забубенной жизни и тряски на перекладных остаются одни пошлые привычки.
квартальному и расставив руки, - вот не платит за квартиру, не платит.
ключом, который держал в руке, - у меня вот Потогонкин, подполковник,
живет, семь лет уж живет; Анна Петровна Бухмистерова и сарай и конюшню
нанимает на два стойла, три при ней дворовых человека, - вот какие у меня
жильцы. У меня, сказать вам откровенно, нет такого заведенья, чтобы не
платить за квартиру. Извольте сейчас же заплатить деньги, да и съезжать
вон.
надзиратель, с небольшим потряхиваньем головы и заложив палец за пуговицу
своего мундира.
профессии, - сказал квартальный, - он, может быть, согласится взять
картинами.
благородным содержанием, чтобы можно было на стену повесить, хоть
какой-нибудь генерал со звездой или князя Кутузова портрет, а то вон мужика
нарисовал, мужика в рубахе, слуги-то, что трет краски. Еще с него, свиньи,
портрет рисовать; ему я шею наколочу: он у меня все гвозди из задвижек
повыдергивал, мошенник. Вот посмотрите, какие предметы: вот комнату рисует.
Добро бы уж взял комнату прибранную, опрятную, а он вон как нарисовал ее,
со всем сором и дрязгом, какой ни валялся. Вот посмотрите, как запакостил у
меня комнату, извольте сами видеть. Да у меня по семи лет живут жильцы,
полковники, Бухмистерова Анна Петровна... Нет, я вам скажу: нет хуже
жильца, как живописец: свинья свиньей живет, просто не приведи бог.
надзиратель между тем занялся рассматриваньем картин и этюдов и тут же
показал, что у него душа живее хозяйской и даже была не чужда
художественным впечатлениям.
нагая женщина, - предмет, того... игривый. А у этого зачем так под носом
черно? табаком, что ли, он себе засыпал?
слишком видное место, - сказал квартальный, - а это чей портрет? -
продолжал он, подходя к портрету старика, - уж страшен слишком. Будто он в
самом деле был такой страшный; ахти, да он просто глядит! Эх, какой
Громобой! С кого вы писали?
треск. Квартальный пожал, видно, слишком крепко раму портрета, благодаря
топорному устройству полицейских рук своих; боковые досточки вломились
вовнутрь, одна упала на пол, и вместе с нею упал, тяжело звякнув, сверток в
синей бумаге. Чарткову бросилась в глаза надпись: "1000 червонных". Как
безумный бросился он поднять его, схватил сверток, сжал его судорожно в
руке, опустившейся вниз от тяжести.
чего-то упавшего на пол и не могший увидать его за быстротой движенья, с
какою бросился Чартков прибрать.
что у вас есть деньги, да вы не хотите платить, - вот что.
беспокойство хозяину, да вот и полицию тоже тревожите?
ввечеру все заплачу и съеду с квартиры завтра же, потому что не хочу
оставаться у такого хозяина.
к хозяину.- А если насчет того, что вы не будете удовлетворены как следует
сегодня ввечеру, тогда уж извините, господин живописец.
хозяин, держа вниз голову и, как казалось, в каком-то раздумье.
затворившуюся в передней дверь.
одному, запер за ним дверь и, возвратившись к себе в комнату, принялся с
сильным сердечным трепетаньем разворачивать сверток. В нем были червонцы,
все до одного новые, жаркие, как огонь. Почти обезумев, сидел он за золотою
кучею, все еще спрашивая себя, не во сне ли все это. В свертке было ровно
их тысяча; наружность его была совершенно такая, в какой они виделись ему
во сне. Несколько минут он перебирал их, пересматривал, и все еще не мог
прийти в себя. В воображении его воскресли вдруг все истории о кладах,
шкатулках с потаенными ящиками, оставляемых предками для своих разорившихся
внуков, в твердой уверенности на будущее их промотавшееся положение. Он
мыслил так: "Не придумал ли и теперь какой-нибудь дедушка оставить своему
внуку подарок, заключив его в рамку фамильного портрета?" Полный
романического бреда, он стал даже думать, нет ли здесь какой-нибудь тайной
связи с его судьбою: не связано ли существованье портрета с его собственным
существованьем, и самое приобретение его не есть ли уже какое-то
предопределение? Он принялся с любопытством рассматривать рамку портрета. В
одном боку ее был выдолбленный желобок, задвинутый дощечкой так ловко и
неприметно, что если бы капитальная рука квартального надзирателя не
произвела пролома, червонцы остались бы до скончания века в покое.
Рассматривая портрет, он подивился вновь высокой работе, необыкновенной
отделке глаз; они уже не казались ему страшными, но все еще в душе
оставалось всякий раз невольно неприятное чувство. "Нет, - сказал он сам в
себе, - чей бы ты ни был дедушка, а я тебя поставлю за стекло и сделаю тебе
за это золотые рамки". Здесь он набросил руку на золотую кучу, лежавшую
пред ним, и сердце забилось сильно от такого прикосновенья. "Что с ними
сделать? - думал он, уставив на них глаза. - Теперь я обеспечен, по крайней
мере, на три года, могу запереться в комнату, работать. На краски теперь у
меня есть; на обед, на чай, на содержанье, на квартиру есть; мешать и
надоедать мне теперь никто не станет; куплю себе отличный манкен, закажу
гипсовый торсик, сформую ножки, поставлю Венеру, накуплю гравюр с первых
картин. И если поработаю три года для себя, не торопясь, не на продажу, я
зашибу их всех, и могу быть славным художником".
раздавался другой голос, слышнее и звонче. И как взглянул он еще раз на
золото, не то заговорили в нем двадцать два года и горячая юность. Теперь в
его власти было все то, на что он глядел доселе завистливыми глазами, чем
любовался издали, глотая слюнки. Ух, как в нем забилось ретивое, когда он
только подумал о том! Одеться в модный фрак, разговеться после долгого
поста, нанять себе славную квартиру, отправиться тот же час в театр, в
кондитерскую, в... и прочее, - и он, схвативши деньги, был уже на улице.
стал обсматривать себя беспрестранно; накупил духов, помад, нанял, не
торгуясь, первую попавшуюся великолепнейшую квартиру на Невском проспекте,
с зеркалами и цельными стеклами; купил нечаянно в магазине дорогой лорнет,
нечаянно накупил тоже бездну всяких галстуков, более, нежели было нужно,
завил у парикмахера себе локоны, прокатился два раза по городу в карете без
всякой причины, объелся без меры конфектов в кондитерской и зашел к
ресторану французу, о котором доселе слышал такие же неясные слухи, как о
китайском государстве. Там он обедал подбоченившись, бросая довольно гордые
взгляды на других и поправляя беспрестанно против зеркала завитые локоны.
Там он выпил бутылку шампанского, которое тоже доселе было ему знакомо
более по слуху. Вино несколько зашумело в голове, и он вышел на улицу
живой, бойкий, по русскому выражению: черту не брат. Прошелся по тротуару
гоголем, наводя на всех лорнет. На мосту заметил он своего прежнего
профессора и шмыгнул лихо мимо его, как будто бы не заметив его вовсе, так
что остолбеневший профессор долго еще стоял неподвижно на мосту, изооразив
вопросительный знак на лице своем.
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Каменистый Артем
Маккарти Кормак
Афанасьев Роман
Шилова Юлия