Демокрит. По Левкиппу, "мир шарообразен" (А 22). Левкипп приписывал
шарообразность и душе потому, что эта последняя "дает живым существам
движение" (А 28). Демокрит думал: "Из всех форм самая подвижная -
шарообразная. Таковы же по своей форме ум и огонь" (А 101). У него же: "Душа
- огнеподобное сложное соединение умопостигаемых телец, имеющих сферические
формы и огненное свойство; оно есть тело" (А 102, 106, 135). Вопреки учению
атомистов о разных и даже бесконечно разнообразных формах атомов, Демокрит
учил также и о повсеместной их шарообразности, выводя эту последнюю из
вечной подвижности атомов. В конце концов, по Демокриту, даже и "бог есть ум
в шарообразном огне" (А 74).
кругообразным. Не нужно думать, что всеобщее и универсальное круговое
движение и понимание всего существующего, начиная от атомов и кончая
космосом и самим богом, было у греков только каким-то курьезом и что мы
ничего здесь не можем находить, кроме одной глупости. Дело в том, что и с
точки зрения современной нам геометрии прямая, доходящая в одну сторону до
бесконечно удаленной точки, возвращается к нам обратно уже с противоположной
стороны.
геометрию, знает о том, что некоторые кривые представлены для нас так, что
мы находим одновременно и кривизну, уходящую своими разветвлениями в одну
сторону, и кривизну, как бы приходящую своими разветвлениями с
противоположной стороны. Подобного рода представления основаны на том, что
все, доходящее до бесконечно удаленной точки, описывает некоторого рода
бесконечную окружность, возвращаясь к нам с противоположной стороны.
кривизну, что эта последняя доходит до нуля, и в этом случае круг
превращается в прямую линию. Другими словами, бесконечно продолженная прямая
есть окружность, а окружность с бесконечно большим радиусом есть прямая.
древним грекам. Поэтому всякое прямолинейное движение, будучи взятым в своей
совершенной, т.е. бесконечной, форме, обязательно превращалось для них в
круговое или шарообразное движение. В то же самое время греки как стихийные
материалисты все хотели обязательно видеть собственными глазами и щупать
собственными руками. Поэтому нет ничего удивительного в том, что и атомы,
как бы они ни были разнообразны по своей форме, в условиях, когда они
мыслятся совершенными и бесконечно подвижными, обязательно принимали для
древних греков в своем пределе именно шарообразную форму. А так как боги для
античного материализма были не чем иным, как космосом, или, в крайнем
случае, моделями космоса, то и космос, и сам бог, в конце концов,
представлялись древним грекам шарообразными. И как мы сейчас показали,
представление это было одинаково свойственно как идеалистам, так и
материалистам.
двигалось обязательно по замкнутому кругу, и для античных авторов это было
только результатом их последовательно логического мышления, основанного на
стихийном материализме.
историзму, т.е. к такому пониманию жизни, когда отдельные ее моменты
представляются чем-то небывалым и уникальным, когда мыслится та или другая
цель и направленность исторического развития и вообще когда историзм
является повествованием о чем-то неповторимом.
покоится в пределах одной космической шаровидности. Одни и те же небесные
светила с идеальной закономерностью восходят на небесном своде и нисходят с
него. Одна и та же картина мира существует здесь решительно везде и всегда,
что все индивидуальное, все личное и вообще все оформленное, то созидаясь,
то разрушаясь, вечно возвращается к самому себе и от этого своего вечном
круговращения оно ровно ничего не получает нового.
раз дебатировалась в новой и новейшей философии, но которая именно в
античности представлена в наиболее очевидном и неопровержимом виде. Поэтому
уже на стадии философского учения о вечном движении и о вечном возвращении
можно догадываться о том, что и античное понимание историзма будет
складываться по типу вечного круговращения небесного свода, т.е. будет
тяготеть к тому типу историзма, который мы выше назвали природным
историзмом. Здесь именно природа будет моделью для истории, а не история -
моделью для природы. И это очевидно, как мы говорим, уже на стадии типовых
учений античности о движении вообще.
быть, даже некоторого рода исключений, то говорить об этом мы не будем,
чтобы не превращать наше исследование в очень громоздкую и филологически
нагруженную диссертацию.
