саду тучки... потемнеет в доме, зашуршит бурьян да глухая крапива, поп-
рячутся индюшки с индюшатами под балкон... прямо жуть, скука-с! А они,
батюшка, вздыхают, крестятся, лезут свечку восковую у образов зажигать,
полотенце заветное с покойника прадедушки вешать, - боялась я того поло-
тенца до смерти! - али ножницы за окошко выкидывают. Это уж первое де-
ло-с, ножницы-то: очень хорошо против грозы...
какой-то Луи Иванович, мужчина в широчайших, книзу узких панталонах, с
длинными усами и мечтательными голубыми глазами, накладывавший на лысину
волосы от уха к уху, а потом пожилая, вечно зябнувшая мадмазель Сизи, -
когда по всем комнатам гремел голос Луи Ивановича, оравшего на Аркашу:
"Идьите и больше не вернитесь!" - когда слышалось в классной: "Maitre
corbeau sur un arbre perche"1 и на фортепиано училась Тонечка. Восемь
лет жили французы в Суходоле, оставались в нем, чтобы не скучно было
Петру Кириллычу, и после того, как увезли детей в губернский город, по-
кинули же его перед самым возвращением их домой на третьи каникулы. Ког-
да прошли эти каникулы, Петр Кириллыч уже никуда не отправил ни Аркашу,
ни Тонечку: достаточно было, по его мнению, отправить одного Петеньку. И
дети навсегда остались и без ученья и без призора... Наталья говаривала:
нолетки были и, значит, первые друзья-приятели-с. Только, правда гово-
рится, - волк коню не свойственник. Подружились они это, поклялись в
дружбе на вечные времена, поменялись даже крестами, а Герваська вскорос-
ти же и начереди: чуть было вашего папашу в пруде не утопил! Коростовый
был, а уж на каторжные затеи мастер. "Что ж, - говорит раз барчуку, - ты
подрастете, будете меня пороть?" - "Буду". - "Ан нет". - "Как так?" - "А
так..." И надумал: стояла у нас бочка над прудами, на самом косогоре, а
он и заприметь ее, да и подучи Аркадь Петровича залезть в нее и пока-
титься вниз. "Перва, говорит, ты, барчук, прожжете, а там я..." Ну, а
барчук-то и послушайся: залез, толкнулся, да как пошел греметь под гору,
в воду, как пошел... Матушка Царица Небесная! Только пыль столбом завих-
рилась!.. Уж спасибо вблизи пастухи оказалися...
При бабушке еще были в нем и господа, и хозяева, и власть, и подчинение,
и парадные покои, и семейные, и будни, и праздники. Видимость всего это-
го держалась и при французах. Но французы уехали, и дом остался совсем
без хозяев. Пока дети были малы, на первом месте был как будто Петр Ки-
риллыч. Но что он мог? Кто кем владел: он дворовыми или дворовые им?
Фортепиано закрыли, скатерть с дубового стола исчезла, - обедали без
скатерти и когда попало, в сенцах проходу не было от борзых собак. Забо-
титься о чистоте стало некому, - и темные бревенчатые стены, темные полы
и потолки, темные тяжелые двери и притолки, старые образа, закрывавшие
своими суздальскими ликами весь угол в зале, скоро и совсем почернели.
По ночам, особеннее в грозу, когда бушевал под дождем сад, поминутно
озарялись в зале лики образов, раскрывалось, распахивалось над садом
дрожащее розово-золотое небо, а потом, в темноте, с треском раскалыва-
лись громовые удары, - по ночам в доме было страшно. А днем - сонно,
пусто и скучно. С годами Петр Кириллыч все слабел, становился все неза-
метнее, хозяйкой же дома являлась дряхлая Дарья Установив, кормилица де-
душки. Но власть ее почти равнялась его власти, а староста Демьян не
вмешивался в управление домом: он знал только полевое хозяйство, с лени-
вой усмешкой говоря иногда: "Что ж, я своих господ не обиждаю..." Отцу,
юноше, не до Суходола было: его с ума сводила охота, балалайка, любовь к
Герваське, который числился в лакеях, но по целым дням пропадал с ним на
каких-то Мещерских болотцах или в каретном сарае за изучением балалаеч-
ных и жалеечных хитростей.
