш с
Мирошкина разоренья только и поправился!>
Ульяния вытирала ему подолом мокрый нос и, строго сводя брови,
приговаривала:
разбивали, дак по три гривны на зуб всему Новугороду разделили, и их не
обошли небось! А после тех одних и запомнили, кто Мирошкин двор громил!
Дедушко-то наш еще обгорел на пожаре!
деда: как в тот год, когда переехали в Новый Город, был конский мор, как
бабка свое серебро: колты*, и монисто, и браслеты киевской работы сканного
дела - продала, и на все то Лука снаряжал ладьи до Раковора; как сам,
надсаживаясь, таскал бревна на терем; как по совету деда Луки Творимир
начинал торговлю с Корелой, ту, что Олекса и сейчас ведет...
клонил. И уважали его! - приговаривала Ульяния, поглаживая сына твердой
суховатой рукой по светлой голове.
большой дубовый крест на могиле...
да и замечал разве? Мать как воздух. Пьешь его полной грудью, и думы нет,
чтобы не хватило когда... Сидел Олекса, молчал, нарочно оттягивая время.
первое дело. К тысяцкому. Это потом, тут разговор будет. К тестю Завиду -
этого надо завтра звать на трапезу. Отца Герасима, конечно. Улыбнулся:
отец Герасим и венчал, и отпускал грехи, и еще крестил Олексу, - без него
уж не обходилось ни одно семейное торжество. К куму Якову, старому другу,
книгочию...
замочника. Кузнеца Дмитра. Горд - как же, староста! Может и заупрямиться,
придется самому поклониться. Хотя... лонись, когда погорел - сильно
погорели тогда, весь Неревский конец огонь взял без утечи, по воде ходил
огонь, что было на судах, и то сгорело, - кто помог? Я же! Еще и должен
мне о сю пору... Придет! Станяту пошлю на коне. Да и дело есть - поди,
разнюхал уже, что свейское железо везу! Значит, Дмитра... Так перебирал в
уме всех, кого надо пригласить.
неспешно отпивая, сказывала:
Олфоромею Роготину заплатила полчетверти на десять кун, да Чупровым две
гривны серебра дала с ногатой*.
приезжали.
Дешевле водой-то, чем горой. Им дала полтретья - десять кун, да ржи четыре
коробьи, да берковец* соли. Грамотку написала, не бойся.
только не побывал! В деда пошел, в Луку. Деловой. И в немцы ездит, и с
Корелой торгует, и низовские города перевидал, почитай, все>. Вот приехал,
и хорошо Ульянии. Пускай так сидит, молчит, отдыхает. И ей на сердце
спокойно, не болит, как давеча. Лицо-то красное, загрубело на ветру да на
стуже. Устал. Ничего, в бане выпарится сейчас! Последний сын. Не думала
уже, что будут, а вот народился! Кажется, никогда и мужа так не ждала, как
его теперь... Все бы сидела рядом с ним, и говорить даже не нужно, все
понятно и так. Теперь гостей созовет...
угадав, о чем думает Олекса. Слишком хорошо понимали друг друга.
Не говорит, а вижу по ней. Сейчас-то вся сияет, гляди-ко! Завид без тебя
заходил раза четыре никак.
любимой да богоданной...
гору, вот уж шестое лето в любимых я у его хожу!
рассмеялась неслышно, пояснила: - Даве мне кота принес, подарил. Черного.
Что соболь! А бывало, в черквы встретит, не поклонитце. Сходи к старику.
досыта уж! Дедушка Лука помирал, говорил: <На тебя одну, Уля, дом
оставляю!> А пора и устать, седьмой десяток на исходе... Поднялась:
лопотинку переодетьце. К вечерне пойдешь?
щекотную сухость дерева. Обвел очами прочные тесаные стены, печь в
изразцах, дорогие иконы, поставцы с обливной и кованой посудой, новинку,
им самим привезенную, татарскую: сундук, мелко расписанный неведомым
восточным хитрецом...
забежала.
каменку. Выскакивали, ошалев от жары, прямо по весеннему снегу бежали к
проруби, окунались в ледяной кипяток - ух! Девки, что брали воду из
Волхова, весенними шалыми глазами провожали раскаленных докрасна нагих
мужиков. И - снова в хмельной, шибающий, невозможный пар полка.
другой разве только не холоп обельный, - неторопливо одевались,
разговаривая, и тут уже стала выясняться разница положений.
сукна; Олекса - дорогого, чужеземного. Станята надевал сорочку холстинную,
Олекса - тонкого белого полотна. Сверх Олекса надел шелковую, шелку
шемаханского, шитую цветными шелками и золотом; Станята - полотняную, с
вышитой грудью.
веселого и крепкого, красного по белому шитья на рубахе Станяты. Пожалуй,
и лучше, чем у него самого: просто, а эвон, издалека видать, и не
спутается узор! Не утерпел:
глаза. Взглянул еще раз Олекса, хотел крякнуть - и ничего не сказал,
занялся опояской.
подарит! Кунью шубу, крытую вишневым сукном, с откинутым бобровым воротом,
алую шапку с разрезом впереди и соболиной опушкой, зеленые, шитые шелками,
рукавицы. Новая девка, посланная прибрать за мужиками, еще больше
расширила глаза, увидав Олексу, изодетого в дорогие порты*...
Марко Джон
Березин Федор
Шилова Юлия
Глуховский Дмитрий
Афанасьев Роман
Распопов Дмитрий