Чтение 4–й страницы книги ~Дурак умер, да здравствует дурак!~

Двадцать долларов. Я только что заплатил двадцать долларов за эту
бумажку с закорючками.

Я развернулся и опрометью бросился к Двадцать четвертой улице, но
кидалы, разумеется, уже и след простыл. Я принялся озираться в поисках
телефонной будки, чтобы позвонить Райли в управление, но потом вспомнил, что
в начале одиннадцатого увижусь с ним в конторе мнимого стряпчего.

В начале одиннадцатого? Я посмотрел на часы и увидел, что уже без одной
минуты десять. Мне давно пора быть там!

Я остановил такси, присовокупив еще доллар к общей сумме потерь,
понесенных в результате встречи с самозванным полицейским, влез на заднее
сиденье, и шофер, включив счетчик, погнал машину на север, прямиком в одну
из вечных пробок, которыми изобилует эта часть города, поскольку тут
сосредоточена едва ли не вся торговля готовым платьем.

Только в двадцать минут одиннадцатого я, наконец, добрался до конторы
Добрьяка. И коридор, и приемная, и кабинет кишели сотрудниками отдела борьбы
с мошенничествами. Они захлопнули мышеловку, так и не дождавшись, когда
подвезут сыр. Я протиснулся сквозь толпу, бормоча приветствия при виде
знакомых лиц и представляясь всем, кого не знал, и отыскал Райли в кабинете
Добрьяка в обществе двоих парней из ОБМ. За письменным столом восседал
похожий на голодного волка человечек с остренькой физиономией и глазками
цвета оникса. Наверняка это был сам Добрьяк.

-- Где тебя черти носили? -- спросил меня Райли.

-- Самозванный полицейский настращал меня поддельными деньгами и выудил
двадцать долларов, -- ответил я.

-- О, боже, -- пробормотал Райли, и, похоже, силы окончательно оставили
его.

Добрьяк с голодной ухмылочкой посмотрел на меня и произнес сипловатым
голосом змея, искушающего Еву:

-- Что ж, приветик, Фред. Какая жалость, что вы -- мой клиент.

Я вытаращил глаза.

-- Что?

-- Он -- настоящий стряпчий и, к тому же, идущий в гору, -- пояснил
Райли. -- А ты -- балбес, который катится по наклонной.

-- То есть...

-- Какой чудесный иск я мог бы вам вчинить, -- злорадно молвил Добрьяк.
-- При ваших-то деньгах!

-- Все честно, -- сказал мне Райли. -- Ты действительно унаследовал
триста семнадцать тысяч долларов, и да поможет нам всем бог.

-- Впрочем, -- подхватил Добрьяк, потирая руки, -- может, с иском еще
что-нибудь и получится...

Я распластался на полу и лишился чувств.

¶4§

Джек Райли -- громадный, похожий на медведя дядя, сплошь усыпанный
крошками трубочного табака. С тех пор, как я упал в обморок в кабинете
стряпчего Добрьяка, минуло два часа. Мы с Райли вошли в бар на Восточной
тридцать четвертой улице, и Джек сказал:

-- Фред, если ты хочешь, чтобы я по твоей милости пристрастился к
бутылке, то хотя бы заплати за выпивку.

-- Думаю, это мне по карману, -- ответил я. -- Теперь-то уж точно.

Я опять почувствовал слабость в коленях, и Райли повел меня вглубь
зала, к отдельным кабинкам. Он громогласно бранил меня, пока не подошла
официантка, а потом заказал два "джека дэниэлса" со льдом и сказал:

-- Если позволишь, Фред, вот тебе мой совет: найди другого поверенного.

-- Но ведь это не совсем справедливо, не правда ли? -- с сомнением
ответил я. -- В конце концов, Добрьяк уже взялся за дело.

-- Так же, как я ухаживаю за своей девицей, -- возразил Райли и, подняв
руку, погладил воздух. -- Слишком уж рьяно этот Добрьяк приударил за твоей
мошной. Избавься от него.

-- Ладно, -- пообещал я, хотя втайне сомневался, достанет ли у меня
духу войти в контору Добрьяка и объявить ему об отставке. Впрочем, я мог
нанять другого поверенного и поручить ему уволить Добрьяка.

-- А еще, -- продолжал Джек, -- тебе следует подумать о надежном
вложении этих денег.

-- Об этом я как раз предпочел бы не думать, -- ответил я.

-- Хочешь, не хочешь, а придется, -- заявил он. -- Не хватало еще,
чтобы ты трезвонил мне по поводу потери очередной сотни долларов, пока все
твое состояние не улетучится без следа.

-- Давай обсудим это потом, -- предложил я. -- Когда я выпью и малость
приду в себя.

-- Деньги чертовски большие, Фред, -- напомнил мне Райли.

