как свинцовые и не двигались; он как будто онемел и слышал только, как
разлетается кровь его по всем жилам, как будто приподымая его на постели.
Кто-то дал ему воды... Наконец он впал в беспамятство.
свои сквозь зеленые, заплесневелые окна его комнаты; какое-то отрадное
ощущение нежило все члены больного. Он был спокоен и тих, бесконечно
счастлив. Ему казалось, что кто-то был сейчас у его изголовья. Он
проснулся, заботливо ища вокруг себя это невидимое существо; ему так
хотелось обнять своего друга и сказать первый раз в жизни: "Здравствуй,
добрый день тебе, мой милый".
оглянулся, и к нему склонилось с приветливою и светлою, как солнце, улыбкою
лицо красавицы хозяйки его.
неволишь себя? Волюшка хлеба слаще, солнца краше. Вставай, голубь мой,
вставай.
видит сон.
Я сама хворала и знаю.
еще был очень слаб. Озноб пробежал по спине его, все члены его болели и как
будто были разбиты. Но на сердце его было ясно, и лучи солнца, казалось,
согревали его какою-то торжественною, светлою радостью. Он чувствовал, что
новая, сильная, невидимая жизнь началась для него. Голова его слегка
закружилась.
сдается, тебя хозяин так вчера назвал.
едва устояв на ногах. Он покачнулся. Она схватила его за руки, поддержала и
засмеялась.
ясными, голубыми глазами. Оба держали друг друга за руки.
сюда, к солнцу, за стол; сиди смирно, а за мной не ходи, - прибавила она,
видя, что молодой человек сделал движение, как будто удерживая ее, - я
сейчас сама к тебе буду; успеешь на меня наглядеться. - Через минуту она
принесла чаю, поставила на стол и села напротив его.
я не хочу... полно, полно !.. Я и не знаю, что со мною, - говорил он,
задыхаясь и отыскав наконец ее руку, - будь здесь, не уходи от меня; дай,
дай мне опять твою руку... У меня в глазах темнеет; я на тебя как на солнце
смотрю, - сказал он, как будто отрывая от сердца слова свои, замирая от
восторга, когда их говорил. Рыдания сдавливали ему горло.
один-одинешенек; нет у тебя родичей?
теперь! - говорил Ордынов, будто в бреду. Комната как будто ходила кругом
него.
проговорила она после минутного молчания.
первых слов в сердце мое приняла. Заболеешь, опять буду ходить за тобой.
Только ты не болей, нет. Встанешь, будем жить, как брат и сестра. Хочешь?.
Ведь сестру трудно нажить, как бог родив не дал.
двенадцать братьев в темном лесу и как заблудилась в том лесу красная
девица. Зашла она к ним и прибрала им все в доме, любовь свою на всем
положила. Пришли братья и спознали, что сестрица у них день прогостила.
Стали ее выкликать, она к ним вышла. Нарекли ее все сестрой, дали ей
волюшку, и всем она была ровня. Знаешь ли сказку?
Хорошо жизнь любить и добрых людей любить, да... Смотри, ты опять, как
мука, побелел!
постелю. Заснешь, обо мне приснится; недуг отойдет. Наша старуха тоже
больна...
улыбкой смотря через плечо на Ордынова.
уложила и одела одеялом.
головою. - Ты любишь в книгах читать?
руку Катерины, чтоб уверить себя, что не спит.
божественные. Он мне все читает из них. Я потом тебе покажу; ты мне
расскажешь после, что он мне в них все читает?
Знаешь что? Я все боюсь, все боюсь...
ее руку к губам своим.