А не почивают, - значит, либо на деревне, либо в каретном, либо на охо-
те: зимою - зайцы, осенью - лисицы, летом - перепела, утки либо дряхвы;
сядут на дрожки беговые, перекинут ружьецо за плечи, кликнут Дианку, да
и с господом: нынче на Середнюю мельницу, завтра на Мещерские, после-
завтра на степя. И все с Герваськой. Тот первый коновод всему был, а
прикидывался, что это барчук его таскает. Любил его, врага своего, Ар-
кадь Петрович истинно как брата, а он, чем дальше, тем все злей измывал-
ся над ним. Бывалыча, скажут: "Ну, давай, Гервасий, на балалайках! Выучи
ты меня, за ради бога, "Закатилось солнце красное за лес...". А Гер-
васька посмотрит на них, пустит в ноздри дым и этак с усмешечкой: "Поце-
луйте перва ручку у меня". Побелеют весь Аркадь Петрович, вскочут с мес-
та, бац его, что есть силы, по щеке, а он только головой мотнет и еще
черней сделается, насупится, как разбойник какой. "Встать, негодяй!"
Встанет, вытянется, как борзой, портки плисовые висят... молчит. "Проси
прощенья". - "Виноват, сударь". А барчук задвохнутся - и уж не знают,
что дальше сказать. "То-то "сударь"! - кричат. - Я, мол, норовлю с то-
бой, с негодяем, как с равным обойтиться, я, мол, иной раз думаю: я для
него души не пожалею... А ты что? Ты нарочно меня озлобляешь?"
васька измывался, -а надо мной - барышня. Барчук, - а, по правде-то ска-
зать, и сами дедушка, - в Герваське души не чаяли, а я - в ней... как из
Сошек-то вернулась я да маленько образумилась посля своей провинности...
Герваськи и женитьбы Петра Петровича, после того, как тетя Тоня, тронув-
шись, обрекла себя в невесты Иисусу сладчайшему, а Наталья возвратилась
из этих самых Сошек. Тронулась же тетя Тоня и в ссылке побывала Наталья
- из-за любви.
Возвратился в Суходол Петр Петрович, неожиданно для всех вышедший в отс-
тавку. И приезд его оказался гибельным и для Натальи и для тети Тони.
что "просто стало веселее жить".
- на праздничный и барский. Он приехал с товарищем, Войткевичем, привез
с собой повара, бритого алкоголика, с пренебрежением косившегося на по-
зеленевшие рубчатые формы для желе, на грубые ножи, вилки. Петр Петрович
желал показать себя перед товарищем радушным, щедрым, богатым - и делал
это неумело, по-мальчишески. Да он и был почти мальчиком, очень неясным
и красивым с виду, но по натуре резким и жестоким, мальчиком как будто
самоуверенным, но легко и чуть не до слез смущающимся, а потом надолго
затаивающим злобу на того, кто смутил его.
его пребывания в Суходоле, - помнится, была у нас мадера недурная?
затеребил на груди архалук. Аркадий Петрович изумился:
не стараясь скрыть насмешки. - У нас, и правда, девать некуда было этой
самой мадеры. Да все мы, холопы, потаскали. Вино барское, а мы ее дуром,
заместо квасу.
румянцем. - Молчать!
и чуть не заплакал. - Ты и представить себе не можешь, как он меня унич-
тожает! Я уж не однажды думал: подкрадусь и проломлю ему голову толкачом
медным... Ей-богу, думал! Я ему кинжал в бок по эфес всажу!
супясь. - А то и мне все лезет в голову: пора барину в царство небесное!
сдержался он только ради чужого человека. Он сказал Герваське только од-
но: "Сию минуту выйди вон!" А потом даже устыдился своей горячности - и,
торопливо извиняясь перед Войткевичем, поднял на него с улыбкой те оча-
ровательные глаза, который долго не могли забыть все знавшие Петра Пет-
ровича.
решится оно путешествием в Сошки, самым замечательным событием всей ее
жизни?
Это - длинная изба среди пустой равнины, амбар, журавль колодца и гумно,
вокруг которого бахчи. Таким, конечно, был хутор и в дедовские времена;
да мало изменился и город, что на пути к нему из Суходола. А провинилась
Наташка тем, что, совершенно неожиданно для самой себя, украла складное,
оправленное в серебро, зеркальце Петра Петровича.
впрочем, и всем, что принадлежало Петру Петровичу,- что не устояла. И
несколько дней, пока не хватились зеркальца, прожила ошеломленная своим
преступлением, очарованная своей страшной тайной и сокровищем, как в
сказке об аленьком цветочке. Ложась спать, она молила Бога, чтобы скорее
прошла ночь, чтобы скорее наступило утро: празднично было в доме, кото-
рый ожил, наполнился чем-то новым, чудесным с приездом красавца барчука,
нарядного, напомаженного, с высоким красным воротом мундира, с лицом
смуглым, но нежным, как у барышни; празднично было даже в прихожей, где
спала Наташка и где, вскакивая с рундука на рассвете, она сразу вспоми-
нала, что в мире - радость, потому что у порога стояли, ждали чистки та-
Контровский Владимир
Роллинс Джеймс
Куликов Роман
Майер Стефани
Сапковский Анджей
Шилова Юлия