Но я уже и сам это осознал. Триста семнадцать тысяч долларов плюс-минус
пять центов. Более того, триста семнадцать тысяч долларов

чистыми, после уплаты налога на наследство, издержек по передаче и
прочих сборов и поборов. А первоначальная сумма составляла почти пятьсот
тысяч. Полмиллиона долларов. Пять миллионов десятицентовиков. Похоже, у меня
и впрямь был какой-то дядюшка Мэтт. То есть, не дядюшка, а брат бабки,
которого так звали и которому я приходился внучатым племянником. Моя
прабабка по бабкиной линии со стороны матери была замужем дважды и родила
сына во втором браке, а у него, в свою очередь, было три жены, но ни одного
отпрыска. (Эти сведения мы получили, второпях позвонив из конторы Добрьяка
моей матушке в Монтану.) Дядя Мэтт, или Мэтью Грирсон, почти всю свою жизнь
был неудачником и, как полагали, пропойцей. Вся родня поносила его, не
желала с ним общаться и отказывала ему от двора. Кроме меня, разумеется. Я
не сделал дяде Мэтту ни единой гадости, главным образом потому, что сроду о
нем не слыхал: мои родители были людьми добропорядочными и никогда не
упоминали об этой неприятной личности в присутствии детей.

Но именно моя нечаянная доброта и принесла мне удачу. Дядюшка Мэтт не
хотел завещать деньги ветеринарной лечебнице или учреждать стипендии для
студентов-паралитиков, а родню свою презирал не меньше, чем она его. Но
только не меня. Похоже, он интересовался мной, издалека наблюдал мою жизнь и
понял, что я -- такая же одинокая душа, как он сам, отторгнутая от поганой
семейки и живущая в соответствии с собственными желаниями. Не знаю, почему
он так и не познакомился со мной. Возможно, из боязни, что при ближайшем
рассмотрении я окажусь ничем не лучше любого другого родственничка. Но, как
бы там ни было, он наблюдал за мной и, вероятно, считал, что между нами
существует некая общность. А в итоге взял да и оставил мне все свои деньги.

Происхождение этих денег было весьма туманным. Восемь лет назад дядюшка
Мэтт подался в Бразилию, увезя туда кое-какой капиталец, о размерах которого
никто ничего не знал. По-видимому, он долго копил эти деньги. Так или иначе,
спустя три года дядька воротился домой с полумиллионом долларов в наличных
деньгах, самоцветах и ценных бумагах. Похоже, никто понятия не имел, как ему
удалось сколотить такое состояние. Более того, мать сообщила мне по
телефону, что родня даже не подозревала о богатстве дядюшки Мэтта. "Очень
многие люди относились бы к Мэтту совсем иначе, знай они о его состоянии, уж
ты мне поверь", -- сказала мать.

И я ей поверил.

Последние несколько лет дядюшка Мэтт жил здесь, в Нью-Йорке, в квартире
гостиничного типа на Южной Сентрал-Парк-авеню. Двенадцать дней назад он умер
и был скромно предан земле, после чего поверенный Маркус Добрьяк вскрыл
завещание. В числе прочих указаний было и такое: не уведомлять меня о
кончине дядьки и завещательном отказе имущества, пока не будет покончено со
всей правовой путаницей. "Мой племянник Фредерик -- человек ранимый и
чувствительный, -- говорилось в завещании. -- Присутствие на похоронах может
взволновать его, а от канцелярской волокиты у него начнется зуд".

Вот так-то. На все про все Добрьяку понадобилось двенадцать дней.
Впрочем, в моем нынешнем состоянии я бы предпочел, чтобы волокита длилась
двенадцать лет. Или двенадцать веков. Я был обладателем сотен тысяч
долларов, я сидел в баре в обществе Райли и ждал, когда принесут "джек
дэниэлс" со льдом, но при этом испытывал лишь тошнотворный страх.

Ну, да худшее было еще впереди. Когда нам принесли виски, и я единым
духом ополовинил свой бокал, Райли сказал:

-- Фред, давай-ка внесем ясность в вопрос о деньгах, а потом поговорим
и о другом.

-- О чем, например?

-- Сначала разберемся с деньгами.

Я подался вперед.

-- Хочешь знать, откуда они взялись?

Похоже, Райли удивился.

-- Разве ты еще не догадался?

-- Как это? Что-то я тебя не пойму.

-- Фред, ты когда-нибудь слышал о Мэтте Грее по кличке "Короткая
Простыня"?

Имя показалось мне знакомым, но очень и очень смутно.

-- О нем писал Маурер? -- спросил я.

-- Не знаю, возможно. Это мошенник со Среднего Запада, которому было
уже за сорок, когда он выстелил треть страны пустыми расписками, будто
октябрьский листопад.

-- Моего дядьку звали Мэтью Грирсон, -- напомнил я.

-- "Короткую Простыню" тоже, -- ответил Джек. -- Мэтт Грей -- нечто
вроде рабочего псевдонима.

Я нетвердой рукой потянулся за бокалом. Хоть он и был наполовину пуст,
тем не менее, я ухитрился облить виски большой палец. Проглотив остатки
питья, я облизал палец, посмотрел на Райли, похлопал глазами и сказал:

-- Стало быть, я унаследовал триста тысяч долларов от мошенника?

-- И теперь надо подумать, где безопаснее всего их хранить.

-- От мошенника, -- повторил я. -- Райли, неужели ты не понимаешь?

-- Понимаю, понимаю, -- раздраженно ответил он. -- Фред, мне не до
шуток.

Я хихикнул.