и покровительственным видом, смеялись и говорили гнусности.
радость возвращения домой. Фрона быстро осознала положение вещей: старые,
патриархальные нравы времен ее отца отошли в вечность, уступив место
уничтожающему и пагубному влиянию цивилизации.
молодцов свирепого вида, сидящих полукругом на корточках. У входа в палатку
гора бутылок свидетельствовала о том, что они не спали всю ночь. Какой-то
белый, с лицом, отмеченным печатью порока и хитрости, сдавал карты, а на
одеяле, заменявшем стол, были навалены кучами золотые и серебряные монеты.
Пройдя еще несколько шагов, она услышала шум вращающегося лотерейного колеса
и увидела индейцев, мужчин и женщин, с увлечением рискующих своими в поте
лица заработанными деньгами ради разноцветных безделушек. Из некоторых хижин
раздавались надтреснутые и слабые звуки шарманки.
голову и вскрикнула.
деснами.
собственное индейское прозвище былых времен! Она повернулась и подошла к
старухе.
тебя молодые и быстрые глаза! Нипоза не забывает так скоро.
Она так давно не говорила по-индейски!
быстроногого мальчугана с каким-то поручением. Обе женщины уселись на землю,
и старуха любовно погладила руку Фроны, заглядывая ей в лицо тусклым,
затуманенным взором.
Нипоза, которая нянчила тебя на своих руках, когда ты была маленьким
ребенком. Та Нипоза, которая прозвала тебя Тенас Хи-Хи. Та Нипоза, которая
боролась за твою жизнь, когда ты бывала больна, собирала в лесу растения и
травы, заваривала их и давала тебе пить. Ты мало изменилась, и я сразу
узнала тебя. Я подняла голову, как только увидела на земле твою тень. Хотя,
может быть, кое-какая небольшая перемена в тебе и произошла. Ты выросла
большая и стройная, как ива, и солнце меньше целует твои щеки, чем раньше;
но волосы у тебя все такие же непокорные, и цвет у них тот же -- как у
морской травы, несущейся по течению,-- и тот же рот, всегда готовый
улыбнуться и никогда не плачущий. И глаза твои такие же ясные, правдивые,
как в те дни, когда Нипоза бранила тебя за шалости, а твой язык не хотел
произносить лживых слов. Ай! Ай! Другие женщины, которые теперь приезжают
сюда, не такие, как ты.
я шла по поселку, ваши мужчины говорили мне гадости, то же самое говорили и
мальчики в лесу. Этого не было раньше,--в те давно прошедшие дни, когда я
играла с ними.
сердись на них. Говорю тебе, в этом виноваты ваши женщины, которые приезжают
сюда. Они не могут указать ни на одного мужчину и сказать: "Это мой муж".
Это нехорошо, что женщины стали такими. Они смотрят на всех мужчин наглыми и
бесстыдными глазами и произносят непристойные слова, и сердца у них
нехорошие. Вот почему у нас не уважают ваших женщин. Что же до мальчиков,
так ведь на то они и мальчики. А мужчины? Откуда же им знать?
Фроны и уселся на землю. Только какая-то нетерпеливая живость его движений
указывала на радость, которую ему доставляло ее присутствие. -- Так, значит,
Тенас Хи-Хи вернулась к нам в эти скверные дни? --произнес он наконец
резким, срывающимся голосом.
лучше одеты теперь? Разве в желудках ваших теперь не больше муки, копченой
грудинки и другой пищи белого человека? Разве ваша молодежь не богатеет от
переноски клади и гребли? Разве прекратились жертвоприношения мясом, рыбой и
шерстяными одеялами? Почему же ты говоришь, что настали плохие времена,
Муским?
его вспыхнуло пламя старых воспоминаний.--Все это совершенно верно. Наши
женщины носят более яркую одежду. Но они обратили на себя внимание белых
мужчин и уже не хотят смотреть на юношей из своего племени. И поэтому племя
не увеличивается, а маленькие дети не бегают больше за нами по пятам. Вот
как обстоит дело. Желудки наполнены пищей белого человека, но они также
наполнены еще скверным виски. Конечно, юноши богатеют, но они проводят ночи
за картами, и богатство уходит от них, и они говорят друг другу грубые
слова, и в гневе осыпают друг друга ударами, и между ними случаются кровавые
драки. А у старого Мускима теперь мало жертвоприношений мясом, рыбой и
шерстяными одеялами, потому что молодые женщины избрали себе новые пути, и
юноши больше не чтят старые обычаи и старых богов. Настали плохие времена,
Тенас Хи-Хи, и старый Муским в тоске приближается к могиле.