Чтобы этот принцип стал обоснованной теорией, необходимо от изображенных у
нас античных образов становления и движения перейти сначала к органическому
движению, к общественному движению и, наконец, непосредственно к самим
теориям исторического процесса в древности.
о небе, косвенно является рассмотрением также и концепции развития. Если
весь космос есть живое существо, то, конечно, он прежде всего органичен, а
не просто механистичен. Но покамест это у нас скорее только дедукция из
общего учения древних о движении неба.
развития, т.е. прежде всего органического развития как такового, независимо
от универсальных проблем небесного движения? Такая концепция безусловно
была. Если в наивном виде она много раз формулировалась уже в досократовской
философии, то Аристотель - и это тоже, кажется, достаточно известно -
является тем античным мыслителем, который глубочайшим образом продумал
именно теорию органического развития, будучи знатоком естественнонаучных
дисциплин, прежде всего зоологии, ботаники и связанных с ними проблем
элементарных форм живого ощущения процессов жизни. Не стоит в настоящей
работе анализировать эту проблему философии Аристотеля, поскольку она много
раз и неплохо изучалась и излагалась.
чем иным, как внешне организованным и материально осмысленным результатом
именно живого развития жизни. Уже со времен Швеглера и Тейхмюллера
установилось понимание аристотелевской энтелехии как такой энергии тела,
которая развилась до своего совершенства. Об этом можно прочитать в любом
пространном курсе греческой философии и в любом, достаточно пространном
изложении философии Аристотеля [17, с. 93 - 94, 109 - 111].
именно to ti?n einai, что буквально значит "то, что стало быть", или,
точнее, "то, что развивалось раньше и теперь пришло к определенно
оформленному бытию". В исследовании этого термина [12, с. 463 - 528] автор
настоящей книги в свое время собрал весь текстовой материал из Аристотеля,
относящийся к этому термину, и пришел именно к тому выводу, что здесь перед
нами в философии Аристотеля как раз и появляется диалектический результат
живого развития жизни. В науке об этом говорилось достаточно, и сейчас
необходимо только упомянуть об этом.
знаменитая и тоже общеизвестная теория четырех принципов в "Физике" (II 3) и
"Метафизике" (V 2). Кратко напомним ее. Всякая вещь имеет в качестве своей
основной "причины" материю. Но эта материя, взятая в чистом виде, еще далеко
не достаточна для образования вещи. Всякая вещь поэтому должна иметь еще и
"формальную" причину, т.е. она не только материя, или материал, но и форма.
между Аристотелем и Платоном, намеренно переводят употребляемый Платоном
термин "эйдос" как именно "форма". Но этот "эйдос", и по Платону, и по
Аристотелю, есть не что иное, как видимая и оформленная сущность. Поэтому
когда переводят платоновский "эйдос", то переводят его как "идея"; а когда
переводят аристотелевский "эйдос", то переводят его как "форма". Однако и
филологически, и философски - это одна и та же категория, противоположная
бесформенной материи, как нечто видимое и упорядоченное.
также признать, что в каждой вещи дано и ее "действие", равно как и "цель".
Но стоит только взять вместе эти четыре принципа бытия всякой вещи, а именно
материю, форму, причину и цель, а у Аристотеля эти четыре принципа
диалектически сливаются в одно нераздельное целое, то тут же выясняется, что
каждая вещь дана в тот или другой момент ее живого развития: залегающая в ее
глубине причина в той или иной мере достигает своей цели. Но это единство
причины вещи и ее цели возможно только тогда, когда они даны материально и
когда они получили свое эйдетическое оформление. Другими словами, каждую
вещь Аристотель мыслит вместе со всей стихией ее развития и мыслит ее в тот
или иной момент этого развития.
органического развития, во всяком случае, была весьма глубоко продумана в
античности, и у Аристотеля это видно особенно ярко.
органического развития, безусловно, являются весьма глубоким и отчетливо
выраженным достоянием античной мысли. Тут от исследователя требуется не
столько интерпретация, сколько точное воспроизведение очевиднейших
результатов античной мысли. И категория становления, и категория движения, и
категория развития (особенно органического) представлены в античной
философии настолько обстоятельно, солидно, что они вполне могут лечь в
основу всей античной философии истории, и не только античной.
Корнев Павел
Сертаков Виталий
Маркеев Олег
Свержин Владимир
Самойлова Елена
Шилова Юлия