ней сделает, говорил он соседям по палате. Он отрежет ей перочинным ножом
уши и нос, а потом заберет свои деньги обратно. Обстругивая деревянную ногу,
он показывал приятелям, как он искромсает эту подлюгу. "Когда я с ней
разделаюсь, мордашка у нес будет - обхохочешься,- говорил он.- Такое из нее
сотворю, что к ней даже пьяный индеец не полезет". Но владычица его сердца,
видимо, чутьем догадывалась об этих намерениях, потому что Сайрус так ее и
не нашел. К тому времени, когда Сайруса выписали из госпиталя и освободили
от военной службы, его гонорея уже слегка подыстощилась. И когда он вернулся
домой в Коннектикут, оставшихся гонококков ему хватило лишь на то, чтобы
заразить свою жену.
солнца не дано было окрасить ее щеки румянцем, и, как бы весело ни смеялись
вокруг, уголки ее рта никогда не ползли вверх. Религию она использовала в
лечебных целях, врачуя с ее помощью недуги мира и собственную душу; когда же
характер ее страданий менялся, она вносила поправки и в религию. Теософская
концепция, которую она разработала для воссоединения с покойным супругом,
оказалась ненужной, и миссис Траск стала деловито подыскивать себе новое
несчастье. Ее усердие было незамедлительно отмечено наградой в виде
инфекции, которую Сайрус принес домой с поля брани. Обнаружив нарушения в
своем организме, миссис Траск сейчас же сконструировала новую теологическую
модель. Бога-воссоединителя она заменила богом-мстителем - по мнению миссис
Траск, это божество наиболее удачно отвечало ее потребностям,- и, как вскоре
выяснилось, он стал ее последним творением. Ей не стоило труда усмотреть
прямую связь между своим недомоганием и теми определенного свойства снами,
что изредка посещали ее, пока Сайрус был на войне. Но болезнь была явно
недостаточной карой за развратные ночные грезы. А ее новый бог знал толк в
наказаниях. И он требовал от нее жертвы. Она долго прикидывала, чем бы ей
пожертвовать, чтобы в полной мере испытать сладкую муку унижения, и почти
обрадовалась, найдя ответ - в жертву она принесет себя. Сочинение последнего
письма, включая окончательную редакцию и исправление орфографических ошибок,
заняло у нее две недели. В этом письме она созналась в злодеяниях, которые
никак не могла совершить, и повинилась в грехах, намного превосходивших ее
возможности. Затем, одетая в сшитый тайком саван, вышла лунной ночью из дома
и утопилась в пруду, таком мелком, что ей пришлось стать на четвереньки и
долго держать голову под водой. Эта процедура потребовала величайшей силы
воли. Наконец, ее сознание начало медленно растворяться в обволакивающей
теплоте, и в этот миг миссис Траск с досадой подумала, что наутро, когда ее
вытащат из пруда, весь перед белого батистового савана будет вымазан в
грязи. Так и случилось.
друзей-однополчан, которые заглянули к нему по дороге домой в штат Мэн.
Крошка Адам в начале скорбного ритуала громко кричал, потому что поминавшие
не умели обращаться с детьми и забыли его покормить. Но Сайрус вскоре нашел
выход. Макнув в бочонок тряпицу, он дал малышу пососать ее, и после
троекратного освежения соски юный Адам заснул. По ходу оплакивания он
несколько раз просыпался, но, едва подавал голос, ему тут же совали
смоченную в виски тряпочку, и дитя снова погружалось в сон. Младенец
пропьянствовал два с половиной дня. Даже если этот запой как-то отразился на
умственном развитии ребенка, он тем не менее благотворно повлиял на его
обмен веществ: с той поры Адам всегда отличался железным здоровьем. По
истечении трех дней, когда его отец наконец вышел из дома и купил козу, Адам
с жадностью набросился на молоко: он досыта напился, потом его вырвало,
потом он снова принялся пить, и его снова затошнило. Отец нисколько не
встревожился, потому что с ним в это время происходило то же самое.
девушке с соседней фермы. Ухаживание было коротким и деловым. Намерения
Сайруса не вызывали сомнений. Они были благородны и разумны. Отец девушки
поощрял этот роман. У него было еще две дочери помоложе, а Алисе уже
стукнуло семнадцать. Предложение выйти замуж она получила впервые.
кто-то поддерживал в доме порядок и стряпал, а прислуга стоила денег. Он был
здоровый, сильный мужчина, и ему было нужно рядом женское тело, а оно тоже
стоило денег - если, конечно, ты на этом теле не женат. Вздыханья, свиданья,
помолвка, венчанье - со всем этим Сайрус управился за две недели, и наутро
после свадьбы Алиса была уже беременна. Соседи не сочли женитьбу вдовца
поспешной. В те времена мужчины обычно успевали за свою жизнь угробить три,
а то и четыре жены, и ничего необычного никто в этом не усматривал.
добела, углы выметав дочиста. Красотой не блистала, так что караулить ее не
требовалось. Глаза у нее были бесцветные, лицо желтое, зубы кривые, зато
здоровья ей было не занимать, и во время беременности она ни на что не
жаловалась. Любила ли она детей, неизвестно и поныне. Никто ее об этом не
спрашивал, а сама она открывала рот, только когда к ней обращались с
вопросом. С точки зрения Сайруса, это качество было, вероятно, ее величайшей
добродетелью. Собственных суждений и мнений она не высказывала, а когда в ее
присутствии говорил мужчина, придавала лицу внимательное выражение-мол, я
слушаю,- но от домашних дел не отрывалась.