твоего племени идут из-за соленого моря, точно морские волны, и кто знает,
куда они идут?
и вперед.
непрерывно, волна за волной!
холоде.-- Нипоза задрожала и неожиданно схватила Фрону за руку.-- И ты идешь
туда же? Фрона кивнула головой. -- И Тенас Хи-Хи идет туда же! Ай-ай-ай!
Полотнище палатки заколебалось, и Мэт Маккарти заглянул внутрь.
старая баба, весь кипит от негодования. Доброе утро, Нипоза. Доброе утро,
Муским,-- обратился он к собеседникам Фроны.-- Впрочем, я не думаю, что вы
запомнили мое лицо.
полдень, и мне осталось немного времени видеть вас. Кроме того, и Энди и
завтрак уже достаточно горячи.
фотографический аппарат, а за спиной был маленький дорожный мешок. В руке
вместо альпенштока она держала ивовый прут Нипозы. На ней был скромный серый
костюм, приспособленный для ходьбы по горам и дающий максимальную свободу
движениям при наименьшем количестве материи.
уже несколько часов как был отправлен. Вернувшись накануне с Мэтом Маккарти
из лагеря сивашей, она встретила поджидавшего ее на складе Дэла Бишопа.
Простое и несложное дело, которое привело его сюда, было решено очень
быстро. Фрона направляется в глубь страны. Он намерен проделать то же самое.
Ей нужен провожатый. Если она ни на ком еще не остановилась, то он самый
подходящий для нее человек. Он забыл сказать ей, когда доставлял ее на
берег, что несколько лет провел в этой стране и отличчо знает ее. Правда, он
ненавидит воду, а им предстоит ехать и в лодке, но он не боится этого. Он
вообще ничего не боится. Кроме того, он готов драться ради нее с кем и когда
угодно. Что касается платы, то пусть, когда они доберутся до Доусона, она
замолвит за него словечко Джекобу Уэлзу, и он получит годовой запас
снаряжения и продовольствия. Нет, нет, за это он не хочет отдавать долю в
своем будущем участке и не берет на себя никаких обязательств! Он заплатит
за все позднее, когда набьет свой мешок золотым песком. Так что же она
думает о его предложении? Фрона действительно подумала, и, прежде чем она
кончила завтракать, он уже отправился набирать для нее носильщиков.
были нагружены, и им приходилось отдыхать через каждые двести -- триста
ярдов. Однако она с трудом поспевала за группой скандинавов, шедших впереди
нее. Каждый из этих стройных белокурых гигантов нес не менее сотни фунтов
поклажи. Кроме того, все они были впряжены в телегу, где лежало еще верных
шестьсот фунтов. Их лица сияли солнечной улыбкой, и радость жизни била в них
ключом. Этот труд казался им детской игрой и давался им очень легко. Они
шутили друг с другом и с прохожими на никому не понятном языке, и их громкий
смех раздавался, точно эхо в пещере. Люди уступали им дорогу и глядели вслед
с завистью. Скандинавы легко одолевали подъемы, встречавшиеся на пути,
галопом спускались с откосов, и обшитые железом колеса их повозки грохотали
по скалам. Наконец, они нырнули в густой, темный лес и вышли к броду через
реку. На песчаной косе лежал утопленник, устремив на солнце немигающий
взгляд. Какой-то человек в сотый раз повторял раздраженным тоном: "Где его
компаньон? Разве у него нет компаньона?" Двое других, сбросив на землю свои
тюки, хладнокровно рылись в имуществе мертвеца. Один громко называл
различные предметы, а другой проверял их, раскладывая на куске грязной
оберточной бумаги. Размокшие письма и квитанции валялись на песке. Небольшая
кучка золотых монет была небрежно брошена на белый носовой платок. Люди,
проплывавшие мимо в каноэ и яликах, не обращали на все это никакого
внимания.
"Где его компаньон? Разве у него нет компаньона?"--раздраженно спросил их
человек. Они покачали головами, так как не понимали по-английски. Потом они
спустились к реке и вошли в воду. С противоположного берега им что-то
предостерегающе крикнули. Они остановились и стали совещаться. Затем опять
двинулись вперед. Оба человека, возившихся с вещами утопленника, обернулись