Чтение 4–й страницы книги ~Метод дыхания~

маленьким мальчиком, впервые попавшим в большой город. Меня охватило
возбуждение, когда такси остановилось перед коричневым зданием клуба.

Такие чувства незаметно перестают посещать нас с возрастом, но,
ощутив их вновь, вы испытываете удивление, наподобие человека, нашедшего
один или два темных волоса в расческе спустя много лет после того, как
полностью поседел.

Я расплатился с таксистом и направился к четырем ступенькам, ведущим
к двери. Когда я поднялся, мое возбуждение сменилось чувством
неуверенности и тревоги. Зачем я приехал сюда?

Дверь была обшита дубовыми панелями и казалась мне крепкой, как
ворота замка, там не было ни звонка, ни молоточка или камеры,
установленной незаметно в тени коридора, и, конечно, Уотерхауз не ждал
меня у входа. Я остановился у ступенек и огляделся. Тридцать пятая
Восточная улица неожиданно показалась мне более темной, холодной и
угрожающей. Коричневый камень выглядел таинственно, как будто скрывая
что-то, о чем было бы лучше и не пытаться узнать. Окна напоминали
глазницы.

Где-то, за одним из этих окон могли находится мужчина или женщина,
наблюдающие за убийством, - подумал я. Дрожь пробежала по моей спине.
-Наблюдающие... или совершающие его.

Вдруг дверь открылась, и появился Стивенс.

Я почувствовал огромное облегчение. Думаю, что у меня не слишком
богатое воображение - по крайней мере не в обычных обстоятельствах, - но
недавняя мысль отличалась жуткой ясностью предвидения. Я мог бы
заговорить об этом, если бы не посмотрел в глаза Стивенсу. Его глаза на
знали меня. Совершенно не знали.

В этот момент я вновь с жуткой пророческой ясностью увидел весь мой
вечер в деталях. Три часа в тихом баре. Три виски (возможно, четыре),
дабы заглушить чувство неловкости и собственной глупости, придя туда,
где я не был желанным гостем. Унижение, от которого совет моей матери
был призван меня спасти. Совет, чью цену можно понять, лишь преступив
его.

Я видел, как я возвращаюсь домой, подвыпивший, но слишком сильно. Я
видел себя через стекло такси, увозящего меня в дому, словно через
призму детского возбуждения и ожидания. Я слушал, как я говорил Эллен:
"Уотерхауз рассказал ту же самую историю о том, как была выиграна в
покер целая партия бифштексов для Третьего Батальона... Они ставили по
доллару за очко, ты представляешь?... Пойду ли я еще?... Может быть, но
я сомневаюсь". На этом бы все и закончилось. Но только не мое унижение.

Я увидел все это в глазах Стивенса. Затем глаза потеплели. Он слегка
улыбнулся и сказал: "Мистер Эдли! Заходите. Я возьму ваше пальто".

Я поднялся по ступенькам, и Стивенс плотно прикрыл за мной дверь.
Насколько другой может показаться дверь, когда находишься с теплой
стороны! Стивенс взял мое пальто и ушел с ним. Я остался в холле, глядя
на свое отражение в зеркале - мужчину пятидесяти трех лет, чье лицо
стареет на глазах.

Я прошел в библиотеку.

Иохансен был там, со своим Уол Стрит Джорнал. В другом островке света
Эмлин Маккэррон сидел за шахматной доской напротив Питера Эндрюса.
Маккэррон был худым мужчиной с бледным лицом и тонким, как бритва,
носом. Эндрюс был огромным, с покатыми плечами и вспыльчивым характером.

Широкая рыжеватая борода висела на его груди. Сидя друг против друга
над шахматной доской, они смотрелись, как индейский тотем: орел и
медведь. Уотерхауз тоже был здесь, он листал сегодняшнюю "Таймс". Он
поднял голову, кивнул мне без всякого удивления и вновь уткнулся в
газету. Стивенс принес мне виски, которого я не просил.

Я взял его с собой к стеллажам и нашел те загадочные тома в зеленых
обложках. Этим вечером я начал читать сочинения Эдварда Грея Севиля. Я
взялся с самого начала, с книги "Они были нашими братьями". С тех пор я
прочитал все одиннадцать романов и считают их одними из самых утонченных
произведений нашего века.

В самом конце вечера я услышал историю - всего одну, - в то время как
Стивенс разносил бренди. После того, как рассказ был закончен, все
начали собираться уходить. Стивенс заговорил, обращаясь ко всем нам. Он
стоял в дверном проеме, выходящем в холл. Его голос был низким и
приятным: "Кто будет рассказывать историю к Рождеству?"

Все застыли на месте и смотрели друг на друга. Кто-то рассмеялся.
Стивенс, улыбаясь, но сохраняя серьезность, хлопнул дважды в ладоши, как
школьный учитель, призывающий свой класс к порядку: "Ну же, джентльмены,
кто будет рассказывать?"

Питер Эндрюс прочистил горло: "У меня кое-что имеется к случаю. Я,
правда, не знаю, подойдет ли это, но если..."

