"пакость", и, возвращаясь к себе домой, он почти каждый раз с отвращением
входил в свои комнаты.
раздражительно решил ни о чем не думать и во что бы то ни стало "сию же
минуту" заснуть. И странно, он вдруг заснул, только что голова успела
дотронуться до подушки; этого не бывало с ним почти уже с месяц.
странные сны, какие снятся в лихорадке. Дело шло об каком-то преступлении,
которое он будто бы совершил и утаил и в котором обвиняли его в один голос
беспрерывно входившие к нему откудова-то люди. Толпа собралась ужасная, но
люди все еще не переставали входить, так что и дверь уже не затворялась, а
стояла настежь. Но весь интерес сосредоточился наконец на одном странном
человеке, каком-то очень ему когда-то близком и знакомом, который уже умер,
а теперь почему-то вдруг тоже вошел к нему. Всего мучительнее было то, что
Вельчанинов не знал, что это за человек, позабыл его имя и никак не мог
вспомнить; он знал только, что когда-то его очень любил. От этого человека
как будто и все прочие вошедшие люди ждали самого главного слова: или
обвинения, или оправдания Вельчанинова, и все были в нетерпении. Но он
сидел неподвижно за столом, молчал и не хотел говорить. Шум не умолкал,
раздражение усиливалось, и вдруг Вельчанинов, в бешенстве, ударил этого
человека за то, что он не хотел говорить, и почувствовал от этого странное
наслаждение. Сердце его замерло от ужаса и от страдания за свой поступок,
но в этом-то замиранье и заключалось наслаждение. Совсем остервенясь, он
ударил в другой и в третий раз, и в каком-то опьянении от ярости и от
страху, дошедшем до помешательства, но заключавшем тоже в себе бесконечное
наслаждение, он уже не считал своих ударов, но бил не останавливаясь. Он
хотел все, все это разрушить. Вдруг что-то случилось; все страшно закричали
и обратились, выжидая, к дверям, и в это мгновение раздались звонкие три
удара в колокольчик, но с такой силой, как будто его хотели сорвать с
дверей. Вельчанинов проснулся, очнулся в один миг, стремглав вскочил с
постели и бросился к дверям; он был совершенно убежден, что удар в
колокольчик - не сон и что действительно кто-то позвонил к нему сию минуту.
"Было бы слишком неестественно, если бы такой ясный, такой действительный,
осязательный звон приснился мне только во сне!"
отворил дверь и вышел в сени, заглянул даже на лестницу - никого решительно
не было. Колокольчик висел неподвижно. Подивившись, но и обрадовавшись, он
воротился в комнату. Зажигая свечу, он вспомнил, что дверь стояла только
припертая, а не запертая на замок и на крюк. Он и прежде, возвращаясь
домой, часто забывал запирать дверь на ночь, не придавая делу особенной
важности. Пелагея несколько раз за это ему выговаривала. Он воротился в
переднюю запереть двери, еще раз отворил их и посмотрел в сенях и наложил
только изнутри крючок, а ключ в дверях повернуть все-таки поленился. Часы
ударили половину третьего; стало быть, он спал три часа.
опять и решил с полчаса походить по комнате - "время выкурить сигару".
Наскоро одевшись, он подошел к окну, приподнял толстую штофную гардину, а
за ней белую стору. На улице уже совсем рассвело. Светлые летние
петербургские ночи всегда производили в нем нервное раздражение и в
последнее время только помогали его бессоннице, так что он, недели-две
назад, нарочно завел у себя на окнах эти толстые штофные гардины, не
пропускавшие свету, когда их совсем опускали. Впустив свет и забыв на столе
зажженную свечку, он стал расхаживать взад и вперед все еще с каким-то
тяжелым и больным чувством. Впечатление сна еще действовало. Серьезное
страдание о том, что он мог поднять руку на этого человека и бить его,
продолжалось.
я ною?
стал думать о том, что решительно становится болен, "больным человеком".
злости он в дурные минуты преувеличивал и то и другое, нарочно, чтоб
подразнить себя.
