было нелепо, раз дело выходило само собою. Придя вечером, он много
наговорил смешного, выпил три чашки кофе, затем, улучив мгновение, подошел
к Левандовской, поднял ее, быстрой, мелкой рысцой понес в ванную и, ловко
переставив ключ, запер дверь. Левандовская была так поражена, что первые
полминуты молчала, - потом, впрочем, принялась вопить, стучать и ухать
всем телом в дверь. "Забирай свои вещи и айда", - обратился он к Магде,
которая стояла среди гостиной, держась за голову.
переступив порог, Магда с охотой, с жаром, даже с какой-то злостью
предалась судьбе, осаждавшей ее так давно, так упорно. Мюллер, впрочем,
нравился ей совсем по-особенному, - было что-то неотразимое в его глазах,
в голосе, в ухватках, в его манере толстыми жаркими губами ездить вверх и
вниз по спине, между лопатками. Он мало с ней разговаривал, часами сидел,
держа ее у себя на коленях, посмеиваясь и о чем-то думая. Она не знала,
какие у него дела в Берлине, кто он, - и каждый раз, когда он уходил,
боялась, что он не вернется. Если не считать этой боязни, она была
счастлива, до глупости счастлива, она мечтала, что сожительство их будет
длиться всегда. Кое-что он ей подарил, - парижскую шляпу, часики, -
впрочем, не был чрезвычайно щедр на подарки, зато водил ее в хорошие
рестораны и в большие кинематографы, где она до слез хохотала над
похождениями Чипи. Он так пристрастился к Магде, что часто, уже собираясь
уходить, вдруг бросал шляпу в угол (эта привычка обращаться с дорогой
шляпой ее немножко удивляла) и оставался. Все это продолжалось ровно
месяц. Как-то утром он встал раньше обыкновенного и сказал, что должен
уехать. Она спросила, надолго ли. Он уставился на нее, потом заходил по
комнате в своей ослепительной малиново-лазурной пижаме, потирая руки,
словно намыливал их. "Навсегда, навсегда", - сказал он вдруг и, не глядя
на нее, стал одеваться. Она подумала, что он, может быть, шутит, и решила
выждать - откинула одеяло, так как было очень душно в комнате и,
вытянувшись, повернулась к стенке. "У меня нет твоей фотографии", -
проговорил он, со стуком надевая башмаки. Потом она слышала, как он
возится с чемоданом, защелкивает его. Еще через несколько минут: "Не
двигайся и не смотри, что я делаю". "Застрелит", - почему-то подумала она,
но не шелохнулась. Что он делал? Тишина. Она чуть двинула голым плечом.
"Не двигайся", - повторил он. "Целится", - подумала Магда без всякого
страха. Тишина продолжалась минут пять. В этой тишине бродил, спотыкаясь,
какой-то маленький шуршащий звук, который казался ей знакомым, но почему
знакомым? "Можешь повернуться", - проговорил он с грустью, но Магда лежала
неподвижно. Он подошел, поцеловал ее в щеку и быстро вышел. Она пролежала
в постели весь день. Он не вернулся.
до июля прощай доннерветтер прощай". "Господи, как я буду жить без него?"
- проговорила Магда вслух. Она мигом распахнула окно, решив одним прыжком
с собой покончить. К дому напротив, звеня, подъехал красно-золотой
пожарный автомобиль, собиралась толпа, из верхних окон валил бурый дым,
летели какие-то черные бумажки. Она так заинтересовалась пожаром, что
отложила свое намерение.
пошла шляться по танцевальным кафе. Вскоре она познакомилась с двумя
японцами и, будучи слегка навеселе, согласилась у них переночевать; утром
она попросила двести марок, они ей дали три с полтиной и вытолкали вон, -
после чего она решила быть осмотрительнее.
груша, и с коричневыми точками сплошь по всей лысине, и сказал: "Приятно
опять встретиться, помните, барышня, как мы резвились на пляже в
Герингсдорфе?" Она, смеясь, ответила, что он ошибается. Старик спросил,
что она желает пить. Потом он поехал провожать ее и в темноте таксомотора
сделался очень косноязычен и гадок. Она выскочила. Старик вышел тоже и, не
смущаясь присутствием шофера, умолял о свидании. Она дала ему номер своего
телефона. Когда он ей оплатил комнату до ноября да еще дал денег на
котиковое пальто, она позволила ему остаться у нее на ночь. С ним
оказалось сначала очень легко, он сразу засыпал, после краткого и слабого
объятия, и спал непробудно до рассвета. Потом он начал требовать всяких
странных новшеств. Гардероб ее пополнился двумя новыми платьями.
Неожиданно он пропустил назначенное свидание, через несколько дней она
позвонила к нему в контору и узнала, что он скончался. Воспоминание о
старике было омерзительно. Такого опыта она решила не повторять. Продав
шубу, она дотянула до февраля. Накануне этой продажи ей страстно
захотелось показаться родителям. Она подъехала к дому в таксомоторе. День
был субботний, мать полировала ручку входной двери. Увидев дочь, она так и
замерла. "Боже мой!" - воскликнула она с чувством. Магда молча улыбнулась;
села снова в таксомотор и уже в окно увидела брата, который выбежал на
панель, кричал ей что-то вслед - вероятно, угрозы.
кушетки в нарастающей темноте, подпирая виски ладонями и пыхтя папиросой.
