Чтение 4–й страницы книги ~Русь Изначальная том2~

Хазары еще не пили воды из Роси. С Турьего урочища они выслали вперед
сотни две всадников, и те, завидев россичей, отошли без боя. Опытные в
набегах, хазары оценили засаду, устроенную Ратибором для зарвавшейся
погони, и вторично попасть в ловушку не захотели.

В пешей части росского войска стоял ромей Малх. Странно и дико ему
было все. Один среди чужих, за чужих будет сражаться и за них, если решено
судьбой, сложит голову. Его шею еще саднило от аркана. Бредя опушкой, Малх
впервые за весь путь от Хортицы-острова заметил черный перехват на стволе
березы от срезанной бересты, увидел пенек от срубленного дерева. Люди
близко. Вдруг что-то упало на плечи. Пытаясь сорвать удавку, Малх
задохнулся. Очнулся он крепко связанным и встретил чей-то недобрый взгляд.
За маской молодого лица прятался человек, умудренный жестокостью жизни.
Воин собирал черный, как уж, волосяной аркан, ловко меча петли на локоть и
отогнутый палец.

Малх заговорил на росском наречии. Поимщик удивился, спросил о
хазарах. Такие же вопросы задал Малху и Всеслав. Ромея опознали несколько
слобожан, побывавших весной на Торжке-острове. Воевода позволил
приблудившемуся человеку остаться.

Славянский лагерь расположился открыто, под охраной дальних и ближних
дозорных и наблюдателей на вершинах деревьев. Встретив Ратибора, Малх
потянулся к нему, как к другу, пытался объяснить причину бегства от своих
и сам сбился: разве свободному можно понять сложные законы империи,
давящие совесть?

- Стало быть, ты изгой, - заключил Ратибор.

Малх понимал смысл жестокого слова. Изгнанник - как птица голая,
лишенная пера.

- Буду биться за вас, - сказал Малх. Он хотел завоевать не милость, а
право жить среди славян. Волей Всеслава Малх попал в пешее войско и сейчас
наблюдал, как хазары готовились к бою.

Крытая войлоком, со сплошными колесами высотой в человека, за тысячу
лет не изменилась телега кочевника, и Малх опять вспомнил Эсхила. Хазары
окружили свой стан сотнями телег, образовавших прочную стену, их стрелки
могли бить снизу, прикрываясь колесами, как щитами. Обозных лошадей хазары
отогнали к Турьему урочищу пастись на нетронутых травах. Табун скрылся, и
хазарские воины начали выезжать из лагеря, строиться тремя полками. Ошибся
Ратибор в своем счете. Только войска, которое готовилось к нападению, было
здесь сотен не менее двадцати пяти. В лагере тоже не одни женщины с рабами
остались. Табун обозных коней погнали сотни три табунщиков. Всеслав счел,
что более трех тысяч хазар-воинов пришло на Рось.

Конные толпища хазар клубились, будто роясь, волновались, подобно
степной траве под ветром. Вот двинулись тремя тучами, нестерпимо
громадными для россичей, из которых никто никогда не видел такое множество
всадников сразу. В разных местах сторожевые слобожане трубили тревогу в
рога. С высокого дерева князь-воевода Всеслав птицей слетел вниз, и
княжеский коновод поспешил помочь князю стянуть ремни доспеха.

За ночь пешие славяне набили перед собой ряды острых кольев. Низкие,
до половины бедра, острия спрятались в траве. Справа от хазарской конницы
войско прикрывалось лесом. Пешие еще не могли рассмотреть хазар. В
ожидании кто дремал, развалившись, кто беседовал с товарищем, и Малха
поражало общее безразличие, как ему казалось. Сзади закричали приказ:

- К бою готовься, к бою, к бою! Тетиву натяни, тетиву!

Войско зашевелилось. Переминались, проверяли, хорошо ли меч пойдет из
ножен, удобно ль висит секира-чекан, щупали рукоять ножа за голенищем,
подтягивали колчанные перевязи, с тем, чтобы колчан, поднявшись над левой
лопаткой, сам подставлял оперенные бородки стрел. И потом только гнули лук
и натягивали тетиву. Близко к Малху в строю был знаменитый стрелок Горбый.
Горбый сидел на скамье. Лет пятнадцать уже, перестав владеть ногами, он
таскал на костылях свое тело. И без того сильные руки сделались крепкими,
как кузнечные клещи, и Горбый мог послать стрелу на расстояние, никому не
доступное. Глядя на калеку, многие со злобой вспоминали здоровых,
оставшихся дома. Но не стало времени думать об этом. Заметили пешие, как
над травой появились хазарские полки. Различались головы лошадей и людей.
Хазары скакали плотным и широким строем. Над их множеством на невидимых
древках трепетали, как ястреба в полете, пучки конских волос и куски ярких
тканей, боевые значки. Славяне изготовились к стрельбе.

Оставалось хазарам пройти не более версты, когда они сдержали коней.
Три полка остановились, равняясь стеной, а те, кто не сумел сразу овладеть
слишком горячим конем, скакали перед плотным строем, чтобы, как в
наказание, встать сбоку.