"Это будет забавно", - прервал его Стивенс, и в комнате снова
раздался смех. Эндрюса дружески хлопали по спине. Потоки холодного
воздуха проносились по холлу, пока народ расходился.

Словно по волшебству, передо мной возник Стивенс, держа мое пальто.
"Хороший вечер, мистер Эдли. Всегда рады вас видеть".

"Вы на самом деле собираетесь в вечер под Рождество?" - спросил я,
застегивая пальто. Я был немного разочарован тем, что не смогу услышать
рассказ Эндрюса, потому что мы твердо решили поехать в Скенектеди и
провести праздники у сестры Эллен.

Стивенс посмотрел на меня как-то весело-удивленно.

"Ни в коем случае, - сказал он. - Рождество - это время, которое
мужчина должен проводить с семьей. Хотя бы в этот вечер. Вы согласны,
сэр?"

"Ну конечно".

"Мы всегда собираемся во вторник перед Рождеством. В этот день у нас
всегда много народу".

Он не сказал членов клуба. Случайно или нет?

"Много историй было рассказано в комнате у камина, мистер Эдли.
Историй всякого рода, комических и трагических, ироничных и
сентиментальных. Но во вторник перед Рождеством обычно повествуется о
чем-нибудь сверхъестественном. Всегда было так, насколько я помню".

По крайней мере, это объясняло то, что во время моего первого
посещения кто-то заметил Норману Стету, что он должен был бы приберечь
свою историю для Рождества. Я готов был спросить Стивенса еще о многом,
но увидел предостережение в его глазах. Это не означало, что он не
ответит на мои вопросы. Скорее, что я не должен их задавать.

"Что-нибудь еще, мистер Эдли?"

Мы остались одни. Неожиданно холл показался мне более темным, лицо
Стивенса бледнее, а его губы ярче, чем всегда. В камине выстрелило
полено, и красный отблеск скользнул по полированному паркету. Мне
показалось, что я услышал что-то напоминающее звук удара в тех
отдаленных комнатах, куда я еще не заходил. Мне очень не понравился этот
звук. Очень.

"Нет, - сказал я не совсем ровным голосом. - Думаю, что нет".

"Что же, спокойной ночи", - попрощался Стивенс, и я вышел наружу. Я
слышал, как тяжелая дверь захлопнулась за моей спиной. Щелкнул замок. Я
шел навстречу огням Третьей авеню, не оборачиваясь и, в какой-то мере,
боясь посмотреть назад, словно мог бы увидеть нечто ужасное, следующее
за мной по пятам, или обнаружить что-то, о чем лучше не догадываться. Я
дошел до угла, увидел такси и помахал ему.

"Опять истории о войне?" - спросила Эллен, когда я пришел. Она лежала
в постели с Филиппом Марлой, единственным любовником, который у нее был.
"Была одна история или две, - ответил я, вешая пальто. - В основном я
читал книгу".

"Только когда ты не хрюкал".

"Согласен. Когда не хрюкал".

"Послушай-ка вот это: "Когда я впервые увидел Терри Леннокса, он был
пьян и сидел в серебристом "Роллс-Ройсе" у террасы "Танцоров". Эллен
продолжали: "У него было молодое лицо, но белые, цвета кости, волосы.
Судя по его глазам, можно было сказать, что каждый волос на его голове
был крашеным, однако он выглядел как и любой другой красивый молодой
парень, тративший слишком много денег на кабак, который и существует для
этой цели и никакой другой". Неплохо, а? Это..."

"Долгое прощание", - сказал я, снимая ботинки. - Ты читаешь мне один
и тот же отрывок раз в три года. Это часть твоего жизненного цикла.

Она наморщила нос: "Хрю-хрю".

"Спасибо".

Она вернулась к книге. Я вышел на кухню и взял бутылку виски. Когда я
возвратился, Эллен оставила книгу открытой на одеяле и пристально
посмотрела на меня: "Дэвид, ты собираешься вступить в этот клуб?"

"Я думаю, что это возможно... если меня попросят". Я чувствовал себя
неуютно. Вероятно, я еще раз сказал ей неправду. Если бы существовало
членство в 249Б на 35 улице, я бы уже был членом клуба.

"Я рада за тебя, - сказала она. - Тебе необходимо что-то постоянное
сейчас. Я не уверена, что ты отдаешь себе в это отчет, но тебе это
нужно. У меня есть Комитет по правам женщин и Театральное общество, и ты
тоже нуждался в чем-то".

Я сел на кровать рядом с ней и взял "Долгое прощание". Это было новое
издание в светлой обложке. Я помнил, как я покупал оригинальное издание
в подарок на день рождения Эллен. В 1953.

"Мы что, уже старые?" - спросил я ее.

"Боюсь, что да", - сказала она и ослепительно улыбнулась.

Я положил книгу и коснулся ее груди: "Слишком стара для этого?"

Она потянула на себя покрывало с видом великосветской дамы, а потом,
хихикая, сбросила его ногой на пол.

"Побей меня, папочка, - сказала она. - Я плохо себя вела".

"Хрю-хрю", - ответил я, и мы оба рассмеялись.

Наступил предрождественский вторник. Этот вечер был похож на все