Хозяйка, пожилая, неопределенных занятий, заглядывала к ней, сердобольно
ее расспрашивала, рассказывала, что у ее родственника маленький
кинематограф, приносящий неплохой доход. Зима была холодная, деньги шли на
убыль. "Что же будет дальше?" - думала Магда. Как-то в бодрый и дерзкий
день она ярко накрасилась и, выбрав самую звучную по названию
кинематографическую контору на Фридрихштрассе, добилась того, что директор
ее принял. Он оказался пожилым господином с черной повязкой на правом
глазу и с пронзительным блеском в левом. Магда начала с того, что,
дескать, уже много играла в провинции, получала хорошие роли... "В кино?"
- спросил тот, ласково глядя на ее возбужденное лицо. Она назвала какую-то
фирму, какую-то картину - очень убедительно и даже надменно - оттого что
все повторяла про себя: "Как он смеет не знать меня, как он смеет
сомневаться..." Последовало молчание. Директор прищурил единственный
видимый глаз и сказал: "А знаете, ведь вам повезло, что вы попали именно
ко мне. Любой мой коллега соблазнился бы вашей молодостью, наобещал бы вам
горы добра и потребовал бы от вас очень определенного, очень банального
задатка. Затем он бы вас бросил. Я человек немолодой, много видевший, у
меня дочка, вероятно, старше вас, - и вот позвольте мне вам сказать: вы
никогда актрисой не были и, вероятно, не будете. Пойдите домой, подумайте
хорошенько, посоветуйтесь с вашими родителями..."
вышла вон. В том же доме была еще одна фирма. Там ее просто не приняли. В
третьем месте ей сказали, чтобы как-нибудь отделаться от нее: "Оставьте
ваш телефон". Она вернулась домой в бешенстве. Хозяйка сварила ей два
яйца, гладила ее по плечу, пока Магда жадно и сердито ела, потом принесла
бутылку коньяку, две рюмки и, налив их до краев, унесла бутылку. "Ваше
здоровье, - сказала она, опять садясь за стол. - Все будет благополучно. Я
как раз завтра увижу моего деверя, я с ним поговорю..."
обидно начинать кинематографическую карьеру не актрисой, даже не
статисткой... К концу первой же недели ей уже казалось, что она всю жизнь
только и делала, что указывала людям места. В пятницу, впрочем, была
перемена программы, это ее оживило. Стоя в темноте, прислонясь к стенке,
она смотрела на Грету Гарбо. Через два-три сеанса ей стало опять
нестерпимо скучно. Прошла еще неделя. Какой-то посетитель, замешкав в
дверях, странно посмотрел на нее - застенчивым и жалобным взглядом. Через
два-три вечера он появился опять. Выглядел он довольно молодо, был отлично
одет, косил на нее жадным голубым глазом... "Человек очень приличный, но
размазня", - подумала Магда. Когда, появившись в четвертый или пятый раз,
он пришел невпопад, то есть на фильму, которую уже раз видел, Магда
почувствовала некоторое возбуждение. Вместе с тем ей было памятно
предупреждение хозяина: "Один раз глазки - вышвырну". Посетитель, однако,
был удивительно робок. Выйдя как-то из кинематографа, чтобы отправиться
домой, Магда увидела его неподвижно стоящим на той стороне улицы. Она
засеменила, не оглядываясь, рассчитывая, что он перейдет наискосок улицу и
последует за ней. Этого, однако, не случилось: он исчез. Когда через два
дня он опять пришел в "Аргус", был у него какой-то больной, затравленный,
очень интересный вид. По окончании последнего сеанса Магда вышла,
раскрывая зонтик. "Стоит", - отметила она про себя и перешла к нему, на ту
сторону. Он двинулся, уходя от нее, как только заметил ее приближение.
Сердце у него билось в гортани, не хватало воздуха, пересохли губы. Он
чувствовал, как она идет сзади, и боялся ускорить шаг, чтобы не потерять
счастия, и боялся шаг замедлить, чтобы счастье не перегнало его. Но, дойдя
до перекрестка, Кречмар принужден был остановиться: проезжали гуськом
автомобили. Тут она его перегнала, чуть не попала под автомобиль и,
отскочив, ухватилась за его рукав. Засветился зеленый диск. Он нащупал ее
локоть, и они перешли. "Началось, - подумал Кречмар, - безумие началось".
зонтик, и она еще теснее прижалась к нему, и сверху барабанило счастие.
Одно мгновение он побоялся, что лопнет сердце, - но вдруг полегчало, он
как бы разом привык к воздуху восторга, от которого сперва задыхался, и
теперь заговорил без труда, с наслаждением.
остановились, зонтик был отдан ей и закрыт. "Не уходите еще", - взмолился
Кречмар и, держа руку в кармане пальто, попробовал большим пальцем снять с
безымянного обручальное кольцо - так, на всякий случай. "Постойте, не
уходите", - повторил он и наконец судорожным движением освободился от
кольца. "Уже поздно, - сказала она, - моя тетя будет сердиться". Кречмар
подошел к ней вплотную, взял за кисти, хотел ее поцеловать, но попал в ее
шапочку. "Оставьте, - пробормотала она, наклоняя голову. - Оставьте, это
нехорошо". "Но вы еще не уйдете, у меня никого нет в мире, кроме вас".
"Нельзя, нельзя", - ответила она, вертя ключом в замке и напирая на дверь.
"Завтра я буду опять ждать", - сказал Кречмар. Она улыбнулась ему сквозь
стекло.
Нортон Андрэ
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Володихин Дмитрий
Контровский Владимир
Афанасьев Роман