Как всегда перед боем бывает, между хазарами и славянами осталось
пустое, ничье поле. Будто бы огороженное, хотя стен нет, оно запретно на
срок, которого никто не знает.

Первым решился хазарин. Он медленно выехал из средины хазарской
конницы. В черном железе доспехов он казался широким, как бочка. Показывая
искусство наездника, хазарин вздернул коня на дыбы и заставил его пройти
на задних ногах шагов сотню. Потом, дав волю, похлопал коня по шее, и тот,
беззаботный, повернув голову, потянулся к руке за подачкой. Не спеша,
хазарин приближался и остановился на расстоянии, безопасном от стрелы.
Боец поднял копье, требуя боя. Будто капли росы искрились на его низком
шлеме, искрилось и оголовье коня. Знатный хазарин искал соперника для
единоборства.

От людей росского языка выехал простой по виду всадник, в копытном
доспехе, в шлеме из турьего черепа. Ехал просто, не показывая своего
наезднического умения, прямо на хазарина. Тот тронул навстречу, но дугой
уклоняясь к своим. Было понятно, что опытный воин остерегается, чтобы в
сшибке нечаянно не попасть в опасную близость к росским стрелкам.

И место, и время дня принуждали росского воина принять бой лицом к
слепящим лучам солнца. Хазарин толкал и толкал коня, пока тень шишака не
легла между ушей животного.

Наклонили копья. Уже на скаку россич бросил круглый щит со спины на
левую руку.

С места оба прыгнули разом. Большие, тяжелые всадники сорвались
птицами, без разгона, на полный размах. К этому славяне приучали боевых
коней. Степные же лошади иначе и не могли начать скачку. Может быть, под
россичем был степной конь, взятый прошлым летом у хазарского загона. Может
быть, этот конь родился в одном табуне с конем хазарина. Причудливы пути и
коней и оружия.

Сшиблись беззвучно. Каждый сумел принять острие копья срединной
бляхой щита, копья отбросило вверх, и размах разлучил бойцов.

Россич раньше повернул коня, но, встав лицом к бою, выждал хазарина.
Он искал равного боя и дал противнику оправиться.

Опять поскакали. Коснулись. Что это? Россич копье потерял? Среди
пешего войска поднялся крик - и смолк. Под хазарином лошадь споткнулась.
Наверно, неудачно всадник принял копье своего противника. Вниз отбил, и
оно поразило коня.

Широкое поле, высокое небо. Под небом людей на поле собралось,
сколько никогда не сходилось сюда с сотворения мира. Но для всех будто
только один человек на этом поле. Для славян - россич, для хазар -
хазарин.

Хазарин легко и ловко спрыгнул с коня - до того, как тот завалился на
бок. Из хазарского войска выскочили всадники, но тут же и вернулись:
россич спешился столь же быстро, как его противник. Равный бой.

Хазарин, небрежно свесив левую руку с круглым щитом, пошел на пешую
стречу. Россич спешил, широко шагая. За ним, как собака, шел конь. "Наш
без щита, без щита!" - кричали около Малха. Ромей вгляделся. Нет, россич
со щитом, но щит заброшен за спину. Почему? Рядом прозвучало незнакомое
слово: обоерукий. Что оно значит?

Объяснение пришло само. Бойцы сошлись. Лязг, треск, что-то мелькнуло,
и хазарин пал, как битый громом. Взметнув его тело перед седлом, россич
уже скакал к пешим. Его узнали. То воевода Всеслав вышел на бой простым,
как последний из не имущих железного доспеха, взял врага честно, грудь на
грудь, без уловки. Не в доспехе сила, а в твердости сердца. Пешие кричали:

- Слава князю, слава Всеславу всеславному!

Добрый знак. Второй раз берут россичи хазарскую кровь, капли своей не
дав взамен. И - навсегда среди россичей был наречен князем слободской
воевода.

Новые хазары выезжали для состязания, новые россичи принимали вызов.
Малх хотел бы принять участие, он надеялся на свое умение, соединенное с
ловкостью мима-жонглера, но пешими хазары не сражались.

Ромей хотел биться за чужое знамя. Он не знал своего. Все были
чужими. В легионах он думал о жалованье солдата, о добыче. Ничто иное не
манило. Победа, захват лагеря противника знаменовали не успех империи, не
общее благо, а возможность схватить добычу, за которую скупщики дадут
серебро и золото. В войсках империи ходили рассказы о чудесном обогащении
солдат. Называли имена легионеров, которые купили себе виллы, женщин и
окончили дни в пышной праздности, окруженные рабами. Писатели сочиняли
подобные истории - это Малх знал. Мечта о богатстве делала легионера
империи ослом из басни, который бежал за пучком зелени, подвешенным на
конце дышла. В сущности, человек любит быть обманутым, нищета умеет
рядиться в пышность слов. Обогащались базилевс, полководцы, скупщики.
Однажды евнух-сановник, прибыв в армию из Византии, обратился к солдатам с
декламациями о любви к отечеству. Оратора осмеяли. "Здесь все иное", -