сыграло Сайрусу на руку. Продолжая трудиться на своей ферме столько же,
сколько трудились на таких же фермах его соседи, он открыл для себя новое
поприще - поприще ветерана. И тот избыток энергии, который прежде находил
выход в загулах, ныне привел в движение мыслительный аппарат Сайруса.
Сведения о характере и продолжительности его службы под стягом сохранились
разве что в Военном министерстве. Деревянная нога наглядно подтверждала
боевое прошлое Сайруса и в то же время служила гарантией, что воевать его
больше не пошлют. О своем участии в войне он рассказывал Алисе сперва
довольно робко, но по мере того, как росло его мастерство рассказчика, росло
и величие описываемых им баталий. И если в самом начале он твердо сознавал,
что врет, то уже очень скоро с не меньшей твердостью верил, что все его
выдумки - правда. До армии он не слишком интересовался военным делом; теперь
же он покупал все посвященные войне книги, изучал все сводки, подписался на
нью-йоркские газеты и сидел над картами. Прежде он довольно смутно
разбирался в географии, а его познания в тактике и стратегии вообще
равнялись нулю; теперь он стал авторитетом в военной науке. Он мог не только
перечислить все битвы, марши, походы, но и назвать действовавшие в них
соединения и части, вплоть до полков, о которых знал все, включая историю и
место их формирования, а также имена командиров. И повествуя о боях, он
проникался убеждением, что участвовал в них лично.
сводный брат Карл успели подрасти. Мальчики хранили почтительное молчание,
когда отец раскладывал по полочкам мысли каждого генерала, поясняя, как эти
генералы составляли планы сражений, в чем были их ошибки и как следовало бы
поступить правильно. Он рассказывал, что, углядев тактический просчет - а
подобные оплошности он всегда замечал вовремя,- он каждый раз пытался
растолковать Гранту и Макклеллану их заблуждения и умолял согласиться с его
анализом боевой обстановки. Они же неизменно отклоняли его советы, и лишь
потом исход событий подтверждал его правоту.
поступал мудро. Ни в одном из рассказов он ни разу не повысил себя даже в
капралы. От начала до конца своей военной карьеры рядовой Траск оставался
рядовым. Если бы мы свели его рассказы воедино, то неизбежно пришли бы к
выводу, что за всю историю войн на свете не было другого такого мобильного и
вездесущего солдата. Исходя из его рассказов, он должен был находиться
минимум в четырех местах одновременно. Но, вероятно, повинуясь инстинкту, он
никогда не описывал разные битвы в одном и том же рассказе. У Алисы и у
сыновей Сайруса сложилось о нем ясное и полное представление: простой
солдат, рядовой, гордящийся своим званием; человек, который не только
оказывался в гуще боя во всех наиболее ярких и значительных сражениях, но и
запросто наведывался на совещания штабов, где порой соглашался, а порой
расходился во мнениях с генералами.
вспоминал, какое горе охватило его, когда он впервые услышал скорбную весть.
Стоило ему или кому-то другому упомянуть об этом событии, как у Сайруса
наворачивались на глаза слезы. И у всех возникала непоколебимая уверенность,
что он был одним из самых близких, горячо любимых и доверенных друзей
Линкольна, хотя ничего подобного Сайрус не заявлял никогда. Если мистера
Линкольна интересовало настроение в войсках - настроение истинных воинов, а
не всех этих самодовольных болванов в золотых галунах,- он обращался только
к рядовому Траску. Сайрус умудрился вселить это убеждение в окружающих, не
подкрепив его ни единым словом, то был триумф хитроумного искусства
недомолвок. Никто не посмел бы назвать его лжецом. По той простой причине,
что ложь вошла в его плоть и кровь, и от этого даже правда, слетая с его
уст, отдавала враньем.
статьи, комментируя недавнюю войну, и выводы его были разумны и убедительны.
Сайрус действительно развил у себя мышление блестящего стратега. Критика,
которой он подвергал как былые промахи полководцев, так и поныне
сохранявшуюся в армии неразбериху, разила наповал. Его статьи появлялись в
различных журналах и привлекали внимание. Его письма в Военное министерство,
одновременно публиковавшиеся в газетах, стали активно влиять на решение
армейских проблем. Возможно, не превратись Союз воинов республики <Союз
воинов республики (СВР) - организация ветеранов вооруженных сил США,
возникшая в 1866 г. и существовавшая до 1949 г.> в ощутимую и
целенаправленную политическую силу, выступления Сайруса не вызывали бы в
Вашингтоне такого громкого эха, но он выступал от имени блока,
насчитывавшего почти миллион человек, и с этим обстоятельством приходилось
считаться. Так голос Сайруса Траска приобрел вес в военных делах. Дошло до
того, что с Сайрусом советовались о структуре армии, об отношениях внутри
офицерства, по кадровым проблемам и вопросам вооружения. Любой, кто его
слышал, сразу понимал, что он большой специалист. У него были необыкновенные
Панов Вадим
Русанов Владислав
Панов Вадим
Сапковский Анджей
Шилова Юлия
Шилова Юлия