продолжала она, смеясь и подавая ему обе руки; потом высвободила одну и
приложила ее к горячему лбу его, потом стала расправлять и приглаживать его
волосы. Она краснела более и более; наконец, присела на полу у постели его
и приложила свою щеку к его щеке; теплое, влажное дыхание ее шелестило по
его лицу... Вдруг Ордынов почувствовал, что горячие слезы градом полились
из ее глаз и падали, как растопленный свинец, на его щеки. Он слабел более
и более; он уже не мог двинуть рукою. В это время раздался стук в дверь и
загремела задвижка. Ордынов еще мог слышать, как старик, его хозяин, вошел
за перегородку. Он слышал потом, что Катерина привстала, не спеша и не
смущаясь, взяла свои книги, слышал, как она перекрестила его уходя; он
закрыл глаза. Вдруг горячий, долгий поцелуй загорелся на воспаленных губах
его, как будто ножом его ударили в сердце. Он слабо вскрикнул и лишился
чувств...
жить в каком-то длинном, нескончаемом сне, полном странных, бесплодных
тревог, борьбы и страданий. В ужасе он старался восстать против рокового
фатализма, его гнетущего, и в минуту напряженной, самой отчаянной борьбы
какая-то неведомая сила опять поражала его, и он слышал, чувствовал ясно,
как он снова теряет память, как вновь непроходимая, бездонная темень
разверзается перед ним и он бросается в нее с воплем тоски и отчаяния.
Порой мелькали мгновения невыносимого, уничтожающего счастья, когда
жизненность судорожно усиливается во всем составе человеческом, яснеет
прошедшее, звучит торжеством, весельем настоящий светлый миг и снится наяву
неведомое грядущее; когда невыразимая надежда падает живительной росой на
душу; когда хочешь вскрикнуть от восторга; когда чувствуешь, что немощна
плоть пред таким гнетом впечатлений, что разрывается вся нить бытия, и
когда вместе с тем поздравляешь всю жизнь свою с обновлением и
воскресением. Порой он опять впадал в усыпление, и тогда все, что случилось
с ним в последние дни, снова повторялось и смутным, мятежным роем проходило
в уме его; но видение представлялось ему в странном, загадочном виде. Порой
больной забывал, что с ним было, и удивлялся, что он не на старой квартире,
не у старой хозяйки своей. Он недоумевал, отчего старушка не подходила, как
бывало всегда в поздний сумеречный час, к потухавшей печке, обливавшей по
временам слабым, мерцающим заревом весь темный угол комнаты, и в ожидании,
как погаснет огонь, не грела, по привычке, своих костлявых, дрожащих рук на
замиравшем огне, всегда болтая и шепча про себя, и изредка в недоумении
поглядывала на него, чудного жильца своего, которого считала помешанным от
долгого сидения за книгами. Другой раз он вспоминал, что переехал на другую
квартиру; но как это сделалось, что с ним было и зачем пришлось переехать,
он не знал того, хотя замирал весь дух его в беспрерывном, неудержимом
стремлении... Но куда, что звало и мучило его и кто бросил этот невыносимый
пламень, душивший, пожиравший всю кровь его? - он опять не знал и не
помнил. Часто жадно ловил он руками какую-то тень, часто слышались ему
шелест близких, легких шагов около постели его и сладкий, как музыка, шепот
чьих-то ласковых, нежных речей; чье-то влажное, порывистое дыхание
скользило по лицу его, и любовью потрясалось все его существо; чьи-то
горючие слезы жгли его воспаленные щеки, и вдруг чей-то поцелуй, долгий,
нежный, впивался в его губы; тогда жизнь его изнывала в неугасимой муке;
казалось, все бытие, весь мир останавливался, умирал на целые века кругом
него и долгая, тысячелетняя ночь простиралась над всем...
годы первого детства, с их светлою радостию, с неугасимым счастием, с
первым сладостным удивлением к жизни, с роями светлых духов, вылетавших
из-под каждого цветка, который срывал он, игравших с ним на тучном зеленом
лугу перед маленьким домиком, окруженным акациями, улыбавшихся ему из
Василенко Иван
Панов Вадим
Максимов Альберт
Максимов Альберт
Суворов Виктор
Глуховский Дмитрий