теряю, привидения вижу, сны, звенят колокольчики... Черт возьми! я по опыту
знаю, что такие сны всегда лихорадку во мне означали... Я убежден, что и
вся эта "история" с этим крепом - тоже, может быть, сон. Решительно я вчера
правду подумал: я, я к нему пристаю, а не он ко мне! Я поэму из него
сочинил, а сам под стол от страху залез. И почему я его канальей зову?
Человек, может быть, очень порядочный. Лицо, правда, неприятное, хотя
ничего особенно некрасивого нет; одет, как и все. Взгляд только какой-то...
Опять я за свое! я опять об нем!! и какого черта мне в его взгляде? Жить,
что ли, я не могу без этого... висельника?
уязвила его: он вдруг как бы убедился, что этот господин с крепом был
когда-то с ним знаком по-приятельски и теперь, встречая его, над ним
смеется, потому что знает какой-нибудь его прежний большой секрет и видит
его теперь в таком унизительном положении. Машинально подошел он к окну,
чтоб отворить его и дохнуть ночным воздухом, и - и вдруг весь вздрогнул:
ему показалось, что перед ним внезапно совершилось что-то неслыханное и
необычайное.
откоса и притаился: на пустынном противоположном тротуаре он вдруг увидел,
прямо перед домом, господина с крепом на шляпе. Господин стоял на тротуаре
лицом к его окнам, но, очевидно, не замечая его, и любопытно, как бы что-то
соображая, выглядывал дом. Казалось, он что-то обдумывал и как бы на что-то
решался; приподнял руку и как будто приставил палец ко лбу. Наконец
решился: бегло огляделся кругом и, на цыпочках, крадучись, стал поспешно
переходить через улицу. Так и есть: он прошел в их ворота, в калитку
(которая летом иной раз до трех часов не запиралась засовом). "Он ко мне
идет", - быстро промелькнуло у Вельчанинова, и вдруг, стремглав и точно так
же на цыпочках, пробежал он в переднюю к дверям и - затих перед ними, замер
в ожидании, чуть-чуть наложив вздрагивавшую правую руку на заложенный им
давеча дверной крюк и прислушиваясь изо всей силы к шороху ожидаемых шагов
на лестнице.
цыпочках незнакомец. Факта он не понимал, но ощущал все в какой-то
удесятеренной полноте. Как будто давешний сон слился с действительностию.
Вельчанинов от природы был смел. Он любил иногда доводить до какого-то
щегольства свое бесстрашие в ожидании опасности - даже если на него и никто
не глядел, а только любуясь сам собою. Но теперь было еще и что-то другое.
Давешний ипохондрик и мнительный нытик преобразился совершенно; это был уже
вовсе не тот человек. Нервный, неслышный смех порывался из его груди. Из-за
затворенной двери он угадывал каждое движение незнакомца.
лестницу; чуть дышит, крадется... а! взялся за ручку, тянет, пробует!
рассчитывал, что у меня не заперто! Значит, знал, что я иногда запереть
забываю! Опять за ручку тянет; что ж он думает, что крючок соскочит?
Расстаться жаль! Уйти жаль попусту?"
представлялось: кто-то действительно стоял за дверьми и тихо, неслышно
пробовал замок и потягивал за ручку и, - "уж разумеется, имел свою цель".
Но у Вельчанинова уже было готово решение задачи, и он с каким-то восторгом
выжидал мгновения, изловчался и примеривался: ему неотразимо захотелось
вдруг снять крюк, вдруг отворить настежь дверь и очутиться глаз на глаз с
"страшилищем". "А что, дескать, вы здесь делаете, милостивый государь?"
- почти наткнулся на господина с крепом на шляпе.
оба неподвижно смотрели друг другу в глаза. Так прошло несколько мгновений,
и вдруг - Вельчанинов узнал своего гостя!
узнал его: это блеснуло в его взгляде. В один миг все лицо его как бы
растаяло в сладчайшей улыбке.
почти пропел он нежнейшим и до комизма не подходящим к обстоятельствам
голосом.
Вельчанинов с озадаченным видом.