что это упрямство, кукольная комедия (это было любимое его
слово), угрожал линейкой и требовал, чтобы я просил прощенья,
тогда как я от слез не мог слова вымолвить; наконец, должно
быть, чувствуя свою несправедливость, он ушел в комнату
Николая и хлопнул дверью.
Иваныч, входя в комнату.
сказал: "Сиди, Николай!" - и вслед за этим затворил дверь. Я
вышел из угла и подошел к двери подслушивать.
видно, благодарности нельзя ожидать, Николай? - говорил Карл
Иваныч с чувством.
кивнул головой.
богом, Николай, - продолжал Карл Иваныч, поднимая глаза и
табакерку к потолку, - что я их любил и занимался ими больше,
чем ежели бы это были мои собственные дети. Ты помнишь,
Николай, когда у Володеньки была горячка, помнишь, как я
девять дней, не смыкая глаз, сидел у его постели. Да! тогда я
был добрый, милый Карл Иваныч, тогда я был нужен; а теперь, -
прибавил он, иронически улыбаясь, - теперь дети большие стали:
им надо серьезно учиться. Точно они здесь не учатся, Николай?
шило и протягивая обеими руками дратвы.
обещания? где благодарность? Наталью Николаевну я уважаю и
люблю, Николай, - сказал он, прикладывая руку к груди, - да
что она?.. ее воля в этом доме все равно, что вот это, - при
этом он с выразительным жестом кинул на пол обрезок кожи. - Я
знаю, чьи это штуки и отчего я стал не нужен: оттого, что я не
льщу и не потакаю во всем, как иные люди. Я привык всегда и
перед всеми говорить правду, - сказал он гордо. - Бог с ними!
Оттого, что меня не будет, они не разбогатеют, а я, бог
милостив, найду себе кусок хлеба... не так ли, Николай?
будто желая удостовериться, действительно ли может он найти
кусок хлеба, - но ничего не сказал.
том, как лучше умели ценить его заслуги у какого-то генерала,
где он прежде жил (мне очень больно было это слышать), говорил
о Саксонии, о своих родителях, о друге своем портном Schonheit
и т. д. ч т. д.
Иваныч, которых я почти одинаково любил, не поняли друг друга;
я опять отправился в угол, сел на пятки и рассуждал о том, как
бы восстановить между ними согласие.
приготовить тетрадь для писания под диктовку. Когда все было
готово, он величественно опустился в свое кресло и голосом,
который, казалось, выходил из какой-то глубины, начал
диктовать следующее: "Von al-len Lei-den-schaf-ten die
grau-sam-ste ist... ha ben sie geschrieben?"*). Здесь он
остановился, медленно понюхал табаку и продолжал с новой
силой: "die grausamste ist die Un-dank-bar-keit... Ein grosses
U"**) В ожидании продолжения, написав последнее слово, я
посмотрел на него.
буквы (нем.).
знак. чтобы мы подали ему тетради.
величайшего удовольствия, прочел он это изречение, выражавшее
его задушевную мысль; потом задал нам урок из истории и сел у
окна. Лицо его не было угрюмо, как прежде; оно выражало
довольство человека, достойно отмстившего за нанесенную ему
обиду.
о том, чтобы отпустить нас: он то и дело задавал новые уроки.
Скука и аппетит увеличивались в одинаковой мере. Я с сильным
нетерпением следил за всеми признаками, доказывавшими близость
обеда. Вот дворовая женщина с мочалкой идет мыть тарелки, вот
слышно, как шумят посудой в буфете, раздвигают стол и ставят
стулья, вот и Мими с Любочкой и Катенькой (Катенька -
двенадцатилетняя дочь Мими) идут из саду; но не видать Фоки -
дворецкого Фоки, который всегда приходи г и объявляет, что
кушать готово. Тогда только можно будет бросить книги и, не
обращая внимания на Карла Иваныча, бежать вниз.
походку и всегда узнаю скрип его сапогов. Дверь отворилась, и
в ней показалась фигура, мне совершенно незнакомая.
Глава V. ЮРОДИВЫЙ
оспою продолговатым лицом, длинными седыми волосами и редкой
рыжеватой бородкой. Он был такого большого роста, что для
того, чтобы пройти в дверь, ему не только нужно было нагнуть
голову, но и согнуться всем телом. На нем было надето что-то
изорванное, похожее на кафтан и на подрясник; в руке он держал
огромный посох. Войдя в комнату, он из всех сил стукнул им по
полу и, скривив брови и чрезмерно раскрыв рот, захохотал самым
страшным и неестественным образом Он был крив на один глаз, и
белый зрачок этого глаза прыгал беспрестанно и придавал его и
без того некрасивому лицу еще более отвратительное выражение.
к Володе, схватил его за голову и начал тщательно
рассматривать его макушку, потом с совершенно серьезным
выражением отошел от него, подошел к столу и начал дуть под
клеенку и крестить ее. - О-ох жалко! о-ох больно!..
сердечные... улетят, - заговорил он потом дрожащим от слез
голосом, с чувством всматриваясь в Володю, и стал утирать
рукавом действительно падавшие слезы.
речь бессмысленна и несвязна (он никогда не употреблял
местоимений), но ударения так трогательны и желтое уродливое
лицо его принимало иногда такое откровенно печальное
выражение, что, слушая его, нельзя было удержаться от
какого-то смешанного чувства сожаления, страха и грусти.
избрать странническую жизнь, какую он вел? Никто не знал
этого. Знаю только то, что он с пятнадцатого года стал
известен как юродивый, который зиму и лето ходит босиком,
посещает монастыри, дарит образочки тем, кого полюбит, и
говорит загадочные слова, которые некоторыми принимаются за
предсказания, что никто никогда не знал его в другом виде, что
он изредка хаживал к бабушке и что одни говорили, будто он
несчастный сын богатых родителей и чистая душа, а другие, что
он просто мужик и лентяй.
вниз. Гриша, всхлипывая и продолжая говорить разную нелепицу,
шел за нами и стучал костылем по ступенькам лестницы. Папа и
maman ходили рука об руку по гостиной и о чем-то тихо
разговаривали. Марья Ивановна чинно сидела на одном из кресел,
симметрично, под прямым углом, примыкавшем к дивану, и
строгим, но сдержанным голосом давала наставления сидевшим
подле нее девочкам. Как только Карл Иваныч вошел в комнату,
она взглянула на него, тотчас же отвернулась, и лицо ее
приняло выражение, которое можно передать так: я вас не
замечаю, Карл Иваныч. По глазам девочек заметно было, что они
очень хотели поскорее передать нам какое-то очень важное
известие; но вскочить с своих мест и подойти к нам было бы
нарушением правил Мими. Мы сначала должны были подойти к ней,
сказать: "Вопjour, Mimi" *), шаркнуть ногой, а потом уже
позволялось вступать в разговоры.